Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год

Уилл вносит неожиданное для всех предложение. Он предлагает отобрать 18—20 наиболее крепких собак, оставить только две упряжки и трех участников перехода, остальных вывезти на время в Пунта Аренас, с тем чтобы вновь доставить их на маршрут после того, как будет пройден этот злосчастный Антарктический полуостров. Предложение Уилла встречается гробовым молчанием. Я спрашиваю, думал ли уже он о том, кого отправить на отдых? Уилл немного колеблется, а затем кивает головой. «Да, я предполагаю оставить Этьенна, себя и Джефа, как штурмана... но... — тут же добавляет он, — я не думаю, что придется прибегнуть к таким мерам. Это, — он машет в сторону дверей, и мы понимаем, что он имеет в виду погоду, — должно же наконец кончиться!» Даже принимая во внимание его последнюю фразу, я все равно прошу каждого высказаться. Все ребята единодушны. И «остающиеся» и «отъезжающие» против этого предложения, и мы договариваемся забыть этот разговор.

Утром покидаем лагерь, оставив на снегу все, что могли оставить. Принятые меры помогают мало: за четыре часа до обеда проходим всего 3 мили! Собаки используют каждую остановку, чтобы завалиться в снег и отдохнуть. Решаем разбить лагерь и вызывать самолет, только вот прилетит ли он?! Во-первых, погода нелетная, во-вторых, чрезвычайно глубокий рыхлый снег. Но делать нечего, не хочется выматывать собак окончательно. Теперь, как ни странно, мы мечтаем о... сильном ветре, чтобы он сдул весь слой свежего снега и позволил бы нам продолжить путь.

Через день погода преподносит нам приятный сюрприз: впервые за последние 10 дней мы видим голубое небо и чистую линию горизонта на все 360 градусов. К северу открывается подъем, по которому мы взбираемся целых два дня, и темный треугольник горы Ванг. Появляется «Твин Оттер», он опять-таки базировался на станции Розера, но только теперь это уже в 2,5 часа лету от нас. Генри лихо выпрыгивает из кабины прямо в рыхлый снег, проваливаясь по колено; из другой дверцы, совершив такой же прыжок, но проваливаясь при этом несколько глубже, появляется незнакомый парень невысокого роста, плотный, с румяным безбородым лицом и в очках. «Знакомьтесь, Брайтон, — представляет его Генри, — с сегодняшнего дня он будет работать по обеспечению экспедиции, а я, — Генри мечтательно махнул рукой куда-то на север, — я домой, в отпуск!» На какое-то мгновение мне кажется, что Брайтон уже сейчас завидует Генри...

Когда вот так с размаху окунаешься в привычное тебе и даже любимое дело, но сопряженное с каким-то душевным дискомфортом, всегда в какое-то первое мгновение бывают сомнения, а иногда и мимолетные сожаления о том, что ты вновь променял свой дом на полную трудностей, неожиданностей, а подчас и лишений жизнь. Но это только мгновение, и не больше. Очень скоро эта новая жизнь забирает всего тебя, становится твоей привычной и реальной жизнью, отодвигая на задний план, куда-то далеко в запретную область все то, что было до этого главным. Этот процесс неизбежно обратим, и в прелести обратимости его, наверное, и сокрыта та непонятная многим сила, которая заставляет человека вновь и вновь покидать свою тихую гавань и обрекать себя на новые испытания...

Через несколько минут мы грузим собак.

Погода портится. Генри спешит, а у меня долго перед глазами стоит прощальный взгляд Баффи через дверной иллюминатор — это взгляд усталого существа, не верящего в то, что жизнь его изменится в лучшую сторону, во всяком случае, в ближайшем будущем. Баффи оказался провидцем — самолет с собаками пошел из-за непогоды на вынужденную посадку и провел две ночи на леднике, прежде чем достиг Розеры, а затем и Пунта Аренас. А мы тем временем стоим, ждем погоды и ветра...

От поисков склада у горы Ванг отказываемся и надеемся достичь склада у горы Рекс.

Я, как идущий впереди, каждое утро узнаю курс у нашего штурмана и стараюсь придерживаться его в течение всего дня. Моя должность в штатном расписании экспедиции числится как «пойнтмен», что в буквальном переводе означает «указующий человек». Эта работа требует постоянного внимания, практически непрерывного слежения за беспокойной стрелкой болтающегося на груди компаса. Особенно при движении в районах, где нет видимых ориентиров и где только стрелка компаса да иногда, очень редко, собственная тень помогают находить верное или близкое к нему направление. Основная трудность для идущего впереди — это большая психологическая нагрузка (не говоря уже о дополнительной физической) от сознания своей ответственности за тех, кого ты ведешь за собой, кто, всецело доверяя тебе, повторяет все, порой немыслимые, изгибы твоего следа. При движении же в зонах трещин и плохой видимости от «пойнтмена» зависит сама жизнь и безопасность всей экспедиции. Поэтому в течение всех девяти-десяти часов хода нельзя расслабляться, надо одновременно держать направление и сохранять необходимый темп движения.

Вообще-то наша навигация — это комплекс современных средств с использованием спутниковой системы «Аргос». Информацию о наших координатах мы получаем по радио через небольшую походную радиостанцию, находящуюся в палатке Этьенна, а поскольку в связи с очередной перестановкой партнеров мы оказались с Этьенном под одной крышей, я имею возможность каждый вечер наносить наши координаты на карту и видеть, насколько удачно я шел накануне и какие коррективы необходимо внести в направление моего движения на следующий день. Джеф же ведет собственное счисление пути по картам. А вот сравнение его координат с координатами, вычисленными на основе спутниковых данных, происходит весьма интересно и заслуживает упоминания. Каждое утро во время традиционного обхода палаток я осторожненько сообщаю Джефу координаты, полученные накануне по радиосвязи, и, стоя тут же рядом с палаткой, жду его реакции. Чаще всего он удовлетворенно крякает и говорит, что сегодня «Аргос» ошибся ненамного и его координаты расходятся со спутниковыми всего на 1—2 мили. Но иногда мое сообщение встречается саркастическим смешком: опять этот «Аргос» ошибся. Очень педантичный и слегка консервативный по характеру Джеф больше доверяет своей прокладке и велосипедному колесу с простеньким счетчиком, прикрепленным к его нартам, чем невидимому спутнику. С некоторых пор смешки Джефа стали для нас привычными. Назревал крупный конфликт между навигациями двух поколений: земной, использующей древние как мир инструменты — компас, колесо, хронометр и секстан, и небесной, использующей спутники, эффект Допплера и литиевые морозостойкие батареи. Интересно, что и та и другая давали прямые линии нашего движения, но только вот угол между этими прямыми был ни много ни мало, а целых 20 градусов! Причем прямая, построенная по данным Джефа, отклонялась к западу, то есть вправо от прямой, построенной по спутниковым данным. До поры до времени данные спутника не принимались в расчет нашим штурманом, и мы все были уверены, что следуем верным курсом, пока наконец утром 9 октября, когда «дым рассеялся», мы не увидели, что буквально уткнулись носками лыж в какие-то скалы. Все четыре предшествующих дня видимость была очень плохой.

Состоялось бурное совещание у нарт с картой, компасом и координатами. Джефу оппонировал Этьенн, остальные внимательно слушали. Получалось, что, если мы идем курсом Джефа, то видим перед собой скалы Оландер, если идем курсом «Аргоса» — скалы Скай Хай. После получасового обсуждения большинством голосов приходим к выводу, что это все-таки Скай Хай. Встал вопрос, почему такое расхождение? Нетрудно догадаться, что подозрение пало на «пойнтмена». Были высказаны самые различные мнения относительно причин возможного отклонения стрелки компаса от курса. Разговоры Джефа о якобы железном сердце «пойнтмена», отклоняющем магнитную стрелку влево, я сразу же опроверг, заявив, что на этот счет у меня есть вполне конкретная кардиограмма. Сам же высказал внезапно осенившее меня и, как мне показалось, достаточно убедительное предположение: возможно мой уклон влево каким-то образом связан с моей политической платформой?! Предлагаю немедленно заменить себя на своем посту, поставив кого-нибудь «поправее». Однако это предложение не находит поддержки, претендентов на это почетное место нет. Мне остается только вносить небольшую коррекцию, учитывая свой левацкий уклон... Используя три дня приличной погоды, выходим к горе Рекс, где находится 7-й склад с продовольствием.

Весь день — сильный встречный ветер, метель и мороз. Идти впереди трудно, я не могу использовать горнолыжные очки, потому что в них мне не видно компаса, в результате — обморожение правой щеки. Однако иду до конца дня. Оборачиваясь порой, вижу, как ребята, глубоко надвинув капюшоны и спрятав лица под масками и очками, даже не смотрят вперед. Трудный день. Вечером в палатке Этьенн совершенно неожиданно признается мне: «Знаешь, я весь день шел и боялся, что ты попросишь замены и мне придется идти впереди». Откровенность этого признания меня очень удивила, во всяком случае, я бы, наверное, не смог признаться кому-то в чем-то подобном.

14 октября первая вынужденная остановка за последние 12 дней. Очень жесткая погода, ветер 20 метров, температура минус 38 градусов. Совсем плох Тим — опытная сильная собака из упряжки Уилла, побывавшая с ним на Северном полюсе. Тим так и не смог до конца избавиться от последствий той злосчастной сентябрьской пурги, когда ветер, мороз и снег превратили шкуры собак в снежные панцири. Выкусывая снег из шерсти, Тим вместе со снегом выкусил большую часть шерсти на всех четырех лапах с внутренней стороны, обнажилась кожа, и теперь собака мерзнет, теряет силы на глазах, особенно в такую жестокую погоду. Чуть полегче, но тоже тяжелое положение у Спиннера — собаки Джефа. Они с Тимом очень похожи внешне, оба угольно-черной масти, небольшие и короткошерстные, им труднее переносить холода. Они уже не работают в упряжках, Спиннер едет на нартах, Тим просто бежит рядом; на ночь укрываем их парками и кладем спать в большие картонные коробки из-под корма. Как назло, последующая неделя самая холодная за все время, температура утром и вечером стабильно держится на 40-градусной отметке. Ветер и белая мгла срывают все наши попытки вызвать самолет. Состояние Тима внушает тревогу, а тут еще, в довершение всего, вдруг пропадает радиосвязь, нас никто не слышит. Единственной тоненькой ниточкой, связывающей нас с внешним миром, остается спутниковый канал связи, по которому мы можем передавать сообщения длиной в 32 буквы. Одно из этих сообщений, переданное Жаном Луи в это время, содержало всего одиннадцать букв: «Замерзли кости!..»

Весьма точно определил он наше состояние. В тот же день мы попадаем в зону сильнейших застругов. Высотой до полуметра, хаотично расположенные твердые снежные гребни, абсолютно неразличимые, вынуждают нас отказаться от лыж. Идем спотыкаясь и падая. Порой возникает желание, как сказал мне после Этьенн, сломать ногу на каком-нибудь бугре и отдохнуть от всего этого кошмара где-нибудь в тихом госпитале, на мягкой теплой и белой постели...

По нашим расчетам мы должны были прийти на станцию Сайпл 20 октября. Это одна из старейших американских исследовательских станций, законсервированная два года назад. Этот день мог бы стать для нас знаменательным, так как именно станция Сайпл являлась конечной точкой нашего 86-дневного путешествия по Антарктическому полуострову. Далее мы должны были повернуть к юго-востоку и начать пологий подъем на Антарктическое плато с его более устойчивой и надежной погодой. Надо ли говорить, как мы ждали этого момента, справедливо считая, что непогоды с нас уже достаточно.