Журнал Наш Современник 2008 #9
Шрифт:
– Состояние?
– Начав, я подумал, что надо же было как-то к ним обратиться: коллеги? господа? друзья? братья? Ничего не подходило. Ладно, обойдутся.
– Состояние у России такое же, как и всегда, во все века - тяжелое.
– Но почему?
– спросили из темноты.
– Россия - светильник, зажженный Богом перед лицом всего мира. Светильник же не скрывают, а ставят на высоком месте. И очень многим это не нравится. Он их освещает.
– Но это же хорошо, - усмехнулся кто-то, - на электричество не тратиться.
– Освещает не местность, - я решил быть спокойным, - а всю мерзость
– Мм-да, - это, по голосу, председатель.
– И почему же в ваших работах настойчиво проводится мысль о невозможности введения демократии в Россию?
– Жадны и циничны демократы, поэтому. Жадны, видимо, от природы, а циничны от безнаказанности. Демократия позволяет им воровать, она не будит совесть. Врать для демократов - всё равно что с горы катиться.
– А пример такого вранья можете привести?
– Говорят, что жизнь в России становится всё лучше, а на самом деле всё хуже и тревожнее. Частные интересы демократов не есть интересы общества. Может, в этом ключ. Они не любят Россию, смотрят на нее как на территорию проживания и наживы. Чтобы их не сковырнули, внедряют в людей желание им подражать. Ну и так далее. Простите, я совсем не понимаю ни вас, ни моей роли здесь, в этом, очень похожем на масонскую ложу, месте.
– Мм-да, - снова уронил председатель.
А что мне было терять? Если бы я неправду говорил. В конце концов, я же понимаю, что полностью в их руках. Ещё подумал: успеть бы написать послание своим, а как передать? А что я в нём напишу?
– Вопросы есть к докладчику?
– Ну уж, - я не мог не улыбнуться, - какой я докладчик? Автор двух реплик. Можно и третью: в России смертность уже давно и постоянно опережает рождаемость, развращение молодежи усиливается, пьянство, хулиганство, проституция, сиротство увеличиваются, и вот всё это называется демократией.
– То есть, по вашему мнению, надо свергать это правительство?
– А что толку?
– То есть?
– То есть лучше не будет.
– Но как же вы не учитываете регулятор общественных отношений - рынок?
– Это из темноты какой-то новый, незнакомый голос.
– Какой рынок? Только что в докладе сказали, что демократия в рынке и не ночевала. Рынок в России позволяет сжирать конкурентов, травить людей некачественными продуктами, ширпотребом подпольных фабрик. Рынок - место действия жадности и корысти. Рынок - родильный дом хамства и подлости. Бедность в России растет, но тут есть и хорошее - бедность освобождает от страха. А что такое рынок для культуры? Выставки похабщины, издевательство над всем святым? Порнография кино и театра.
А что такое рынок для религии?
– Я помолчал.
– Думаю, что ничего нового я вам не сказал, и поэтому сердечно прошу прощения и возможности откланяться. С вашего позволения?
Я встал. Никто меня не удерживал. Дверь предо мной распахнулась. За дверью стояли Лора и Вика. Дверь за мной закрылась.
– О-о-ой!
– громко и горестно воскликнул я, да так, что они испугались.
– Что, что с вами?
– Главный итог двадцатого века то, что Россия безсмертна. Вот это предложение забыл сказать. Может, раз в жизни дали серьезную трибуну, а я забыл. Вернуться уже неудобно. А?
– Да уж, -
посочувствовали сестры.– Тут главное - не подумать, а вслух сказать: тут же везде аппаратура, запись. Россия безсмертна?
– Как иначе? Она - Дом Пресвятой Богородицы, подножие Престола Царя Небесного.
– Так как же тогда Судный день? Всё же провалится, всё же сгорит. Или я не так поняла, мне книжку старец давал про Страшный суд?
– это спросила умная Лора.
– Да-да, суд-то Страшный будет же, так ведь же?
– это добавила Вика.
– Куда денешься, будет. Но вот Россия как раз его и пройдёт.
– Тогда перед Судом вся сволота сюда и приползет.
– Правильно Лорка догадалась?
– спросила Вика.
– А откуда сволота узнает про Суд?
– резонно спросил я.
– Ну, что, красны девицы, отпустят меня ваши хозяева?
– Даже на вездеходе, - сказали они.
На ходу я стал сдирать с себя пиджак, не стесняясь девушек, снял дорогие брюки, попросил свои прежние наряды. Мне вынесли всё мое, и куртку, и лыжи, и валенки.
МЕНЯ НЕ ДЕРЖАТ, НО И ДОМОЙ НЕ ВЕЗУТ
У крыльца стоял новёхонький сверкающий снегоход. Дверца в выпуклом боку откатилась, обнаружив тоже новенькие внутренноссти. Я торопливо, даже не подумав, что уезжаю не простясь ни с кем, вошел в кабину, отделённую от водителя матовым стеклом, и меня лихо повлекли через тёмное пространство леса и сугробов. И везли довольно долго. Что ж это? Я и на лыжах добрался бы быстрее.
Но вот снегоход тормознул, потом опять немного проехал, снова остановился и замолчал. Дверца кабины отошла в сторону. Два человека в униформе, но уже в другой, в более дорогой, меня пригласили выйти.
– Лыжи оставьте.
Приходилось покоряться. Невысокое серое здание без окон напоминало какое-то хранилище. Молча вошли в открытые двери, ввели в лифт, нажали кнопку. Лифт ощутимо провалился и долго, мне показалось, падал. Мягко приземлились и оказались в просторном вестибюле. Мне вежливо указали на дверь, за которую уже не сопровождали. Дверь открылась сама.
Человек с лёгкой сединой в чёрных волосах, с небольшими усиками, в домашнем шерстяном костюме, протянул мне руку. Просил снять куртку и пригласил сесть.
– Даже и кофе не предлагаю. Задержу ненадолго. И дела никакого нет. Даже и не представляюсь.
– Что же тогда за встреча?
– спросил я.
– Положение неравное: вы знаете обо мне всё или многое, я о вас ничего.
– Хорошо, представлюсь. Я - ваш союзник в деле спасения России.
– Слушаю.
– Я сел, но не в указанное кресло, а на стул, объяснив это: - Легче вставать. В кресле можно утонуть или уснуть.
– Речь о Церкви. Мы не отрицаем Бога, но отрицаем теперешний российский путь к Нему. Понравится ли вам утверждение, что Церковь в России уже как частная лавочка, да и не только в России? Но в России помно-
гочисленней и поживее. Но это временное оживление после тысячелетия Крещения и прихода свободы. Уже идёт отпадение, сокращение числа верующих.
– А мне кажется, наоборот, - возразил я.
– Не обольщайтесь. Соединение с Зарубежной Церковью результатов не дало.
– Каких?