Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год
Шрифт:
Последнее движение, и Манджула замирает, сложив ладони перед грудью. «Намаете!» — «До свидания!» — говорят они. Кто-то изо всех сил бьет в ладоши, кто-то от восторга во весь голос кричит на английском слова благодарности. Девушка подходит к матери, сконфуженно поправляя соскользнувшую во время танца низко на лоб диадему.
Мы окружаем женщин, вручаем сувениры, наперебой благодарим.
— Манджула, расскажи немного об индийском классическом танце. В чем его сложность и почему его приходится так долго изучать? — когда шум немного стихает, прошу я девушку, чтобы дать ей возможность передохнуть.
Несколько секунд девушка молчит, собираясь с мыслями, а потом негромко начинает рассказывать:
— В древности индийский классический танец был частью богослужения и исполнялся только образованными
После того воскресного дня мы с Манджулой стали хорошими друзьями. При встречах она рассказала, что родилась в Керале, одном из южных штатов, и еще в раннем детстве приобщилась к миру танца. Ее мать училась танцевать у знаменитого гуру Копинатха. Прекрасным исполнителем классических танцев был и отец Манджулы. В 1955 году на конкурсе в Дели ему было присуждено первое место, а затем присвоено звание профессионального артиста. Маленькая девочка не пропускала ни одного концерта, когда он выступал в их родном городе. Жаль только, это бывало не так уж часто, поскольку ему приходилось ездить с гастролями по всей Индии. Однажды в Мадрасе после очередного концерта случайно оказавшийся на нем директор школы из Бокаро предложил отцу место преподавателя индийских танцев. Отец согласился. Конечно, Бокаро, город металлургов, не мог сравниться с Кералой ни по климату, ни по богатству Природы. Зато здесь была постоянная работа, а значит, и деньги на учебу Манджулы. И кто знает, может быть, когда-нибудь она станет известной танцовщицей? Во всяком случае, отец на это надеялся и все свободное время отдавал обучению дочери искусству танца.
Возможно, так бы все и получилось, если бы два года назад отец не умер.
Именно память об отце заставляет девушку каждый день после занятий в колледже, где она учится на втором курсе, дома часами репетировать классические танцы, отрабатывая снова и снова каждую позу, каждое движение. Манджула стремится добиться совершенства, о котором мечтал отец. Она очень упорна. И мне хочется верить, что когда-нибудь ее мечта свершится: Манджула поедет в Москву, и советские зрители будут аплодировать индийским танцам в исполнении этой девушки с такой подкупающей улыбкой.
Евг. Бузни
Тропы, скрытые бетоном
«Здесь мы остаемся»
Презираемое племя индейцев оставило такой след в вашей истории, которого уже не стереть. Пройдись со мной за ограды ферм белого человека, и я покажу тебе необычной формы ложбинку, всего в несколько футов ширины, что бежит по пшеничному полю, По склонам холмов, прочерчивая даль на многие мили. Это древняя тропа индейца. Здесь играли дети, спешил на свидание влюбленный, и старые вожди величаво шествовали к месту совета. А теперь пшеница белого человека скрывает края ее, хотя и не может скрыть совершенно. Под ярким светом солнца и мерцанием луны она все еще виднеется, словно шрам на ясном лике земли; и какую же драматическую историю рассказывает она о печальном различии между тем, что было и что есть ныне! Да, на истории твоей нации, о белый, пролег шрам... Сколько ни пробуй прикрывать его плодами своего изобилия, он по-прежнему здесь и с каждым годом все глубже впечатывается в землю растущей алчностью белого человека».
Мне так и не удалось узнать, какой индейский вождь был автором этих строк. Но он написал книгу — горькую повесть о судьбе своего народа, увидевшую свет в конце прошлого века и ставшую одним из известнейших рассказов о судьбе
индейцев.Если древние были убеждены, что все дороги ведут в Рим, то для меня, американиста, изучающего индейцев, все магистрали и шоссе современной Америки заканчивались дикой тропой индейца. Конечно, чрезвычайно трудно в сегодняшнем облике страны разглядеть очертания далеких предшественников. И все же... Какой из городов Америки не стоит на месте старой индейской деревни? Люди, прокладывавшие самые первые тропы на континенте, исчезли, а «дорожные знаки», расставленные ими у переправ, развилок, поворотов, по-прежнему живы. Живы в буквальном смысле, только побеги превратились за два-три столетия в ветви исполинских деревьев, а сами деревья — в памятники ушедшей культуры...
А географические названия? «Братья мои,— сказал когда-то индейский вождь,— об индейцах должны вечно помнить в этой стране. Мы дали имена многим прекрасным вещам, которые всегда будут говорить нашим языком. О нас будут смеяться струи Миннехахи, словно наш образ, просверкает полноводная Сенека, и Миссисипи станет изливать наши горести. Широкая Айова, стремительная Дакота и плодородный Мичиган прошепчут наши имена солнцу, что целует их...» И в самом деле, Алабама на языке криков согласно легенде означает «Здесь мы остаемся», горы Адирондаки хранят память о стычках военных отрядов — «Они едят кору», Оклахома, где индейцев больше всего,— «Земля краснокожего». Да и слово «Канада» разве не означает в переводе с ирокезского просто «деревня»? Если взглянуть на археологическую карту Нью-Йорка, легко различить десятки мелких поселений на месте нынешнего Манхэттена, Бруклина, Бронкса. И вот после того как я столько лет разыскивал индейские тропы на карте и в сознании Америки — ее литературе, я получил возможность взглянуть на них собственными глазами.
Это была научная командировка. И за три месяца мы, двое литературоведов, побывали в разных городах, работали в крупнейших библиотеках и университетах страны, встречались с учеными, писателями (конечно, и индейскими тоже), посетили индейскую резервацию. Во время нашего путешествия мы все реальнее ощущали индейские тропы, скрытые здесь и там под бетоном в наши дни.
Когда-то ирокезы и алгонкины были кровными врагами, а ныне от мощных племенных союзов ничего не осталось, только стоят рядышком нью-йоркские суперотели «Алгонкин» и «Ирокез» — два одинаково чинных, почтенных бизнесмена,— как памятники, по которым уже не узнать оригинала.
Знакомство с индейскими тропами пришлось начать с музеев и библиотек. Что касается живых индейцев, то встреча с ними на востоке, в крупных городах — Нью-Йорке и Вашингтоне, где было сделано все, чтобы они давно исчезли, была нелегкой. Но за два дня до моего приезда в Колумбийский университет выступал перед студентами со страстной речью «Мертвые воины не поют» Рассел Мине, лидер восстания сиу в 1973 году в Южной Дакоте. А в нью-йоркской библиотеке все десять рабочих дней я просидел рядом с поэтом из племени клаллам Дуэйном Ниатумом, чьи стихи читал еще в Москве.
Чиновник из племени команчей
...Река Потомак, на которой стоит Вашингтон, видела много важных событий американской истории. Она называлась когда-то Патавомеке — по-алгонкински: «Место, куда приходят и приносят»: здесь на тропах у бродов сходились окрестные племена для торга и обмена.
Бюро по делам индейцев Департамента внутренних дел находится недалеко от реки.
Ни один индеец за всю историю-этого учреждения не помянул добром его политику. В лучшем случае кто-нибудь назовет имя прогрессивного ученого Джона Кольера, задержавшегося в коридорах БДИ при Рузвельте в тридцатые годы...
Сначала я долго искал необходимую контору, не отмеченную никакой табличкой и, как оказалось, рассредоточенную в разных местах. Это было сделано недавно, после того как здание было захвачено индейцами-активистами «Красной силы» в начале 70-х годов и часть грабительской документации уничтожена.
После некоторых проволочек я был представлен темнокожему служащему с вполне индейскими украшениями: бирюзовым перстнем на пальце и такой же заколкой на галстуке. Он с достоинством протянул руку: «Том Оксендайн» — и повел в кабинет