Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год
Шрифт:
Позже в среде этнографов появились суждения, что Секвойя не изобрел, а только модернизировал какую-то уже имевшуюся систему картиночного письма — пиктографии. Припомнили, что еще в 1775 году один вождь зачитал древнюю легенду, записанную на шкуре рисуночным письмом. С тех пор остался только текст, записанный на бумаге, а шкуру как курьез отправили в подарок королеве в Лондон, где она, естественно, затерялась. Вот и думай теперь, кто и когда изобрел индейскую письменность...
...Ирокезы дали Америке, пожалуй, больше талантливых людей, чем любое иное племя. Среди них историки, военные, политики, этнографы и поэты.
Индейцы вообще красноречивый народ, ирокезские же ораторы в этом отношении могли бы поспорить с древними римлянами.
Одно из этих племен — онондагов — не случайно именуют «людьми холмов»: их земли разбросаны по лесистым склонам. Онондага потому и стала столицей союза, что где-то здесь жили сам Гайавата и его соперник — злобный людоед и чародей Атотархо. Это он препятствовал всеобщему миру, единению племен... И потому, когда удалось лишить его злобных чар, центром ирокезских земель стала именно Онондага, родина Гайаваты.
На земле Великой Лиги
...Машина резко свернула вправо с федерального шоссе и выехала на единственную улицу резервации, выступившую из редкого леска. Кругом лежал снег. Церковь, грязное кирпичное здание школы, кучка облезлых домиков по обе стороны, и никого вокруг. Проехав дальше, мы остановились у старого кладбища и постояли у Длинного дома совета. Пяти племен, где собирались пятьдесят человек — онондагов, онайдов, кайюгов, сенеков и мохавков. Дом был сложен из свежих бревен и еще не окрашен: он предназначался на смену старому, поменьше, сиротливо стоявшему рядом.
День был серый, и все вокруг выглядело таким же серым и заброшенным, как это старое кладбище или засохшие стебли кукурузы на грядках, покрытых снегом. В растерянности повернув назад, мы решили для очистки совести постучаться в наглухо запертую лавку-сарай. На стук вышла полная пожилая женщина в платке, одеждой напоминавшая русскую крестьянку. Нам разрешили взглянуть на нехитрую продукцию местных умельцев. Некоторые топорные сувениры обнаруживали к тому же хорошо знакомую надпись: «Подлинное изделие», а внизу — меленько — «Сделано в Гонконге». Приобретя лишь последний выпуск ирокезской газеты «Аквесагне Ноутс» с потерянным видом слонялись мы по лавке, и тут хозяйка, ожидавшая, пока мы закончим, спросила, откуда мы.
— Русские,— ответил мой спутник.
— Русские? Как же далеко вы забрались! — Женщина оживилась.— Я думаю, вы первые русские, ступившие на эту землю.
Мы этого не оспаривали.
— Позвольте пригласить вас на чашечку кофе.
Индейцы США давно освоили этот напиток.
Помещение, в котором мы находились, внутри напоминало избу. В углу были свалены какие-то вещи. Сбоку примыкала каморка поменьше. Наша хозяйка оказалась представительницей верховной власти племени, имеющей, по древним законам, право выбора вождей. Как позже выяснилось, ее знают не только в Онондаге, но чуть ли не во всех ирокезских резервациях штата Нью-Йорк.
— Совет по-прежнему собирается регулярно в Онондаге, — говорила хозяйка. — Мы очень бедны, зато свободны: племя не подчиняется Бюро по делам индейцев и вообще федеральному правительству. Земля и дома на ней наши собственные согласно старому договору.
Ирокезка внезапно бросила:
— Как показалась вам резервация, что вы почувствовали, когда въехали сюда? Нет-нет, говорите правду.
— Знаете, все-таки тяжело видеть такую бедность и нищету.
— Но ответьте, что лучше: потерять родной язык и культуру или остаться бедными, но самими собой? Правительство часто предлагает нам: «Давайте мы построим вам новое здание школы — только разрешите провести дорогу через резервацию». Но мы-то знаем, что это значит: строить, а потом и содержать дорогу придут техники, вслед за ними туристы, бизнесмены. Их будет куда больше, чем нас... Учитель у нас сейчас есть свой, ирокез, и мы можем быть спокойны: он будет учить
детей так, как нужно. В Онондаге заплачено за каждый дом, каждую пядь земли. Это наши исконные владения, и мы не желаем их никому отдавать...Тут же за столом с нами сидела белая женщина.
— Да, я не индеанка. Но живу здесь, в Онондаге. Сначала работала от филантропической организации, а потом и вовсе решила остаться. Стыдно признаться, моя страна, усердно пекущаяся о правах человека где-то за рубежом, совершила и совершает этноцид внутри по отношению к индейцам...
Увы, нам пора было ехать дальше. Мы стали прощаться и поняли, что из всего виденного нами Онондага была тем редким местом, где в нас никто не видел незваных гостей, не замыкался в себе во время беседы.
Когда люди долго враждовали, ирокезы говорили: «Тропы между нами заросли травой и кустами, их прервали поваленные деревья, и облака скрыли наш день». И чтобы прекратить вражду, у индейцев издревле существовал обычай «обновления дружественной цепи», когда люди шли в гости в соседние и отдаленные деревни с подарками и речами. Наше свидание с Онондагой было таким визитом.
Выйдя наружу, я огляделся и заметил, что среди окружающих хвойных деревьев кое-где индейскими вождями возвышаются белые сосны. Ботаники зовут их сероствольными. Чуть раньше я спрашивал Тима: почему эмблемой Союза Пяти племен стала белая сосна?
— Во-первых, это вечнозеленое, вечно живое дерево; во-вторых, белизна — символ чистоты помыслов, мирных намерений. А заметили вы, что иголки на ветках этой сосны собраны всегда по пять вместе? Они означают единство племен Союза.
А. Ващенко, кандидат филологических наук
Нью-Йорк — Сан-Франциско — Москва
Приглашение в будущее
Черные аисты в Болгарии — большая редкость. Долгое время считалось, что эта птица находится почти на грани исчезновения. И вдруг выяснилось, что пара черных аистов свила гнездо в окрестностях Габрово — месте, довольно людном. Местный житель, пожарник Петр Робов, обнаруживший гнездо, заботливо ухаживал за птицами, а вскоре в семье редких аистов появилось потомство — четыре (!) птенца.
Возвращение аистов — факт удивительный, но вполне объяснимый, и это не просто единичный случай, но символ разумного отношения человека к природе. Многолетние усилия болгарских ученых-экологов дают свои плоды. В Единый план общественно-экономического развития НРБ включен специальный раздел «Охрана природной среды». Правительство утвердило программы и графики очистки наиболее загрязненных районов и рек, число очистных сооружений возросло с 1976 года чуть ли не в 20 раз, а в результате посветлела и оздоровилась вода многих речных бассейнов. Только в 1979 году были построены 22 больших электрофильтра на трех крупнейших цементных заводах и на Кремиковском металлургическом комбинате. Это, естественно, благотворно сказывается на всем воздушном пространстве над Болгарией. Особая забота правительственного Комитета по охране среды — рекультивация и осушение почвы, обновление негодной земли — каждый год лесной массив страны увеличивается на 50 тысяч гектаров.
ЮНЕСКО разработала специальную международную программу по контролю за биосферой, в рамках которой, в частности, ведутся исследования загрязнителей, переносимых на дальние расстояния. Предусматривается создание 20—30 базовых станций в разных странах, а данные, полученные ими, лягут в основу эталонов чистоты окружающей среды.
Может показаться печальным, но в Европе такого эталона не будет. Слишком загрязнен континент, нет уже здесь такого района, который не подвергся бы вредному влиянию производственной деятельности человека. Поэтому в европейских странах создаются так называемые «станции экологического фона». Их главная задача — сбор информации об экологической обстановке в данном районе.