Жопа-гоблины из Освенцима

– Отто, - шепчу я.

– Это я номер 999.

– Что такое?

– Мне страшно.

– Мне тоже страшно, - отвечаю я. Думаю неужели он меня только за этим разбудил? Может быть, стоит вытянуть из него что-нибудь ещё.

– Скоро нас разделят, - говорит он.

– Ты не можешь этого знать, - Отвечаю я.

– Мне это приснилось, - Отто отворачивает голову от меня.

Мы держимся друг от друга на максимальном расстояние на сколько это позволяют наши сросшиеся тела. Я гажу в штаны от досады и начинаю плакать. Мне не разу не чего не снилось в Освенциме.

Глава 5

Между мной и Отто там куда вовремя переклички встаёт номер 1000 лежит мертвый крысокан. Мясо паразита начало разлагаться и превратилось в липкую темно коричневую дрянь, которая прилипла к нашей коже. Я пытаюсь отскрести гниль между своими костями ногтями, но у меня не получается. Крысоканы настоящие ночные часовые если ты уснёшь хоть на часок они залезут к тебе в кровать, прижмутся к тебе и умрут.

Отто просыпается от утреней сирены. Он резко бьёт Крысокана оставив на нашей кожи кровоподтёк.

– Зачем ты это сделал?
– Говорю я.

– Попрощайся с номером 1000, - Отвечает он.

Мы слезаем с койки и по лестнице поднимаемся на верх туда, где ветер кружит черные снежинки свастики. С очередной утреней жертвой начинается очередной кровавый день.

***

Мы скидываем штаны и наклоняемся над яблочной платформой. Я слежу за Отто и гадаю в серьез ли он считает, что сегодняшним яблоком выберут номер 1000. Отто замечает, что я не спускаю с него глаз и скалит зубы. Номер 1000 втискивается, между нами. Я зажмуриваюсь пытаюсь ни о чем не думать. И просто жду своей очереди, когда очередной острый коготь выцарапает очередную свастику на моей ягодице. Знакомый палец знакомые ощущение.

Я наблюдаю за всем этим с верху. Я не чувствую боли, которую чествует мое тело. Я порю над головой Жопа-гоблина. Наверно я очень маленький. Задница гоблина прямо сейчас находится прямо на против меня. Я осознаю это усилием воли. Я огородил свой разум. Летать - это так легко.

Я возвращаюсь в своё тело и испытываю адскую боль. Хотя пальца в моём заднем проходе уже нет. Жопа-гоблин осматривает номер 1000 на много дольше чем обычно, а затем раздается гудок: Туууу! Номер 1000 кричит. Я готов закричать и сам от мысли что перед самым моим носом сейчас произойдет Сучье Смерто-Убийство.

Ложная тревога СС не будет.

Номер 1000 всего лишь выбрали сегодняшним яблоком из него сделают Освенцинский сидр.

***

Смерть номера 1000 выбивает меня из колеи. Я стараюсь не думать, что за завтраком ем кожу с его ступней. Но гнойные мозоли не очень-то успокаивают нервы. Особенно когда дохляк, который не один день находился бок, обок с тобой внезапно склеивает ласты.

– Что ты об этом думаешь?
– шепчу я Отто.

Он прекращает жевать лицо какой-то девочки.

– Мы отделимся друг от друга прежде, чем гоблины нас отделят друг от друга. Потом спрячем запчасти от велосипедов сделаем из них велик для себя и съебёмся из этой дыры к чёртовой матери.

Я давлюсь ногтем.

Глава 6

Меня опять направляют в хирургию. Отто дают направления на кукольную фабрику. Я показываю ему свою карточку.

– Два дня подряд, - говорю я - Они точно что-то подозревают.

– Разговаривать с другими заключёнными запрещено номер 999.
– Отвечает мой брат. Похоже он снова переключился на законный, послушный режим.

Мы молча идём на кукольную фабрику. Вокруг нас Жопа-гоблины катаются на велосипедах. Они ловят ртами свастики. Каждый день всё больше и больше детей падают и больше не поднимаются. С каждым днём наше положение все хуже и хуже. Населения Освенцима сокращается, в то время как производство игрушек растёт.

Зима черт бы её побрал. Солнечный свет не греет наши органы, которые киснут в бочках, а когда сидр готов и выпит, солнечный свет не греет наши тощие тела. Мы терпим все это расплачиваясь за свою молодость и уже нам некогда не вернуть в счастливые времена. Наше без причинное наказание не чем нельзя искупить.

Отто стучится в дверь фабрики. Мы стоим, сложив руки за спиной, пока кукла-задница не открывает нам дверь. Кукла-задница машет нам, чтобы мы заходили внутрь. Красные черви спермы скользят по носу куклы. Кукла дрожит всем телом, пока черви не вылезают из ее прямой кишки.

Я ненавижу кукольную фабрику. Мы будем делать кукол до самого вечера, а Жопа-гоблины будут хватать их свеженькими с конвейера. Мы делаем жопа-кукол по образу Жопа-гоблинов. Но с несколькими важными отличиями. У каждой куклы на лице огромный нос, а не огромный рот. Их тело, как и тело Жопа-гоблинов представляет собой огромную задницу, но ног у кукол нет. Поэтому их задницы кажется больше. У всех кукол лицо Адольфа Гитлера. Только сделано оно из гнилых яблок, а под усами спрятан нос. Они похожи на снеговиков, только слепленных не из снега, а из детей.

Когда-то я фантазировал что мы с Отто сделаем с Френни и её крохотной близняшкой тоже самое что гоблины делают с куклами. Но сейчас сама мысль об этом мне была противна. Пузырьки пердежа отравляют воздух, в то время как Жопа-гоблины скачут от куклы к кукле совокупляясь с их червивыми анусами.

На этой фабрике нету охранников, но нарушителей вычисляют моментально. Повсюду нас окружают задницы. Мы с Отто проскальзываем между гоблинами и куклами и занимаем место в начале конвейера, где из яблочного месива лепят лица Адольфа Гитлера, а потом прилепляют к ним усы. Я знаю, что эти яблоки, когда та были детьми, но я убежден что в процессе брожение из них вытягивается все человеческое, так что лепить головы это ещё не худший из этапов производства кукол.

Приходят другие дети и занимают свои места у конвейера. Мы ненавидим эту работу, но понимаем, что несём ответственность за создание кукол.

***

Проходят часы. Каждый час длиться целую вечность, будто время течет в независимости от наших рук, безустанно работающих над куклами, но если наши руки прекратят работу конвейер остановится. Когда ты осознаешь это, то временно становишься рабом. С этого момента и до конца, ты ублюдочный раб. Вот тебе и всё прозрение.

Внезапно ко мне подходят два надзирателя. Отто роняет на пол усы и нас начинают бить. Бить так что я снова обделываюсь.

– Проёбщики! Проёбщики!
– Кричат они - Нарушитель! Нарушитель!

я падаю на забрызганный дерьмом пол и начинаю считать от девятьсот девяносто девяти до одного.

***

Насчёт 30 мои руки приколачивают к деревянному хирургическому столу, а насчёт 0 прибивают мои ноги. Когда надзиратели озвучивают наш приговор, мы с Отто сплевываем кровь и гадим под себя.

– Лишение детства путём “Молекулярно-анальной энтропии для Продвижения Нового Мирового Порядка”. Охранник, читающий это, бормочет и невнятно произносит каждое слово. Он, очевидно, понятия не имеет, что это значит, и я тоже. Они уходят.