Журнал «Вокруг Света» №02 за 1990 год
Шрифт:
Искусственными фигурами принято называть помещаемые в гербах разнообразные предметы, созданные человеком: орудия труда, корабли, постройки, музыкальные инструменты и прочее. Однако ничто в этой группе не может соперничать с изображением оружия. Это шлемы, мечи, копья и стрелы, топоры...
Но, пожалуй, самую загадочную для современного человека группу составляют легендарные фигуры, называемые иначе фантастическими. Среди них античные образы — кентавр, двуглавая и двухвостая сирены. Любили помещать в гербах изображения единорога, пегаса, дракона, гидры, феникса, козерога. К легендарным фигурам относится и двуглавый орел, принятый в качестве эмблемы на Руси в конце XV века.
Теперь поговорим о дополнениях к геральдическому щиту. Корона е государственном гербе, как правило, свидетельствует о суверенитете. Не случайно короны можно видеть на гербах не только монархий, но и республик. Королевская власть и пышные
Рыцарский шлем с короной или без нее нередко украшают нашлемники. Так называют фигуры, выходящие из короны. Это может быть и «возникающий» лев, и рука с мечом, и что-либо еще. Дополнением ко всему служат украшающие гербы мантии и наметы.
Мантия — традиционный атрибут парадного облачения монарха — выпускается из-под короны и изображается подложенной мехом.
Намет, если он украшает герб, можно принять за некое декоративное украшение, если не знать, что в геральдике нет ничего лишнего. Достаточно присмотреться к обрамляющим щит завиткам, как воображение нарисует нам скачущего всадника в шлеме с развевающимся по ветру покрывалом. Так оно и есть: перед нами действительно покрывало, которое прикрепляли к шлему рыцари во время крестовых походов в Палестину, где им пришлось искать способ укрыться от палящих солнечных лучей. В бою ткань рассекали удары мечей, и таким образом клочья ткани преобразились в гербах в знак рыцарского достоинства.
По воле составителей гербов у некоторых естественных фигур появилась особая роль — щитодержатели. Их обязанность — как бы поддерживать геральдический щит по сторонам.
Часто к гербу добавляется лента с девизом. Чаще всего девизы происходят от рыцарского боевого клича. Некоторые короткие высказывания имеют глубокий смысл, но нередко случается и противоположное — в силу исторических обстоятельств фраза претерпевает искажения и представляется нам бессодержательной. Однако в традициях геральдики наших дней бережно сохранять написанную фразу, какой бы непонятной она ни казалась. Наверное, в этом есть свой смысл. Встречается в гербах девиз без ленточки. Если щит круглый, надпись помещается, как правило, по окружности. Иногда под щитом на ленте или драгоценной цепи можно видеть высший орден государства.
Было бы заблуждением думать, что все без исключения государственные гербы соответствуют требованиям классической геральдики, а следовательно, приведенным выше правилам. В ряде стран после свержения правящих династий, например в Италии и Франции, отказались от прежней феодальной символики и создали новую. По новым принципам были составлены также гербы некоторых социалистических государств. Вспомним хотя бы герб Германской Демократической Республики, где в обрамлении колосьев пшеницы помещены молот и циркуль. Ряд молодых государств третьего мира после освобождения от колониальной зависимости, напротив, обратились к традиционной европейской геральдической системе. И порой только удивляешься, когда видишь на стенах некоторых посольств гербы с изображением пышных рыцарских доспехов в обрамлении тропической флоры и фауны. В следующем выпуске Геральдического альбома мы перейдем к рассказу о конкретных государственных гербах.
Георгий Вилинбахов, Михаил Медведев Раздел ведет Алексей Тарунов
Оформление Генриха Комарова и Владимира Неволина
Экипаж мятежного галиота
О Большерецком бунте 1771 года и о его руководителе — Августе Морице (Мауриции) Беньевском — написано немало. Но по сей день ни в исторической, ни в художественной литературе, на мой взгляд, не сделано серьезной попытки рассказать не только о руководителе бунта и его ближайшем окружении, но и о тех людях, которые поддержали этот бунт в камчатской столице, а потом бежали на захваченном казенном галиоте «Святой Петр» из Чекавинской гавани большерецкого устья в Китай. Авторы этих работ как бы уходят от ответа на главный вопрос: что это были за люди, почему они решились порвать связь с родиной и примкнуть к бунтовщикам? Прежде всего потому, что в распоряжении исследователей не было достоверных материалов, рассказывающих о бунте. Хотя многие пользовались в работе мемуарами самого Беньевского, подробным,
я бы сказал даже, дотошным описанием большерецких событий в «Записках канцеляриста Рюмина», материалами иркутских и московских архивов.Сейчас трудно перечислить все те источники, которые позволили разобраться в причинах бегства с Камчатки штурмана Максима Чурина, штурманского ученика Дмитрия Бочарова, матросов Алексея Андреянова, Григория Волынкина, Василия Ляпина с галиота «Святой Петр», приказчика Алексея Чулошникова с тридцатью тремя промышленниками-зверобоями с промыслового бота «Святой Михаил» тотемского купца Федоса Холодилова... Но удалось выяснить, на мой взгляд, главное — что эти причины носят, увы, не романтический, как принято считать в исторической, а тем более в художественной литературе, а драматический и даже трагический характер — у многих из этих бунтарей было достаточно оснований для борьбы за справедливость, поруганную честь, разбитые надежды, растоптанное счастье, и Беньевский ловко использовал эти ситуации, связал преданных ему людей ложными надеждами и столь же ложной клятвой, которой первый и изменил. И потому для начала нам следовало бы понять роль самого Беньевского в большерецких событиях 1771 года.
Беньевский
Об этом человеке написано так много, что совершенно уже нельзя понять, какой же он был на самом деле. Я имею в виду не только личность — сложную, авантюрную и противоречивую, но даже фамилия его в точности неизвестна: Беньевский, Беневский, Бениовский, Бейпоск. Документы и письма свои в Большерецке и позже он подписывал как барон Мориц Анадар де Бенев, а родился в селении Вербово Австро-Венгрии под именем Бенейха. Правда, насчет года рождения тоже вышла осечка. По его собственным словам, это произошло в 1741 году. Но биографы уже поняли, что верить на слово Беньевскому ни в коем случае нельзя и нужно проверять абсолютно каждое утверждение барона. И когда английский издатель мемуаров Беньевского Гасфильд Оливер поднял метрические книги вербовского прихода, то оказалось, что Беньевский родился в 1746 году. А это значит, что по возрасту он не мог принять участие ни в одном из тех сражений Семилетней войны, о которых пишет в своей автобиографии,— ни при Лобовице 8 октября 1756 года, ни у Праги 16 мая 1757 года, ни при Домштате в 1758 году...
Но это еще не все. Получается, что с 1763 по 1768 год Беньевский не мог участвовать ни в одном морском плавании, так как нес в это время службу в Польше, в Калишском кавалерийском полку. Не был он и генералом, а всего лишь капитаном гусар. Не получал он и орден Белого Льва, как расписывает в своих мемуарах. Все это плод его действительно незаурядной и яркой, тут мы не сомневаемся ни на йоту, фантазии в духе другого известного барона-враля.
По сей день также спорят еще и о национальности Бейпоска-Бенейха-Беньовского — венгр ли он, поляк или, может быть, все-таки словак....
Мы же знаем его в истории Камчатки как польского конфедерата, то есть участника католическо-дворянского движения в Польше — Барской конфедерации — против ставленника русской императрицы короля Станислава Понятовского и русских войск, введенных в Польшу по приказу Екатерины. Дважды попадает Беньевский в плен. В первый раз он был выпущен под честное слово, что больше не обнажит свою шпагу. Слова не сдерживает и попадает в плен второй раз, оказывается в Казани, откуда бежит вместе со своим товарищем по конфедерации и ссылке шведом майором Винбландом в Санкт-Петербург, чтобы отсюда на любом попутном суденышке вернуться через Балтику назад в Польшу. Однако его поймали и сослали вместе с Винбландом теперь уже на Камчатку. Но прежде чем попасть туда, он с Винбландом и еще тремя русскими ссыльными, отправленными в вечную ссылку на самый край русской земли,— Степановым, Пановым, Батуриным — оказывается в Охотском порту. Здесь они были расконвоированы и отпущены на волю — до той поры, пока не будет снаряжен в дорогу галиот «Святой Петр», совершающий постоянные казенные переходы из Охотского порта в Большерецкий на Камчатке. Никто не обращал в Охотске ровно никакого внимания на ссыльных — их здесь, кроме этих пятерых, находилось столько, что и упомнить всех просто невозможно. На галиоте «Святой Петр», который готовился идти на Камчатку, было трое матросов из «присыльных арестантов» — Алексей Андреянов, Степан Львов, Василий Ляпин.
Охотская свобода смущала ссыльных, как, наверное, и любого, кто знает, что впереди его ждет неволя, а надежд с каждой новой верстой, что ведет в глубь Сибири, остается все меньше и меньше. Тысячи верст тайги и тундры уже позади — попробуй одолей.
Но был другой путь, который еще не использовал никто,— морем. До Японии, где вели торговлю голландские купцы, или до Китая — португальского порта Макао, или порта Кантон, куда заходили английские и французские суда. И нужно-то всего ничего — захватить казенный галиот, который повезет на Камчатку ссыльных, и увести его в Японию...