Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год
Шрифт:
Вот вихрастый мальчонка бережно переносит с лодки на лодку коптящую лучину. Его сверстники азартно играют в кости. О чем-то оживленно переговариваются женщины, перегнувшись через борт и полоща белье. Беременная молодуха старательно затачивает края бамбуковой палочки — придет время и повитуха перережет ею пуповину.
На одной лодке обедают: хозяйка осторожно снимает с жаровни глиняный горшок с дымящейся похлебкой и ставит на циновку. Вокруг рассаживаются домочадцы...
На соседней отец семейства раскладывает на крыше навеса сети — просушить. Ночью, когда
За жемчугом тоже отправляются вдвоем: отец с сыном, братья или соседи. Привязав к поясу корзину, ныряльщик погружается в воду, чтобы поднять сотни раковин и среди них отыскать одну, драгоценную, в которой рождается жемчужина, схожая с лунным светом.
Техника добычи раковин не изменилась за века. Главные качества ловца жемчуга все те же: выносливость, смелость, здоровые легкие и приметливый глаз. Если повезет, море отдаст ему редчайшую золотистую раковину «глория марис» («морская слава»), очень ценимую. Ради этого часами и ныряет смельчак. Искусству дышать под водой научил его отец, а он, в свою очередь, передаст его детям.
В центре Манилы, на улице Санта-Крус, есть первоклассный ресторан «Баджао». Цветные паруса у входа — верная приманка для богатых туристов. За один ужин состоятельный клиент платит здесь больше, чем заработает тяжким трудом рыбак-баджао за целый год.
Зато в рекламных проспектах можно прочитать: «Баджао — беззаботные дети моря. На берегу баджао чувствуют себя неуютно: они настороженны, молчаливы и, кажется, испытывают одно желание — скорее вернуться туда, где им раздольно и привычно, — в море...»
Но ничего в туристском проспекте не сказано о том, что удел баджао — недоедание, невежество и болезни. Что рис для них — роскошь. Что едят они только рыбу и овощи, что мяса не знают вообще.
Что нет для них школ и больниц. Что прожиточный минимум значительно ниже официального уровня бедности.
Баджао — несколько тысяч отверженных. Им нет места на суше. Кто даст им землю, чтобы возделывать ее? Кто снабдит средствами? А море, их единственный кормилец, с каждым годом становится скупее.
Некоторые баджао пытаются перейти к оседлости. В деревне Тугкалан, где насчитывается около ста. хижин, даже появилась маленькая школа, где детей учат счету и письму. На крохотном коралловом атолле, что остается незалитым в часы прилива, сделали спортплощадку. Но даже перешедшие к оседлости баджао ставят свайные «хоромы» в море: под полом бьется волна, у порога — суденышко с цветными парусами. Жизнь их крепко связана с морем. После ужина все мужское население оседлой деревни уходит за рыбой и, если повезет, возвращается с добычей к рассвету.
Вечереет. Небо быстро наливается синевой. Уже слабо различима зеленая бахрома пальм. В хижинах зажигают масляные светильники. Пора в море...
Архипелаг Сулу — Москва
Елизавета Сумленова
Клыки дракона
Мы работали тогда в горах Принца Чарлза на озере Радок. Место фантастическое. Гигантская впадина с крутыми склонами из гранита на западе
и песчаника на востоке. Тектонический шов, провал в земной тверди, дно которого заполнено водой. Здесь, в глубине антарктического оазиса, среди хаоса каменных глыб, ничто не напоминало о могучем ледниковом покрове, со всех сторон окружавшем горный массив. Мы были, казалось, в каменном мешке.Круглые сутки вокруг нас, задевая за соседние вершины, крутилось низкое полярное солнце. Даже в полночь можно было читать. Правда, четверо из нашей пятерки в это время спали. Лишь механик Борис, по прозвищу Железный Боб, страдавший бессонницей, наблюдал полуночную красоту.
Борис был фантазер и мечтатель, но это ничуть не мешало ему оставаться прекрасным механиком. В том, что нам удалось измерить глубину озера Радок, оказавшегося самым глубоким в Антарктиде — 346 метров, была немалая его заслуга. Лебедка, электростанция и прочее оборудование, которым мы пользовались, работали безотказно. А сам Борис, с виду щуплый, невысокий, обладал недюжинной силой и выносливостью. Он присоединился к нашей группе, прибывшей в Антарктиду на летнее время, после зимовки на Молодежной.
Геолог Будкин, в противовес Борису, выглядел грузным и насупленным. Будкин работал, как он нам важно сообщил, по космической тематике. К нам он как бы нисходил с высоты своего положения. Когда выяснилось, что мы забыли на базе аптечку, Будкин, у которого, как назло, разболелся живот, смерил меня таким взглядом, что я готов был провалиться сквозь землю: как начальник, я за все нес ответственность. Мне было совестно перед Будкиным.
В конце концов удалось связаться по рации с базой. Оттуда в самом скором времени, как только распогодится, обещали выслать с вездеходом аптечку.
На этот вездеход, кроме всего прочего, у нас были особые планы. С его помощью мы рассчитывали совершить несколько дальних маршрутов. Будкин прямо сказал: задание у него ответственное, так пусть ему машину обеспечат. В прошлые годы в горах Антарктиды мы работали чаще всего без наземного транспорта. Самолет или вертолет доставлял нас в намеченный район, а уж дальше приходилось рассчитывать на собственные ноги. Вездеход я воспринимал как слишком дорогой подарок, который нужно беречь. Маршруты в антарктических горах, среди нагромождения каменных глыб, не сулили машине долгой жизни. А ей предстоит работать тут и на будущий год. Но все же я поддержал Будкина...
К западу от лагеря находилось плато, попасть куда я давно мечтал. Там, близ вершины вздымающегося над озером горного массива, на темных гранитах залегали какие-то светлые породы. С расстояния нескольких километров они казались мне похожими на толщи древних ледниковых осадков — морен. А ведь моренные отложения — валуны, галька, песок, то есть тот материал, который нес когда-то ледник, — наиболее весомые свидетельства былой деятельности оледенения. Зная «биографию» ледника, можно прогнозировать его дальнейшее развитие. Но обычно в антарктических оазисах, располагающихся на периферии континента, мощные толщи морен встречаются редко. Лед в прибрежной части движется быстро, его воздействие на каменное ложе можно сравнить с работой бульдозера. Содранные со скал обломки уносятся вместе со льдом на север, к океану.
Вместе с айсбергами антарктические породы совершают путешествия порой за тысячи километров от своей родины, постепенно вытаивая из ледяных глыб. Айсберговые осадки, накопившиеся на дне морей, омывающих Антарктиду, иной раз оказываются единственными свидетельствами, по которым судят о том, что происходило на самом материке. И тут, конечно, трудно исключить неточности и ошибки. Вот если бы разрезы ледниковых отложений удалось обнаружить непосредственно в самом антарктическом оазисе, так сказать, в центре событий, все было бы гораздо проще.