Журнал «Вокруг Света» №01 за 1990 год

— Послушай, а кто это написал?

От волнения голос его звучал хрипло, но Рик, похоже, ничего не заметил. Он открыл конверт, взглянул на записку и передал Гордону. Почерк определенно ее, тут же отметил Гордон. Не совсем такой, как ему помнилось, но, без сомнения, ее. В этом он был уверен на сто процентов, даже несмотря на отличия. И расположение строк на странице, и размах букв, и стремительная грациозность... Все, как у его Анны, но чуть-чуть не так. А в имени тоже выглядела другой. Отличия озадачили Гордона, но он почувствовал, что письмо все равно написала его Анна. В письме она сообщала, что пропустит несколько дней занятий. Дата — четыре дня назад.

— Студентка. Молоденькая,— сказал Рик.— Только-только из Огайо. Решила отпроситься с занятий. Странно еще, что письмо не подписала ее мать.

— Можно мне с ней увидеться?

— Зачем?

— Хочу, чтобы она мне расписалась.

— Ну ты и в самом деле ненормальный,— рассмеялся Рик.— О чем речь? Она в студии, отрабатывает пропущенные дни. Пошли.

Гордон остановился в дверях, глядя на молодую женщину у мольберта. Лет ей было около двадцати, и выглядела она очень худой, едва ли не оголодавшей. Поношенные теннисные туфли, старые выцветшие джинсы, мужская рубашка в клеточку. Совсем не та Анна, что угадывалась в письмах. Пока еще не та.

Почувствовав, что у него кружится голова, Гордон ухватился за косяк и тут только понял, над чем работал Мерсер, что он открыл. Мысли его неслись, обгоняя друг друга, формируя объяснения, и Гордон чувствовал себя так, словно сам переместился во времени. И тут же, как, бывает, приходят воспоминания, пришло ясное понимание всей этой загадочной истории, всей цепочки событий. Записи Мерсера свидетельствовали о его гениальности, одержимости — одержимости проблемой времени — и скрытности. Рода полагал, что эксперимент Мерсера не удался — ведь он погиб, когда произошел взрыв в лаборатории. Должно быть, и все так решили. Да, он погиб. Но эксперимент удался. Мерсер научился переноситься в будущее на пять лет, от силы на шесть — в тот период, когда Анне было уже двадцать шесть. Он путешествовал в будущее. И Гордон вдруг понял, что в письмах Анны вырезано его имя. Тут же всплыли в памяти несколько фраз из ее посланий. Анна упоминала японский подвесной мост на одной из его картин, цветы на подоконнике и даже солнце, исчезающее ближе к вечеру за зданием на противоположной стороне улицы.

Он подумал о Рода и целой армии агентов, разыскивающих бумаги Мерсера, которые были — или будут — спрятаны в самом надежном на Земле месте. В будущем. И сейф, где Анна их спрячет,— это его, Гордона, сейф. Он крепко зажмурился, почувствовав боль и горечь, которые, он знал, придут, когда Мерсер поймет, что его ждет смерть, что он уже мертв. Потому что для Мерсера не могло быть любви настолько сильной, чтобы заставить его бросить работу.

Гордон знал, что он и Анна будут вместе, что она будет взрослеть на его глазах, превращаясь в ту Анну, из писем. А когда через свою дверь во времени проникнет в их будущее Мерсер, он по-прежнему будет любить Анну, и ждать ее, и помогать справляться с болью после страшной утраты.

Рик кашлянул, и Гордон, отпустив дверной косяк, шагнул в студию. Анна заметила его и, уже не в силах сосредоточиться на работе, подняла взгляд. Глаза у нее были темно-голубые.

— Здравствуй, Анна.

Перевел с английского А. Игорев

Загляните ему в глаза

Спрут приблизился и мягко обвил двумя щупальцами голову Фреда Бавендама. «Только бы он не вздумал испытывать на прочность мой череп»,— пронеслось в сознании фотографа. В тот же миг другое щупальце сорвало маску и, пока ныряльщик возвращал ее на место, осьминог успел затащить в нору его оранжевую фотокамеру. За свой трофей осьминог боролся с изобретательностью и ловкостью жонглера. Стоило посильнее дернуть, как спрут податливо расслаблял щупальце, державшее аппарат, при этом незаметно нацеливаясь на него другой «рукой». После пятиминутной схватки осьминог отступил, залез в нору и уставился на непрошеного гостя.

О этот завораживающий взгляд осьминога! Сколько людей испытали на себе его силу и, вероятно не выдержав, приписали спрутам «кошмарную кровожадность». Виктор Гюго, например, весьма изобретательно живописал жуткие пиршества осьминогов. В действительности же более или менее близкое знакомство с этими головоногими моллюсками произошло всего лишь лет тридцать назад, когда люди сконструировали хорошие акваланги. С помощью гидрокостюма и баллона с дыхательной смесью человек узнал, что осьминоги — создания робкие и чувствительные, не выносящие суеты.

«Зверь с глазами, заставляющими посмотреть в них вновь»,— говорит об осьминогах Мартин Д. Уэлс, один из немногих в мире специалистов. Он утверждает, что спруты вполне осмысленно следят за происходящим вокруг них. Об этом свидетельствует и Жак-Ив Кусто: «Если наблюдатель оказывается перед глазами крупного осьминога, он невольно испытывает нечто похожее на уважение, будто повстречал очень умного старого зверя».

Действительно, с точки зрения «интеллектуальной» развитости осьминоги — исключение среди своих мягкотелых собратьев, всяких там улиток, хитонов и устриц. Октопусы — так зовутся осьминоги на латыни — выглядят на их фоне интеллигентными выскочками, обладателями весьма объемистого и развитого мозга, благодаря которому они и проникают в любые лабиринты и выпутываются из сетей. Кстати, мозг осьминога считается изысканным деликатесом, из-за чего октопусы стали объектом хищнического отлова.

Растет осьминог быстро, и если ему посчастливится дожить до старости, то достигает внушительных размеров. Но что такое даже самые большие спруты в сравнении с гигантскими кальмарами, которые охотятся, например, на кашалотов! О схватках кальмаров с китами неоднократно свидетельствовали «синяки» величиной с тарелку, которые на коже китов оставили присоски чудовищ. Случалось, двадцатипятиметровые кальмары, а возможно, и более крупные, нападали на небольшие суда, силуэт которых из глубины вод напоминает формы кита. Ну а средний трехгодовалый осьминог весит всего пятнадцать килограммов.

Но продолжим рассказ о приключениях бесстрашного фотографа. На риф Дискавери в Тихий океан он отправился, чтобы познакомиться с американским исследователем Джимом Косгровом и поснимать гигантских океанических осьминогов-октопусов. Дело это было для Фреда новым, и на первых порах он не переставал дивиться сноровке своего нового знакомого.

Во время первого же погружения Джим нашел логово осьминога, изловил его при помощи меловых белил и посадил в нейлоновую сумку. Затем исследователи взвесили и обмерили головоногого. Малыш весил четырнадцать килограммов, а длина щупальцев была всего сто двадцать пять сантиметров. Джим прикрепил к перепонке между щупальцами пронумерованную бирку и отпустил октопуса восвояси.

Следующая находка оказалась посолиднее. Аквалангисты минут пятнадцать боролись со здоровенным верзилой осьминогом, пытаясь оттащить его подальше от спасительных рифов. Хитрец многократно пытался улизнуть, прикидываясь побежденным, пускал облачка «чернил», но все уловки оказались тщетными. В конце концов он позволил затолкать себя в мешок и обследовать. Весил он немало — тридцать килограммов, а щупальца были редкостной трехметровой длины.

Как правило, спруты смиренно переносят эту унизительную процедуру по два, а то и по три раза, однако и среди них встречаются существа, обладающие чувством собственного достоинства. И раз попав в сумку, они навсегда уходят из неспокойного места. Впрочем, и остальных осьминогов домоседами не назовешь. В среднем через каждые два месяца они подыскивают себе новую нору в окрестных рифах.

В отличие от профессионала Косгрова, Фреду Бавендаму везло меньше. Каждый раз, когда он оказывался в подводных лабиринтах один, осьминоги изобретательно прятались, принимая формы камней или водорослей. Все же он нашел подводную бухточку, где осьминоги вели себя повольготнее, но и там отыскать их было не просто.

Мало-помалу терпеливому ныряльщику удалось расположить к себе застенчивых отшельников. Сфера дозволенного постепенно расширилась до самых интимных сторон их жизни — питания и деторождения. Бавендам заснял даже охоту октопуса. Завидя добычу, спрут замирает, как бы примериваясь, и его кожные покровы наливаются оранжевым пламенем. Затем осьминог внезапно бросается, как бы выстреливает свое тело в сторону жертвы, расправляет щупальца, причем присоски в это мгновение делаются матово-белыми, и хватает нерасторопного краба или креветку. Секрет мимикрии прост: белый цвет в воде почти незаметен, что позволяет осьминогу подобраться к жертве поближе. И все-таки самые сильные впечатления остались у Фреда после той памятной схватки за фотоаппарат. «Он смотрел на меня как на знакомого,— вспоминал потом Бавендам.— В глазах его можно было легко различить роговицу, зрачок, радужку — все как у человека...»