Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год

Собрание

Пожевывая зубочистку — в свое время в ОАС его так и прозвали Зубочисткой, и эту старую привычку он сохранил и здесь, в Париже, — Жюль занял позицию у самого входа в зал «Мютюалите». Как командир отряда, обеспечивавшего охрану собрания, Жюль мог отсюда наблюдать за обстановкой и перед зданием, где были сосредоточены ударные группы, и внутри, в фойе, где находился резерв. Кроме того, только он, Жюль, адъютант Жан-Жака Сюзини, всемогущего шефа ОАС, знал в лицо всех главных участников сегодняшнего события. Их следовало сразу провести за кулисы.

Вопреки опасениям народу собралось много. Своих, из ОАС, Жюль узнавал сразу. Странно было видеть их снова вместе после стольких лет подполья и сугубой конспирации. Молодые петушки из «Нового порядка» и «Юнион-Друа» подходили шумными кучками, многие подвыпивши, задирали прохожих. Зато те, кто прошел школу ОАС, держались сдержанно и солидно: они шли как дельцы на совещание акционеров, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Иностранцы — греки, испанцы, португальцы и немцы — эти помалкивали и топали табуном, обычно зажав своего фюрера в середине. «Чтобы начать поход, нужно прежде всего собрать солдат-одиночек в армию», — вспомнил Жюль слова патрона.

Охранение затянуло песню. Жюль хотел было рявкнуть, чтобы прекратили, но передумал. Этим задиристым петушкам из «Нового порядка», едва разучившим пару-другую приемов каратэ и имевшим весьма туманное представление о дисциплине, конечно, было далеко до парашютистов генерала Салана, а тем более до коммандос из отрядов «Дельта».

Размышления Жюля о молодчиках адвоката Гальвера прервал подошедший связной.

— Слушай, Зубочистка, — прошепелявил он, — велели передать, что они начинают.

Жюль посмотрел вдоль улицы, где вдали стоял заслон полиции.

— Сообщи в президиум, — сказал Жюль, — что у меня все в порядке. Маркиза предупреди особо, что в зал затесалось несколько журналистов. Я их пропустил. Отделать мы их всегда успеем. Посмотрим, что и как они напишут о нас.

Там, в зале, началось пение. Потом басом забубнил Гальвер. Когда он объявил, что отныне 13 мая будет считаться «большим днем Франции» в честь исторического выступления армии и «истинных патриотов Франции» в Алжире в 1958 году, публика заревела. Глотки надрывали сразу несколько сотен. Жюль даже решил взглянуть на представление собственными глазами.

Честно говоря, вся эта затея вначале была ему не по нутру. Он предпочел бы тактику генерала Салана — опора только на узкий круг надежных ребят из армии и отряда «Дельта». Но воля шефа оказалась иной. И теперь Жюль видел, как успешно она претворяется в жизнь: хотя все прошлые годы судьба отнюдь не баловала оасовцев, Жан-Жаку Сюзини удалось собрать в этом зале немало единомышленников, куда больше, чем предполагал его верный адъютант.

Жюль не очень прислушивался, о чем говорили с трибуны. Он прекрасно знал, что главное произойдет не в зале, и с иронией наблюдал, как забравшийся после Гальвера на трибуну тощий тип с бакенбардами безбожно коверкал французский язык. Потом взял слово итальянец, назвавший типа с бакенбардами «наш греческий друг». Этот говорил внятно, выстреливая слова, как горошины из игрушечного ружья, о «героях-мучениках» Петене и Муссолини. Тут зал принялся орать: «Дуче! Дуче!», а многие вскочили и выбросили руки вперед в традиционном салюте. Некоторые вообще словно утратили рассудок. Они лупили мотоциклетными касками по подлокотникам, неистово топали ногами. Потом вдруг в зал из президиума поползла тишина, медленно, сначала в передние ряды, а потом все дальше и дальше. Когда Жюль посмотрел в сторону трибуны, на ней стоял маркиз.

— Друзья! — четко произнес Гальвер в председательский микрофон. — Перед вами человек, который будет говорить от имени Жан-Жака Сюзини.

Все снова стали орать и аплодировать. Маркиз поднял руку и дождался тишины.

— Я выступаю перед вами обезличенным, — сказал он, не повышая голоса, — потому что хочу, чтобы вы видели здесь не меня, а нашего вождя. Из своего заточения он говорит вам, что наступило время для решительных действий. К власти! К власти!

— Мы придем к власти! — рявкнул со своего места в микрофон Гальвер так, что задребезжали громкоговорители. — Мы придем к власти во что бы то ни стало!

В зале поднялся невообразимый рев. На трибуну полезло сразу несколько ораторов. Жюль взглянул на часы. Через десяток минут боссы должны были сойтись с глазу на глаз. Он заторопился проверить посты у запасного выхода, хотя в общем-то был спокоен за них — там стояли только свои ребята из «Дельты», все бывшие члены ОАС...

Жюль осторожно приоткрыл дверь. Вокруг овального стола сидели восемь человек. Говорил маркиз:

— Прежде всего ваши парни должны прекратить эти дурацкие манифестации с флагами, никому не нужные потасовки и прочую белиберду. Необходимо готовиться к настоящей атаке, молниеносной и стремительной, как бросок кобры... Все следует подчинить единой цели: дается сигнал, и через два часа несколько тысяч боевых групп, застав врасплох правительство и полицию, по заранее подготовленным спискам берут всех этих левых и либералов, и мы становимся хозяевами страны... Для такого удара нужно объединить наши политические усилия и материальные средства...

Жюль прикрыл дверь. Все шло по плану. Из зала доносился рев тех, кого привели с собой собравшиеся сейчас за овальным столом.

Фотографии человека, призывавшего летом 1970 года собравшихся в парижском зале «Мютюалите» к захвату власти, попали мне на глаза случайно в одной из французских газет. Знакомое лицо: короткий светлый бобрик над квадратным лбом, прищуренные от света юпитеров глубоко запавшие глаза, прямой нос и короткие усы над опущенным чуть влево ртом. Я разглядел даже перстень с черным сапфиром на мизинце руки, которая придерживала микрофон. Сомнения быть не могло. Я уже видел этого человека раньше за многие тысячи километров от Парижа, а если быть точнее, то в 1966 году в лаосской столице Вьентьяне.

Случайное знакомство

В ту осень во Вьентьяне переход к сухому сезону был особенно тяжелым. Все, что оставили после наводнения на улицах воды Меконга, высыхало и поднималось в воздух бурым облаком. Ил, ставший пылью, как ржавчина покрывал пожухлые деревья и стены домов. В барах и лавках появились обычно отсутствующие двери и занавески, но пыль проникала повсюду.

Кондиционер на вилле, где я снимал жилье, вышел из строя после того, как мутная жижа с рисовых полей, кишащая полудохлыми змеями, крысами и трупами собак, подступила к дому и замкнула электропроводку. Поскольку бедствие было всеобщим, приходилось дожидаться ремонта в очереди других пострадавших. А пока, спасаясь от полуденного зноя, я коротал свободное время в кондиционированной прохладе бара отеля «Ланг Санг». Здесь-то случай и свел меня с маркизом де Биннелем.

В полном одиночестве я клевал носом над «Лао пресс», единственной во Вьентьяне газетой на французском языке, когда вдруг услышал:

— Вы позволите, мсье?

Он был тщедушным, этот человек с военной выправкой и щеточкой аккуратно подстриженных усов. Ровный загар, уходивший за воротник армейской рубашки, свидетельствовал, что он не новичок в тропиках, а побуревшее от пыли правое плечо — что у него машина с баранкой на правой стороне. Такими пользовались на другом берегу Меконга, в Таиланде, где движение было левосторонним.

Тщедушный, не дожидаясь ответа, уселся за столик и тут же ткнул пальцем в мою газету.

— Это не французы, нет, это не французы, мсье! Вы, как я могу судить, немец, и, конечно, огорчены. Рвать с НАТО! Это безумие. Ведь опыт говорит нам, что только сотрудничество всех противников красных может принести необходимый эффект... Не правда ли?

Две недели наводнения, когда приходилось спать урывками, порядком вымотали меня, и, чтобы прогнать дремоту, мне требовалось некоторое время. А человек с того берега продолжал без всякой паузы: