Жрецы

– Шестой год?
– быстренько прикинул в уме Никакой.
– Это, значит, тебе на момент вашей знаменательной встречи было эдак лет десять... а Геракл как раз во Фракии у Диомеда-бистона кобылиц-людоедов отбирал! Слушай, Лихас, может, это ты и есть?!

– Кто я есть?
– не понял Лихас.
– Диомед, что ли?

Сейчас парнишка походил на оголодавшую крысу, загнанную в угол тремя сытыми и склонными к игре котами.

– Ты и есть кобыла-людоед!
– добродушно заржал второй караульщик, хлопая себя по объемистому брюху.
– Эх ты, трепло гулящее... давай, ври дальше! Куда вы еще с Гераклом ходили? За яблоками Гесперид?

– Не-а, за яблоками он меня не взял, - сокрушенно признался Лихас, хмуря реденькие белесые бровки.

– Далеко, говорит, не дойдешь. Сам пошел, с братом. Я ему: "Что я, маленький?" - а он мне...

– А он тебе дубиной по лбу!
– закончил за Лихаса Телем-Никакой.
– Вот шрам и остался! Ладно, герой, держи - заслужил...

Тонкостью чувств Никакой не отличался, но Лихас успешно помогал убивать время и потому заслуживал поощрения. Так что Телем порылся в корзине с провизией, извлек желтое крутобокое яблоко и швырнул его парнишке.

– Ешь, поправляйся! Это, конечно, не яблоко Гесперид - но, с другой стороны, и ходить никуда не надо... Жуй, Лихас, и давай еще про амазонок! Правда, что ихняя царица сама Гераклу свой пояс отдавала, а тут Гера в чужом обличье бучу устроила?

– Это не Гера, - грустно вздохнул Лихас, расправляясь с яблоком.

– А кто?

– Это я.

Напарники Телема готовы были разразиться дружным гоготом, но Никакой исподтишка показал им кулак - здоровенный, волосатый и очень убедительный. Дескать, обидится бродяжка, замолчит, а нам тут еще часа три сидеть!

– Мы под их бабскую столицу в Фемискире, - продолжил меж тем Лихас, целой армией пришли. Тыщ десять, если не больше. Только штурмовать не стали - Геракл решил посольство отправить. Племянника Иолая-возничего, потом Тезея-афинянина... ну, и меня. Тезея, значит, для красоты, Иолая для ума, а меня для безобидности. Вестником. Иди, говорит, Лихас, впереди и зеленой веткой размахивай. Только молчи, ради всех богов!

– Ну а ты?
– не выдержал толстый караульщик, подмигивая Телему.

– А я не умолчал. Иолай с Тезеем сначала царицу Ипполиту умасливали пояс добром отдать, потом вместе с ней и советницей Антиопой ушли куда-то, а меня оставили. Стою один, как дурак, вокруг сплошные бабы с копьями... Молчу. Долго молчу, устал уже - тут наши возвращаются. Тезей весь мокрый, красный, одежда мятая; Иолай обычный, а царица с Антиопой пуще зари сияют! Отдадим пояс, говорят. Как не отдать царский пояс великому Гераклу?! Я смотрю - царица враспояску, пояс в руках держит, Иолаю протягивает. И советница без пояса, хотя за ее поясом нас не посылали. Ну, тут-то я и заговорил...

– И что сказал?
– Телем сунул руку в корзину, собираясь вознаградить Лихаса еще одним яблоком, а то и лепешкой с ломтем окорока.

– Что, что... Сказал, что пояс царский не для Геракла, а для Эврисфеевой дочки, толстой ослицы Адметы! Втемяшилось дуре в голову, а ее брюхо только сидонским канатом обматывать! Так что пусть амазонки пояс локтя на два удлинят, а мы подождем. И показал, на сколько удлинять. Ох, и началось же... Тезея почти сразу в ляжку ранили, Иолай его на плечо - и к колесницам! Он, Иолай, знаете, какой бешеный?! Я за ними, веткой отмахиваюсь, гляжу - пояс этот проклятущий валяется, все по нему топчутся... Ну, я его за пазуху и сунул! Тут меня кто-то по лбу...

Договорить Лихас не успел.

Увлекшись рассказом, караульщики забылись и проморгали колесницу, успевшую подъехать почти к самым воротам.

Телем-Никакой, кряхтя, вскочил и кинулся проверять засовы. Убедившись в их надежности, он помянул болтливого Лихаса недобрым словом и прильнул к щели между створками, намереваясь рассмотреть приехавшего.

Рассмотрел.

Ничего особенного.

Крупный, видный мужчина средних лет, стоит себе, опершись на борт, и на городские стены глядит.

Лишь глаза слюдой поблескивают.

Слезятся, что ли?

– Эй, Иолай!
– донеслось со стены.
– Ты как догадался, что я в Фивах?!

Телем-Никакой отбежал от ворот, задрал голову и обнаружил на стене Лихаса.

"Взлетел он туда, что ли?" - мелькнуло в голове у караульщика.

– Никак, - прогудел снаружи низкий, чуть хрипловатый голос колесничего.
– Я тебе, обормоту, где велел сидеть? Ну?!

– Да ладно тебе, - тоном ниже отозвался Лихас.
– Чего я в Тиринфе не видел? Скукотища... Лучше я с вами поеду. Ты вот думаешь, что я ничего не знаю, а я все знаю - и про то, что ты с Алкидом и Ификлом в Ойхаллию собрались, и про состязания у Эврита-лучника, и про Иолу-невесту... я под столом прятался, а вы и не заметили! Алкид еще ногой меня задел, а я взвизгнул - он и решил, что собака! Ты погоди, Иолайчик, я сейчас к тебе слезу...

Оторопевший Телем наблюдал, как парнишка некоторое время возится на краю стены - отчетливо сверкнула бронза тройного крюка, похожего на длинные когти - потом Лихас ухарски присвистнул и исчез за гребнем.

– Веревка у него, - оправдываясь, буркнул толстый караульщик, виновато косясь на Телема.
– Я и встать не успел, а он уже крюк закинул. И лазит, подлец, что твой таракан...

Третий часовой и вовсе промолчал.

– Слышь, Телем, - все никак не мог угомониться толстяк, - это который Иолай-то? Ну, там, за стеной... Тот самый? Возничий Геракла? Что ж это выходит, Телем?!

– Выходит, не выходит, - зло пробурчал Никакой и вдруг кинулся к засовам.

Он еле-еле успел - когда ворота со скрипом отворились, колесница уже собиралась двинуться прочь.

Рядом с коренастым Иолаем - при ближайшем рассмотрении возница оказался гораздо моложе, лет двадцати - подпрыгивал возбужденный Лихас, поминутно пытаясь ухватиться за поводья. Через плечо парнишки было перекинуто веревочное кольцо с крюком.

– Я это, - забормотал Телем, подбегая к колеснице и снизу вверх заглядывая в строгое лицо возничего.
– Я хотел... меня Телемом звать...

– Гундосый?
– странно дрогнувшим голосом спросил Иолай.

– Нет, Гундосый - это мой дед. А я... я - Никакой.

Иолай некоторое время пристально смотрел в глаза караульщику.

– Никакой?
– уже спокойно переспросил возничий.
– Никакой - это плохо. Это очень плохо, понял?! Человек не должен быть никаким, если, конечно, он - человек...

– Понял, - вздрогнув от непонятного озноба, кивнул Телем.

– А если понял, значит, уже лучше, - Иолай снял с левой руки массивное запястье.
– Держи, приятель! Принесешь деду в жертву... пусть ему в Аиде икнется!

...Колесница уже скрылась за поворотом, а Телем все смотрел ей вслед, словно это настоящая жизнь уносилась прочь, лишь на миг завернув в Фивы.

– Что ж это выходит?
– подойдя к Никакому, в сотый раз повторил толстый караульщик.
– Это выходит, что трепач Лихас и впрямь... на амазонок?

– Знаешь что, - пробормотал Телем, не оборачиваясь, - сломай-ка мне, пожалуйста, нос!

– Зачем?
– испуганно попятился толстяк.

– Низачем. Буду Гундосым... как дед.

2