Журнал «Вокруг Света» №05 за 1980 год

Отец посмотрел на меня и спокойным голосом сказал: «Запомни, Тьека, нельзя одновременно и свистеть и сморкаться». Больше он мне ничего не сказал и ни о чем не спрашивал. А пословица эта была мне знакома. Я понял, что он хотел этим сказать.

На танцы с тех пор я не ходил, а на учебу в школе налег еще больше. Но все же основу моего отношения к жизни заложил дедушка. Сейчас я ясно вижу эту связь.

Это отношение к труду, отношение к жизни своего народа и отношение к самим людям как единое и нерушимое целое. Конечно, многие из традиций камба неприемлемы для современного человека, но в свое время они были абсолютно необходимы для жизни племени. Перемены, конечно же, были нужны, но стоило все же сохранить все полезное в культуре нашего народа. Увы, ничего теперь не осталось. Многие получившие образование мои соплеменники теперь стараются восстановить нашу прежнюю культуру, но ничего у них не получается. Для нас это потеряно бесследно. Пришли «вазунгу» и сказали, что все, что у нас было, — все плохое. Мы все бросили, а теперь?..

Друзья из разных мест

Я даже не помню, как пролетели восемь лет в начальной школе. Конечно, были и трудности, но к учебе они отношения не имели. В семье стало туго с деньгами. К этому времени у отца было уже три жены, а кормилец — он один. Я помогал как мог на поле во время дождливого сезона, вставал утром часов в пять, работал в поле до семи и, завтракая на ходу, бежал к восьми в школу.

С поры моего отрочества я начал думать о судьбе нашего края и своего народа. Идя из школы домой, мы встречали по дороге возвращающихся с полей людей, покрытых грязью. Они весело разговаривали и смеялись, словно бы не устали. А когда нас возили на экскурсии в другие области страны, я видел иную картину: большие кофейные, чайные, кукурузные, сизальные фермы, землю, обработанную тракторами и хорошо орошенную. Здесь жили люди народа кикуйю, среди которых много образованных. Освоить современную технику им гораздо легче, чем нам, камба.

Я много думал о том, что нашему народу необходимо элементарное образование. Об этом мы часто говорили в школе. Но после окончания восьмого класса большинство ребят уехали в города. В деревне никто из молодежи не остался, там живут только взрослые, в основном женщины да маленькие ребятишки.

После восьмого класса я выдержал конкурсные экзамены и перешел в среднюю школу. Четыре года прожил в интернате. Там мы, ребята-камба, встретились впервые с ребятами разных народностей нашей республики: меру, эмбу, кикуйю, луо. Большинство, впрочем, было камба, так как школа находилась в Камба ленде.

У меня впервые появилась здесь возможность расширить свой кругозор. Удивительно, как быстро мы подружились, все ребята нашего класса! Мы словно жили в одной семье и стали братьями, все равно, кто из какого племени! Нас сближали кружки, дискуссии, спортивные игры.

Бывали у нас и встречи с ученицами женского интерната. Тут назначалась генеральная уборка, мы чистили и аккуратно гладили свои шорты цвета хаки и голубовато-белые рубашки — школьную форму, повязывали форменные галстуки и до глянца начищали обувь.

С благодарностью я вспоминаю наших учителей: среди них были и кенийцы, и «вазунгу» — белые. (Иногда я даже сомневался: те ли это «вазунгу», о жестокости которых я столько слышал от деда?) Здесь я понял: среди белых, как и среди чернокожих, есть разные люди. У меня исчезло недоверие к человеку только потому, что у него другой цвет кожи. Мои племенные патриотические чувства потихоньку стали перерастать в кенийский патриотизм. После школы у меня появились друзья не только из разных краев Камбаленда, но и из других народностей и племен Кении. Но разве от этого я стал хуже относиться к своему народу? Дед хотел воспитать меня хорошим камба, но он не видел дальше своего племени...

После средней школы меня приняли в колледж: опять экзамены, и очень трудные, кстати. Надо было набрать высокий балл или быть «чьим-то» сыном. Я был «ничьим» сыном, но все-таки попал.

Колледж находился в округе Киамбу, сердце земли кикуйю.

Здесь мне пришлось столкнуться с иным народом, нежели улыбающиеся люди в родной Киту и. Кикуйю, как я убедился, народ добрый, но замкнутый и глядящий на чужого недоверчиво. Долгое время не мог сойтись с ними, зато, когда это произошло, нашел среди кикуйю верных друзей.

Безработный

Надо сказать, что в колледже я изучал химию, физику и математику и хотел поступить в университет в Найроби на инженерный факультет. Мечтал стать инженером-строителем. Но мечты остались мечтами. В университет я не попал.

Неожиданные повороты судьбы всегда требуют твердого характера. Характер у меня был, но все же такого поворота я не ожидал. Тем более этого не ожидали родители, особенно отец.

Многие обстоятельства послужили тому причиной: мало мест, отсутствие связей. Последнее стало мне ясно только через восемь мучительных месяцев, которые я провел в поисках работы.

Да, это было больно. Через восемь месяцев после окончания колледжа я должен был покориться судьбе, хотя, казалось бы, после моего колледжа легко найти работу, но чего-то мне все время не хватало. Долгое время я не понимал, чего именно, а когда наконец-то понял, семье было не до меня. Отец разорился до нищеты, оплачивая мое образование. Сесть к нему на шею снова я не мог и, к сожалению, почти потерял надежду найти работу.

Чтобы убить время, я каждый день сидел в библиотеках столицы, читал наши и иностранные журналы и газеты. Купить газету был не в состоянии. Может быть, и к лучшему...

Этот отрезок моей жизни научил меня тому, чему бы я не научился ни в одном учебном заведении. Я размышлял обо всем, о чем читал. Времени, к сожалению, на это хватало. Размышлял, переворачивая каждую страницу своей короткой жизни, и многое понял.

Мне становилось ясно, что привело к моему краху. Не я подвел родителей и весь род, а обстоятельства привели меня к этому.

...Через восемь месяцев меня приняли на работу — лаборантом на кафедре геологии в Найробийском университете. Эта было спасением, потому что я был на грани отчаяния...

Я еду в Москву

Я проработал десять месяцев, когда появилась возможность поехать учиться в Советский Союз. Я бросил все и снова набросился на учебу. Правда, решиться на это было нелегко. Как воспримут родители? Но они приняли весть радостно и дали свое согласие. Труднее всего, однако, решиться самому. О Советском Союзе я знал довольно много из печати, хотя писали там по-разному. Главное, я знал кое-что об Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, куда меня приглашали учиться. Заявление я написал не колеблясь. Сомнения вновь стали одолевать меня, когда пришло извещение, что я принят. Мне бы поговорить хоть с кем-нибудь, кто учился в Москве! Но тогда мне не удалось никого встретить. Однако бросать такой золотой шанс было грешно. И я окончательно решил: ехать.

Теперь-то я знаю, что принял правильное решение. Шесть лет, что я проучился в университете, пролетели точно шесть месяцев.

Когда я прилетел в Москву 22 июня 1973 года, не знал по-русски ни слова. Так тяжело было начинать все сначала, зубрить, как малыш, азбуку!

«А, б, в... ж... ы...» — особенно последние два звука доставляли мне неприятности. И другим студентам тоже. Но мы так хотели научиться говорить по-русски! Мы брали на урок маленькие зеркальца и смотрели, как поворачивается язык, когда мы произносим «ы» и «ж». Незаметно все мало-помалу стало получаться. За четыре месяца мы справились с этой трудностью. Мы были необычайно горды. Знать бы нам, что нас ждут еще падежи!