Журнал «Если», 1998 № 04

На практике такие запреты помогают избегать всяких недоразумений, ссор. И не только. Следует помнить и то, что в аборигенской семье теща подчас моложе зятя, поэтому слишком тесная дружба с ней, с точки зрения благоразумных аборигенов, чревата нежелательными последствиями.

Аборигенов отличает почтительность к старшим, которая, однако, не мешает молодым участвовать в жизни рода. На советах старики сидят впереди. Молодые не выскакивают со своим мнением, а ловят каждое слово мудрых, но им предоставляется возможность изложить свою позицию.

В мире много говорят о демократии и тут же топчут ее сокровенные принципы, поскольку не только у каждого народа, но и у каждого человека свое понятие о власти народа. Но в первую очередь пробный камень демократии — взаимопонимание и взаимоуважение.

— Внутри нашего общества все равны. У нас нет лидеров или структур, которые передают право вождя или оракула по наследству из поколения в поколение, — говорит абориген Пол Коу. — У нас была уникальная система правления, при которой по наследству передавались уважение человеческого достоинства, равные права на участие в жизни. Но наследственного права на титулы и посты у нас не было и нет. Это одна из причин, по которым наше общество оказалось загадкой для европейцев. Ступив на австралийский берег, они не могли понять, как вести переговоры с аборигенами. И с кем? Они искали самовластных повелителей в качестве партнеров. А их не было. Англичане не сумели понять, что такое аборигены, их общество и культура. Все вопросы мы решаем общим согласием — не на уровне вождей или правящей элиты, а на уровне народа. У народа традиционно было право не соглашаться. Европейцы же упорно пытались ублажить аборигенов путем назначения одного-двух на важные посты. И ничего не добивались.

Вера в силу обычая, кровная связь с прошлым творят особую социально-психологическую среду, позволяющую жить экономно и разумно. Обычай — орудие самозащиты племени. Он охраняет каждого члена клана, устанавливая нравственный порядок.

— Наш долг соблюдать закон племени, гарантирующий живущим продолжение рода, обеспечивающий уважение к старейшинам племени, хранителям закона, — говорит абориген Питьянтьяра. — Так, как делалось во времена сотворения мира, надлежит делать и сегодня. Каждое событие связано с предшествующими и вытекает из реки прошлого.

Порой складывается впечатление, что «тирания» блюстителей традиций и нравов сковывает творческое воображение аборигенов. Так ли это? Уже много веков слово в слово передаются священные мифы. Новые мифы не создаются, обряды не меняются. Но нужно ли обновлять духовный багаж племени? Много ли нравственных принципов изобрели люди со времен Иисуса Христа?

Мы все в предвкушении нового Солнца.

Ждем рассвета нового дня.

В родной и волшебной земле,

Где легко и небольно исчезнуть,

Мы вступаем на новую жизненную тропу.

Мечта ли это или реальность?

Песня австралийской молодежной группы «Абориджинал айлендер данс театр»

Джек Холдеман ЗАМКИ ИЗ ПЕСКА

Туземец стоит ко мне спиной и делает руками что-то неясное. Воздух вибрирует от тонкого звона металла.

— Привет, Марк, — говорит он, не оборачиваясь.

— Доброе утро, Омега, — отвечаю я. — Чем это ты занят спозаранку?

— Переделываю мечи на орала. Это сегодняшнее задание.

— Не знал, что у вас есть мечи.

— Мечи у нас недавно, но их уже пора перековать на орала. Это чрезвычайно важно.

Теперь он глядит на меня, а я, как всегда, с изумлением таращусь на его огромные карие глаза, лишенные зрачков.

— Марк, ты должен мне объяснить, — говорит он, оживленно двигая пальцами.

— Конечно, если смогу.

— Каково истинное предназначение орала?

— Это орудие труда, оно используется в фермерском хозяйстве. В него обычно впрягают лошадей или быков.

Омега вздыхает совсем как человек.

— Значит, придется достать лошадей. Как ты думаешь, это будет трудно? Где мы можем найти фермерское хозяйство? Что делают лошади? А быки — они похожи на морские раковины? На той неделе у нас было задание по ракушкам, и мы уже набили руку. Это бы упростило дело. Ты нам поможешь?

— Ну, мне понадобится какое-то время, чтобы все продумать. Могут возникнуть сложности.

— Да, конечно, — кивает он и снова принимается за работу. Движения его не слишком уверенны, но металл звенит бойко и красиво.

Я отправляюсь на Базу пешком. Путь неблизкий, но мне необходимо проветрить мозги. Когда я подхожу к реке, вода расступается, обнажая сухое дно и лежащую поперек желтую ковровую дорожку. Водяные стены совершенно гладкие и прозрачные. Шагая по дорожке, я ясно вижу справа и слева от себя резвящуюся в воде мелкую живность. Я провожу пальцем по прохладной стене, и вода смыкается за моей спиной.

Сегодня путь к Базе отмечен крупной белой галькой, а посреди тропы тянется единственный металлический рельс. Я припоминаю, что их должно быть два. И, кажется, провода над головой. А как насчет канавки между рельсами? Я никак не могу решить. Окружающее мутнеет, колеблется, проясняется… Ничто не изменилось, мои сомнения лишь ненадолго потревожили порядок вещей. Зато теперь тревожиться начинаю я. Нет, мне все-таки следует быть намного уверенней!

По левую руку, примерно в четверти мили, кучка туземцев в оранжевых теннисных туфлях охотится на слонов в высокой траве. Никаких слонов там, понятно, нет, это было бы сверхнелепо, и тем не менее у двоих в руках огромные ружья, а остальные вооружились копьями и деревянными трещотками.

Часть пути рядом со мной шагает какой-то старик, и мы оживленно болтаем о пустяках, пока мое внимание не отвлекается, и я забываю о попутчике.

Забавно все же, что можно настолько включиться в игру! На этой планете нет стариков. Здесь только я и Сэм, и никто из нас не достиг преклонного возраста. А также здесь нет слонов.

Когда я вхожу, Сэм пытается отремонтировать передатчик. Он только и делает, что чинит это разбитое радио. По мне — занятие еще более бесполезное, чем трепотня с призрачным старикашкой.

— Эй? — я заглядываю ему через плечо.

— О! Привет, Марк, — бормочет он и откладывает паяльник; весь стол заляпан живописными кляксами серебристого припоя.

— Что сидишь взаперти в такой славный денек?

— Ты шутишь? — кривится он. — Проклятый метановый дождь!

— Послушай, Сэм, — говорю я ему. — Какое тебе дело, что там в действительности, если ты можешь дышать и гулять по лугам. А хочешь, я просто выйду на улицу и куплю тебе эти самые детали? Вчера я видел отличный радиомагазинчик.

— Не получится.

— Почему же?

— Электроника — штука сложная. Я не могу удержать в голове все одновременно. Я и так то и дело забываю, что вот-вот понадобится.

Солнце меж тем сияет изо всех сил, и дети с книжками под мышкой весело бегут в школу.

— Хочешь мороженого?

— Почему бы и нет? Все равно дело не ладится, — говорит он, роняя на стол пару транзисторов, которые бледнеют и бесследно растворяются в воздухе.

Мороженое с ванилью. Или шоколадное. Клубничное было бы лучше, но Сэм не любит клубники, а без согласия Сэма мне мороженое не зафиксировать.