Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год
Шрифт:
Смотрю на свое облепленное грязью снаряжение. Оказывается, я потерял одну тапку. Искать ее бесполезно, оставляю здесь и вторую. Чем бы еще пожертвовать? Грязные мокрые брюки мешают идти, противомоскитная сетка набухла от сырости, отяжелела, к тому же ее очень трудно складывать и она непрестанно цепляется за ветки. Со всем этим жалко расставаться. Ну да ладно! Бросать вещи — дурная примета, зато это сбережет силы.
На всякий случай, если я сдохну здесь ни за что ни про что и никто не узнает, какие муки я перенес, я хватаю карандаш, вырываю из записной книжки листок и пишу письмо:
«Пройдя
Если кто-нибудь найдет это письмо и пожелает найти мое тело, он должен будет идти по следам, которые я оставлю за собой в вышеобозначенном направлении.
Не знаю, выберусь ли я, но заранее прошу у своих близких простить все тяготы, которые я причиню им своей смертью.
Ришар Шапель».
Это письмо, конечно, не поможет меня спасти.
Воскресенье, 24 сентября. 10 часов утра. Продолжаю идти. На боль в спине и ногах внимания не обращаю — я уверен, что обязательно выйду к большой реке, где меня ждет спасение. Но вместо широкой реки натыкаюсь на грязный ручеек.
Ничего, по крайней мере хоть утолю жажду. Наклоняюсь, опускаю в мутную воду флягу. Инстинктивно подношу руку к груди, чтобы придержать компас, который в походе служит мне талисманом. Компаса нет! Озираюсь по сторонам, с ожесточением разгребаю листья. Встаю, делаю несколько шагов назад, щупаю землю — ничего.
Дальше искать бесполезно, только потеряю зря время — это все равно что разыскивать иголку в стоге сена. Шнурок, на котором висел компас, наверняка перерезала острая лиана. В отчаянии опускаюсь на землю. Случилось самое худшее — мне больше не по чему ориентироваться. Теперь я даже не знаю, где нахожусь по отношению к «Дороге эмерийонов» и Малой Тамури; после этой катастрофы мне остается один-единственный выход — идти по течению первого попавшегося ручья и выйти к какой-либо речке, по которой я смогу плыть в резиновой лодке. Продуктов у меня осталось на три дня — за этот срок я должен был добраться до конца «Дороги эмерийонов».
Все, дольше сидеть здесь нельзя. Бросаю в ручей несколько листочков, чтоб определить направление течения. Привычным жестом надеваю на плечо лямки рюкзака. Острая тоска охватывает меня. Я делаю несколько шагов как автомат, спотыкаясь о торчащие из грязи корни. Ниточка чистой воды вьется на черной, вязкой почве: я почти уверен, что ручей медленно течет к большой реке.
Через полчаса ходьбы останавливаюсь как вкопанный: на грязи явственно видны следы человека! Присаживаюсь на корточки... О господи — это мои собственные следы, оставленные вчера. Значит, полдня я блуждал зря, впустую теряя силы. Как же раньше не вспомнил, что этот ручей течет к югу, углубляясь в непроходимые дебри!
Неужели я потерял свой последний шанс?..
Полдень. Я снова пришел к брошенным вчера вещам. Это повод передохнуть и внести поправки в письмо — ведь я меняю направление пути.
Опять
прохожу свои вчерашние следы. Останавливаюсь теперь все чаще не из-за усталости, но и из-за болей в спине. Все острее дает себя знать и голод. Такое ощущение, что я уже похудел, и на остановках я ощупываю мышцы. С оставшимися продуктами я выдержу не больше недели. Вспоминаю строки из найденного дневника Раймона Мофрэ:«Я худею на глазах, чувствую перебои сердца, еле держусь на ногах. Ружье для меня уже слишком тяжело. Я останусь здесь, наберусь сил и пойду дальше...»
Нет, это не для меня! Чудовищная судьба не должна повториться. Я встаю, решив идти вперед, пока есть хоть немного сил.
К жизни или смерти?
...Ручей расширяется, выписывая многочисленные извивы и значительно удлиняя дорогу. Длинная желтая змея переползает дорогу, но она меня не страшит. Это уже третья. Она, должно быть, выползла, чтобы напомнить мне об опасностях джунглей.
Легенда гласит, что храп человека привлекает змей, они подползают к нему, и, если спящий вздрогнет или пошевелится, они его жалят. Может, это и миф, но, наверное, лучше умереть так, чем неделями агонизировать от голода.
В долине, куда я сейчас спускаюсь, много полноводных ручьев, и поэтому растительность много гуще. Зверей здесь должно быть больше, особенно у главного ручья с чистой водой, куда они приходят на водопой.
Понедельник, 25 сентября. Полночи джунгли дрожали от рыка ягуаров. Я слышал совсем рядом треск ветвей. Я ждал прыжка... К полуночи крики зверей смолкли, но теперь я не мог заснуть от холода, у меня совершенно окоченели ноги, и я беспрестанно растирал их руками.
Уже светало, когда по своду листьев начал барабанить дождь. Крона такая густая, что проходит минут пятнадцать, пока дождю удается пробиться сквозь листву и достигнуть земли. В это время наскоро готовлю завтрак.
Дождь все льет. Я никак не могу решиться выбраться из-под своей палатки. Раймона Мофрэ тоже охватывала такая же апатия: «...Полежу еще несколько минут, еще совсем немного — и в дорогу»...
Потеряно два часа! Наскоро складываю свои пожитки. Левой рукой вытираю с лица грязь и пот. Правой откидываю полог и тут вижу впереди, метрах в двадцати, великолепного ягуара, пьющего воду из ручья.
Белая, усеянная черными пятнами шкура делает зверя необыкновенно изящным. Боже милостивый! Я стою не шевелясь, затем осторожно снимаю рюкзак, достаю из кармана ампулу со слезоточивым газом и крепко сжимаю мачете, готовый к бою. Я не свожу с него глаз, а он с презрительным видом пьет воду, не удостаивая меня вниманием. Он чувствует, что я рядом, но взглянет на меня только тогда, когда я отведу глаза в сторону, — такова их обычная тактика. Потом прыгнет на меня. Так мне рассказывали индейцы.
Утолив жажду, он неспешно удаляется в джунгли, даже не посмотрев в мою сторону, словно смеясь надо мной. Я упорно вглядываюсь в то место, где он исчез: ведь он только и ждет, когда я повернусь к нему спиной.
Медленно надеваю рюкзак и вхожу в джунгли там, куда он скрылся. Я притворяюсь, что ищу его, это мое единственное преимущество — дать ему понять, что он мне не страшен. Я даже рычу, словно выражая свое разочарование, и снова выхожу к ручью. Если бы я бежал, ягуар понял бы, что я его боюсь. И тогда...