Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

Лемот извинился: его отсутствие должно было продолжаться несколько минут; он вышел в сопровождении горничной.

Но представьте ее изумление, когда в ту же минуту из шкафа, который она считала запертым, перед ней появился молодой человек, по имени Парни, племянник поэта, в течение нескольких недель прилежно ухаживавший за ней.

Иде некогда было спрашивать, когда и как г-н Парни вошел в мастерскую и спрятался в шкаф, и она не спрашивала. Удивление, гнев, стыд уничтожали ее.

Между тем, дерзкий направился к ней, – и, не заботясь об упреках, пользуясь своим преимуществом, он покрывал ее своими пламенными поцелуями, которых маленькие ручки были не в состоянии воспретить.

Когда минут через двадцать вернулся Лемот, он нашел свою Еву в таком странном волнении, что был принужден отказаться от продолжения сеанса.

Но что говорил обо всем этом фан М.? Ничего. Философ в начале, он так и остался философом. Жена его оставила; он ее забыл.

Напротив мать Иды сердилась на нее: каждый день она писала ей письма.

Ида читала эти письма, плакала, обвиняла саму себя и продолжала любить генерала Моро.

Однажды вечером, возвращаясь из комической оперы, ее карета при въезде на Cours la Reine столкнулась с каретой знаменитой г-жи Тальен, у которой сломала ось. Случай заключил знакомство, и он не был упущен. Г-жа Тальен и Ида Сент Эльм были созданы для того, чтобы понимать друг друга.

«Всегда предупрежденная накануне о часе, когда Моро посетит меня, я пользовалась каждым утром, когда я не ждала его, чтобы повидаться с Тальен, обыкновенно, я уезжала рано, одетая в мужское платье; было отдано приказание, чтобы меня впускали в апартаменты во всякое время, без доклада».

«Всего чаще я будила ее; на половину охотой, на половину насильно она вставала с постели, одевалась в утреннее платье, накидывала на плечи шаль; я помогала ей одеваться, хотя она находила меня неловкой, как мальчика, и мы отправлялись в boghey'е, за которым мой лакей Филипп следовал верхом. Мы часто проезжали по новым бульварам, по Марсову полю или завтракали с нею чашкой молока в хижине Мон-Парнаса, еще совершенно деревенской в то время. Я видела, как на ее лице блистала природная веселость, не всегда показывавшаяся на нем в салонах Люксембурга. В одну из наших прогулок нам пришлось направиться в квартал Гро Калью; мы провели большую часть утра, наблюдая празднование свадьбы работников. Широкая радость этих добрых людей представляла картину, достойную кисти Теньера, совершенно противоположную той, которую Тальен обыкновенно имела перед своими глазами. Что касается до меня, я не удивлялась выражениям народной радости, ибо взросла среди сельской жизни».

Между тем, Моро, которому не нравилась эта связь, который находил, что общество встречаемое у г-жи Тальен недостойно его любовницы, – положительно предложил Иде расстаться со знаменитостью Конвента.

Она повиновалась; столь же ветреная в дружбе, как и в любви, Ида быстро повернулась спиной к своей дорогой Тальен.

Ида Сент Эльм еще прежде полюбила Нея, не зная его: то была романическая, но тем не менее глубокая страсть, ибо Ида истинно любила Нея.

Она сама делает параллель между двумя самыми важными связями своей жизни; между связью с Моро и с Неем и говорит, что любила Нея так сильно, что пожертвовала бы всеми социальными преимуществами… Надо заметить уже утраченными вследствие связи с Моро.

В ее мемуарах говорится об одной таинственной личности, которую она обозначает начальными буквами Д. Л., о личности вроде демона, которая толкает ее в объятия Нея, мы не знаем почему.

Вероятно только то, что, отказавшись от своего опасного намерения жениться на женщине, подло оставившей своего первого мужа, – Моро, в свою очередь бросил ее, оставив, однако, ей знаки своей привязанности.

С этого-то времени Ида приняла фамилию Сент-Эльм.

Наконец она была свободна, и пробил час, в который она должна была увидать незнакомого, но обожаемого ею любовника.

Уже несколько месяцев, заботами Д. Л. она поддерживала деятельную переписку с будущим маршалом.

«Я жила в восхитительном уединении в Вавилонской улице, в маленьком, но спокойном домике, окруженном сенью небольшого, но восхитительного сада, С утра я прогуливалась, смотрела и пускала вперед часы; каждую минуту мне слышался стук его кареты. Когда я уставала, то садилась по средине моего цветника, перечитывая знаменитую оду Сафо: «Я поворачиваюсь на моем мягком ложе; луна потонула в море, а с нею исчезли и плеяды; настала середина ночи… часы идут… я люблю тебя… я одинока…»

«Кто не ощущал оттенков тысячи противоположных чувствований, сменяющих одно другое в часы первого ожидания?.. Увы! Я ощущала их все сразу, когда быстро катящийся кабриолет останавливается… дверь отворяется… и я не имела времени поверить моему счастью, как уже вполне им обладала!..»

«Ах, почему эта радость не была единственной в моей жизни, или почему, будучи так счастлива, я хотела быть счастливой снова?..»

«Если бы Ней был человек обыкновенный, лицо его нашли бы некрасивым; но с его благородной талией, с этой осанкой и мужественным взглядом, окруженный такой славой, он казался красавцем! Едва мы переменялись несколькими словами, мы уже разговаривали и чувствовали, как двадцатилетие друзья. С какой откровенностью он напоминал мне о заботах о моей будущности!»

«А я отвечала ему: «Не думайте об этом будущем. Знать, что ваше сердце бьется для меня, разве не в этом все мое назначение?»

Мы вместе осматривали наше убежище; он был восхищен им.

– Это Моро подарил вам? – сказал он мне.

– Дом этот я нанимаю с мебелью.

– Но вы разоряетесь, если Моро не заботится об вас.

– Я не приняла от него ничего. Я слишком виновата против Моро, чтобы его благодеяния не казались мне тяжелыми.

– Все это слишком романически, мой милый друг. Моро знавал ваше семейство; он дал вам свое имя и должен был обеспечить ваше существование; но у вас есть таланты, образование; вы предпочитаете быть обязанной только одной себе. Это ошибка. Вы меня слишком интересуете, чтобы я не заботился о вас.

– Я вас интересую? Этого слова для меня достаточно. Будущность моя!

– Скажите мне ваши имена, – начал он после некоторого молчания, – скажите то, которым никто вас не называл.

– Зовите меня Идой. Это имя было дорого моему отцу.

– Ну, моя дорогая Ида, судьба, долг, честь требуют от нас скорой разлуки. Я нахожусь на опасном посту. Обещай мне, что куда бы не увлекла меня война, никогда мое письмо не скажет тебе напрасно: «мне не достает Иды!»

– Клянусь! Я явлюсь на ваш зов, каково бы ни было расстояние! Я счастлива, что могу обещать тебе.

«Я жила в каком-то обмане любви; каждое утро было сладким сном, меланхолическим и нежным ожиданием, которое всегда завершалось вечерним посещением. Он непременно говорил мне о моем будущем. Однажды я сказала ему, что хочу поступить на сцену.

– Полно! – вскричал он. – Я скорее пожелал бы видеть тебя маркитанткой, чем актрисой.

–Маркитанткой?.. Охотно. Тогда я всюду могу за вами следовать.

Он улыбнулся, и, снимая со своей шеи часы и цепь, сказал:

– Нам пора проститься, Ида; но помни, ты поклялась, что в какой бы час я не призвал тебя, ты явишься ко мне.

–Я опять клянусь! – прошептала я в поцелуе».

Генерал Ней уехал; Ида Сент-Эльм поклялась ему в совершенной любви, но не в совершенной верности. Один довольно смешной анекдот, который она рассказывает по поводу Талейрана доказывает, что для нее любовь в верность были слова противоположные.

Повинуясь Бонапарту, который чванился нравственностью, Талейран должен был жениться на г-же Гранд, с которой он был в нежных отношениях, со времени ее возвращения из эмиграции. В ожидании он принимал в министерстве многочисленные посещения прелестных женщин; особенно Ида Сент-Эльм имела доступ в его кабинет, и почти всегда оставалась в нем подолгу.