Журнал «Вокруг Света» №04 за 1986 год

Голос индейца дрожал от возбуждения, казалось, он видит то, что рассказывает, и все происходит сейчас перед его и моим взором. Неожиданно он умолк. Показал рукой на лунную дорожку в море.

— Вот она, правда.

— Я не понимаю.

— Что ты видишь на воде? Отражение лунного света. Что такое лунный свет? У луны нет собственного света. Ее лицо освещается солнцем. Так меня учили испанские священники.

— Ты хорошо усвоил урок,— сказал я.— Все это верно, по при чем тут твой Золотой Человек?

— Они похожи,— сказал индеец, переходя на шепот.— Инки, а позднее испанцы двигались в темноте. Они подобны луне. У них не было собственного света. Они пришли, как воры, украсть свет бога-солнца, золото чибча, славу нашего Золотого Человека.

Он повернулся. Посмотрел мне в глаза.

— В землях, когда-то принадлежавших моему народу, золотых приисков нет.

— Но ты сам говорил о золотой пыли...

— Если она и была, то ее покупали. Если у нас были золотые фигурки, то нам их кто-то продавал. Возможно, что чибча иногда обменивали коку на золото. Возможно, но маловероятно. Кока для нас священна. Золото же — прах. Золото не живет.

— Если у вас были фигурки, значит, твой рассказ о Золотом Человеке...

— Ты прав. Рассказ. Сказка. Сказка, рассказанная инками. Рассказанная ими ацтекатлям — народу, который ты называешь ацтеками. А теми рассказанная испанцам. И так далее, и так далее.

— Но что-то ведь было...

— Тебе необходимо верить в это?

— Разве луна придумала солнечный свет? — спросил я, цепляясь за образ, которым он воспользовался, чтобы описать путь своей странной истории во времени.— Не хочешь ли ты сказать, что солнца нет?

Индеец покачал головой.

— Бог-солнце выше издевательств. Он смеется над нами. Я говорю тебе все, что знаю, и все, чего не знаю.

Я не знаю, почему нашим врагам пригрезился Золотой Человек. Может быть, Зипу покрывали золотой пылью, купленной у других племен. Может быть, то, что наши священники выдували из своих трубок на его тело, было просто семенами какого-то дерева. Может быть, торговцы других племен наблюдали сцену коронации издалека и решили, что у нас много золота, а потом эта весть разнеслась по свету. Может быть, все это придумали торговцы, объевшиеся нашей кокой. Может быть, вообще ничего не было...

— Ничего? Что-то должно было быть, дружище!

Индеец мрачно усмехнулся.

— Потому что так считает Гуоттарол?

— Потому что Кортес нашел золото!

— Конечно. Но в империи ацтекатлей, в империи инков.

— Значит, золото должно быть и в других местах.

— Согласен. Но это неважно. Я говорю тебе то, что знаю. В горах моего народа золота нет. Ни крупинки, ни песчинки, ни пылинки. Нет и не было. И никогда не будет. Так решил бог-солнце. Никакого Эльдорадо.

— Я приехал искать не Эльдорадо. Я знал эту историю. И считал ее выдумкой. Но у меня были факты. Я привез из Гвианы образцы пород. В них было золото. Будь ты проклят вместе со своим Золотым Человеком! Где испанские прииски на Ориноко? Один был рядом с Сан-Томе, так? А другой — на горе Иконури?

Индеец медленно покачал головой.

— Я ничего о них не знаю.

— Ты лжешь. Кеймис привез с собой два слитка.

— Эти слитки испанцы купили.

— Кеймис привез и документы. Из дома твоего поганого хозяина Паломеке. В тех бумагах говорилось о добыче золота на берегах реки Карони.

— Уверяю тебя,— сказал индеец.— Паломеке не нашел ничего. Его люди искали в тех местах, которые ты назвал. И во многих других. Время от времени появлялся очередной пьяница, который вылезал из джунглей, чтобы сказать дону Паломеке, что он знает, где есть золото. И на следующее утро они отправлялись в путь. «Вон за тем холмом! В самом конце вон того ущелья — какая жалость, что уже темнеет!» Всегда в одном дне пути. Всегда завтра. А ночью накануне «завтра», хитрец, конечно, убегал, растворялся в темноте, исчезал. Если только не напивался вдребезги испанским вином. Участь перепивших была печальна. Паломеке распинал их на том месте, где они обещали найти золото.

Я молчал. Наблюдал, как наполняются ветром паруса. Потом спросил:

— Ты сказал Паломеке правду?

— Нет,— ответил индеец.— Не сказал.

Я вспомнил его рассказ о плетке Паломеке. Снова наступила тишина, которую нарушали только хлопки парусов.

— Я сказал тебе,— произнес индеец, когда мы вновь начали ходить взад-вперед по палубе.— Гуоттарол — единственный, кому я сказал всю правду.

— Почему?

— Я не знаю. Раньше думал, что знаю.

— Из-за гибели моего сына?

— Да.

— Из-за твоего крика?

Индеец понуро опустил голову. Едва заметно кивнул. Я пробормотал:

— А сейчас ты не знаешь... Я что-то тебя не пойму!

— Ты должен понять себя,— сказал индеец.— А меня... может быть, во мне и понимать нечего.

Он вздрогнул. Думаю, что причиной была не только ночная прохлада.

— Ты изменился,— заметил я.

— Да.

— Раньше ты казался уверенным в себе человеком.

— Я ошибался,— сказал индеец.— Да простит бог-солнце мою гордыню. Крик... Это единственное, что у меня осталось. Единственное, чем я мог ответить миру, в котором был чужой грезой. Я знал крик. Думал, что знаю его. Его смысл. Его источник. Его великую силу.

— Я слышал твой крик,— напомнил я ему.— Невероятный. Леденящий душу. Твои враги обезумели от него.

— Но он не свел с ума тебя, Гуоттарол. Я смотрел на него, не отрывая взгляда.

— И это означает, что я бог?

— Нет,— сказал он совершенно серьезно.— Это означает, что я человек.

Он отвернулся. Пошел прочь, не пожелав мне доброй ночи. На верху крутого деревянного трапа, ведущего к его каюте, он на мгновение остановился.

— Обычный человек,— повторил он.— Не Золотой.

— Но в том крике звучал голос твоего бога?

— Не знаю. Думаю, что нет. Уверен, что нет. Я воскликнул:

— Но то был нечеловеческий крик!

Так и не поворачиваясь ко мне лицом, он пожал плечами. В первый раз этот жест не вызвал у меня раздражения.

— Я кричал от страха,— сказал индеец.

Восемь склянок. Конец средней вахты. Свеча гаснет и чадит в оплывах воска. В каюте темно от табачного дыма. Рука до боли устала писать.

О сердце, сможешь ли ты жить, зная, что солнца нет? Что никогда не было и не будет ни солнца, ни золота, ни прииска, ни смысла? Что индеец сказал правду? Что правда оказалась всего лишь лунной дорожкой на воде? Что я отдал мою жизнь и пожертвовал моим старшим сыном ради погони за лунным светом, ради сказки, сотканной из сказок других людей, ради грезы, которая была к тому же не моей?