Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год
Шрифт:
Я седьмой раз в антарктической экспедиции и знаком с суровостью здешних ветров. Но одно дело удивляться силе урагана, находясь в деревянном домике, пусть даже в палатке, внимать порывам ветра, лежа в спальном мешке, и гадать, какие беды принесет буран. И совсем другое — оказаться одному в антарктических горах, далеко от лагеря...
Я выругал себя за необдуманный маршрут. Мог бы договориться, чтобы вездеход вернулся за мной. Катил бы сейчас в тепле к дому. Налицо мой промах как начальника лагеря. Переоценил свои силы. На коварство Антарктиды нечего пенять. Вот Будкин в этом отношении молодец, без вездехода дальние маршруты не делает.
Не знаю, сколько времени я поднимался, видно, часа два, не меньше, пока
Солнце, висевшее совсем низко над горами, отбрасывало на склон мою длинную горбатую тень. Километра через три склон снова привел к снежнику, но он был не такой уж обледенелый, да и крутизна не так устрашающа. Этот снежный шлейф позволял мне за считанные секунды спуститься сразу метров на двести. Идти по шатающимся валунам стало невмоготу. Левая нога то и дело норовила подвернуться. А до дома оставалось еще столько километров! Нужно было рисковать.
Я осторожно вышел на центральную часть снежника, сел, упираясь пятками в снег, положил слева ледоруб (его я решил использовать как тормоз), откинулся; немного на спину и заскользил вниз. Забытое чувство детского восторга на мгновение захлестнуло меня...
Спину страховал рюкзак, ноги, согнутые в коленях, служили рулями. В опасных местах я с силой упирался в ледоруб, чтобы нарастающая скорость не развернула головой вниз. У основания склона снежник выполаживался, и к окаймляющим его валунам я уже «подрулил» без тормоза.
Гладь озерного льда призывно сверкала, обещая ровный путь к лагерю. Только вдоль края тянулась кайма чистой воды. Всего-то полынья в 10—15 метров шириной, но как ее преодолеть? Идти в обход — еще лишние час-два пути. Я спустился к самой воде. Валуны здесь были обледенелые, пригнанные друг к другу, словно специально уложенные. Я шел по кромке этого «пляжа» в поисках переправы. В одном месте в озеро со склона спускался снежник. Перемычка чистой воды тут совсем исчезала. Значит, нужно преодолеть полосу ровного темного льда, всего десяток метров. Дальше от берега лед белый, там он толстый, безопасный.
Надо решаться. Выигрыш во времени и расстоянии мне жизненно необходим. А если лед не выдержит? Я отгонял мысль об этом. Уже полночь. О моем исчезновении наверняка сообщили на базу...
И я шагнул на снежник, спускавшийся на озеро. Лед у края тонко пискнул. Но я слишком устал, чтобы сомневаться. Действия мои были почти механическими. Оттолкнувшись от смерзшегося снега, заскользил по темной глади вперед, к спасительному молочно-белому льду. Через мгновение я был в безопасности. Перевел дух, поправил рюкзак и зашагал через озеро. И только тут осознал: «Действую опрометчиво. Будкин бы наверняка вел себя осмотрительнее...»Мыс, который нужно обогнуть, перед тем как выйти на финишную прямую, кажется совсем близко, но я знаю: по карте до него семь километров, никак не меньше. В горах трудно угадать расстояние. Ветер теперь задувает мне в правую скулу. Холодный ночной ветер с ледника Бетти.
Дорога стала гладкой. После хаоса каменных глыб она будто бархатная. Шипы ботинок сбивают ежик кристаллов льда, и кристаллы дзинькают под ногами. Под эту странную мелодию я шагал, шагал, словно заведенный механизм. Ходьба по ровному льду действовала умиротворяюще. В ней было какое-то укачивающее однообразие. Ноги ступали все тяжелее и тяжелее. Я начинал дремать на ходу. Безразличие, апатия подбирались ко мне. Надо было срочно менять тактику, надо было что-то предпринять.
Я решил считать шаги. На каждом сотом шаге получал «приз»: поворачивался к ветру спиной и, облокотившись о ледоруб, расслаблял мышцы ног.
Эта тактика принесла успех. Теперь я шагал в предвкушении, когда остановлюсь, привалюсь к ледорубу, правая скула ощутит тепло дыхания, затекшие мышцы спины как-то по-иному примут на себя тяжесть рюкзака.Вдруг впереди на озерном льду возникла темная точка. До скал противоположного берега было еще далеко. Что же могло лежать на льду посредине озера? Я ломал голову, а тем временем шаг за шагом сокращал отделяющее меня от лагеря расстояние. И темный предмет на озерном льду постепенно увеличивался в размерах.
Еще несколько стометровок, и я увидел большой обломок песчаника, серую глыбу, изъеденную, словно оспой, ячеями выветривания. Как она очутилась здесь? Свалиться на лед камень мог только у берега. А потом прибрежную льдину или айсберг ледника Бетти принесло сюда. Значит, озеро Радок не в пример нынешнему холодному сезону в иные годы вскрывается почти полностью...
Размышление о неожиданной находке несколько отвлекло меня от тягот пути. Было уже далеко за полночь. Солнце спряталось за лежащими на юге горными массивами, и в чаше озера Радок все словно поблекло, изменило краски. Как будто на смену цветной пленке пустили черно-белую. Горбатая тень, сопровождавшая меня как верный пес, исчезла. И от этого усилилось чувство одиночества. Сколько часов я в маршруте? Кажется, вечность.
Не знаю точно, сколько еще прошло времени, но я вышел наконец к мысу. За ним всего в двух-трех километрах наш лагерь — светлый купол выгоревшего брезента так и ударил в глаза! Вездехода около палатки не видно: ребята выехали на поиски. Я перевожу глаза на соседний склон. Вон от, наш жук-бронзовик, ползет к лагерю. Очевидно, меня заметили на льду озера — черная точка на белом приметна издалека.
Вездеход подполз к палатке. Оттуда отделилась маленькая фигурка и пошла мне навстречу. Я подумал, что, верно, это Борис — наш механик, Железный Боб. Год провел он на зимовке, всякое повидал и чувствовал, когда нужна поддержка. Борис подошел, я обнял его. Непроизвольно получилось. Мне доводилось слышать: работа в полярной экспедиции делает мужчин порой излишне сентиментальными. И вот испытал это на себе. Я даже отдал донести до лагеря свой рюкзак. Никому другому не позволил бы, сам донес бы свои драгоценные образцы. А Борису отдал. Последние метры мы дошагали быстро и весело. Борис рассказал, что ребята изрядно поволновались. Будкин, между прочим, больше всех. Он даже назначил себя, как самого опытного, начальником спасательной экспедиции.
А они с Сашей целый день провели на озере. Там вздумал гулять айсберг. Во многих местах взломало лед, чуть не утонула лебедка, вовремя оттащили. Отобрали пробы воды, измерили температуру в озере по всему разрезу: у дна она оказалась плюс один градус, почти такой же, как на поверхности. Рекорд глубины 346 метров, установленный нами в прошлый раз, перекрыть не удалось.
Вот и палатка. Скорее в тепло. Ребята смотрят на меня, каждый по-своему, но все внимательно. Саша не может скрыть добрую улыбку, Будкин насупился, шмыгает носом. Его помощник грызет сухарь. Иван-вездеходчик хмурится. Даже Борис смолкает, словно ждет чего-то от меня.
Что ж, виноват я перед ребятами, совершил ошибку, чуть не подвел и себя и их. И хотя устал я, смертельно устал, сейчас нужно найти верные слова, извиниться перед товарищами. И я говорю в молчаливое окружение то, о чем передумал в маршруте.
Тишина заполняется гомоном. Все начинают говорить, перебивая друг друга. Мне хорошо, я в тепле, я дошел до дома. Борис протягивает мне кружку горячего сладкого чая.
Спал я в эту ночь беспробудным сном. Спал, лежа поверх спального мешка, залезть в него не смог, от любого движения судороги сводили ноги. Спасибо Борису, укрыл меня всякими одежками, напялил мне на ноги шерстяные носки, а вовнутрь их зачем-то насыпал горчицы.