Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год
Шрифт:
Но вот в слепящем мареве постепенно проявляются силуэты, глаза, лица. Все взгляды, словно линзой, собраны в одну точку, этот фокус — трибуна. Нужно начать говорить, сломать тишину, оживить замершее пространство.
Здороваюсь. Называю себя. Начинаю, как и просила Лилла, с того, где и когда родился, какую окончил школу, институт, о работе, об увлечениях.
В аудитории спокойно. Внимательно слушают, записывают, обмениваются замечаниями. Одеты просто: свитеры, спортивные куртки, кроссовки.
На лицах выражения сосредоточенности, удивления, недоумения. Удивляются тому, что за лечение, даже за самую сложную операцию, не
Окончив рассказывать, предлагаю задавать вопросы. Разом поднимаются несколько рук.
— Какие виды спорта популярны в Советском Союзе?
— Насколько сильно отличаются американцы от русских и наша природа от вашей?
— Можете ли вы в нерабочее время выходить из дома? А без разрешения выезжать из города?
Вопросы сыплются один за другим. Серьезные, наивные, нелепые.
— Может ли у вас некоммунист стать врачом?
Видя, что знания большинства присутствующих о Советском Союзе далеки от истины, каждый стремится проверить правдивость того, что знает сам. Чем больше несуразностей обнажается в процессе беседы, тем больше рук поднимается над рядами кресел.
— Идут ли у вас американские фильмы?
— Издаются ли у вас американские книги?
Я перечисляю длинный список популярных у нас американских писателей: Хемингуэй, Стейнбек, Сэлинджер, Курт Воннегут... и предлагаю поменяться ролями:
— Что-то у нас «игра в одни ворота», спрашиваете только вы. Может быть, и мне можно задать несколько вопросов?
Одобрительный гул.
— А какие советские фильмы видели вы?
Тишина. Молчание.
— Каких советских писателей знаете?
Поднимаются десятки рук.
— Лев Толстой!
Большая часть рук опустилась: видимо, хотели назвать-то же имя.
— Достоевский!
Остался лишь один желающий продолжать список. Прошу его ответить.
— Чайковский!
Зал уважительно смотрит на «эрудита». Поднятых рук больше не видно.
Впереди еще встречи, лекции, доклады. Вечером, сидя у стола под ярким пятном картины «Эскимосы Аляски», я спрашиваю Дэвида Брэдли, какой совет он может мне дать как лектору, что следует учесть во время будущих выступлений. Дэвид, «болевший» за меня сегодня — он сидел где-то в верхних рядах аудитории,— отвечает на сразу:
— Улыбайся!
И сам улыбается. Напряжение, владевшее мной, спадает...
Прошло время, и я снова увидел улыбку Дэвида Брэдли, теперь уже на фоне московских улиц.
Дэвид передал мне книжку. На разрисованном цветами переплете напечатано: «От учеников Ричмондской школы. Хановер, штат Нью-Гэмпшир, США». Я вспомнил ту встречу со школьниками.
На первой странице: «Нашему новому другу... Как знак мира между народами наших стран, Фрэнк Томе, учитель». А дальше каждая страница отдана кому-либо из его учеников. Сколько страниц, столько откликов.
«Оказывается, я ничего не знала о жизни в Советском Союзе. Вы живете совсем не так плохо, как я думала»,— пишет Сара Манчестер.
«Я хочу мира между нашими странами... Терри Бойл».
Кристи, Дона, Ларе, Вероника...
Аллан Миллер старательно вывел по-русски: «Я был в Ленинграде два года назад. Это самый красивый город в мире...»
А Ник Йейгер делится своими планами: «Вряд ли будет возможность выучить русский язык в школе. Надо скорее поступить на курсы...»
Благодарности, пожелания, шутки, рисунки...
«Как я рад, что и русские любят мороженое!..» — восклицает Джош Хант.
«Когда стану взрослым (если мир во всем мире еще не победит), отдам свои силы борьбе за мир...» — обещает Чарлз Босвелл.
Дэвид Брэдли уже не один. У «Мостов к миру» неплохая опора. Пусть пока на уровне «корней травы».
Владимир Шинкаренко
Живет на Пинеге мастер
— Ну что... пофантазируем? — по-свойски подмигнул мне Анатолий Мысов. Он переминался с ноги на ногу, как застоявшийся конь, выказывая всем своим видом полную готовность ехать, двигаться, лететь куда глаза глядят. Только бы не оставаться дома! Опостылело ему это вынужденное домашнее сидение с бесконечным мытьем посуды, подметанием полов и разглядыванием редких прохожих за окном. Зимний охотничий сезон у него окончился, а весенний еще не начался — нечем заняться вольному человеку! Поэтому мое появление в верхнепинежском поселке Палова Анатолий расценил как возможность встряхнуться, развеяться, повеселить, распотешить душу. Куда только подевалась его степенность и спокойная рассудительность?!
— Предлагаю три сюжета,— бодро говорил Мысов, влезая в телогрейку и выискивая глазами запропастившийся коробок спичек.— Изюгу-избушку помните? Мы там с вами как-то ночевали, отсюда не больше десяти километров. Встанем на лыжи — и айда. Печку натопим, пофантазируем, а? Там запас дров есть, лежанки с одеялами. Заодно и капканы проверим. Вы как?
У меня таких избушек по Пинеге штук пять разбросано. И самая дальняя — Васюки, семьдесят два километра вверх по реке. Может, слышали? Это ж работа такая — охота, о-го-го! На две тыщи пушнины в год должен сдать, это норма. А когда и в какие сроки, уже моя забота. Я сам себе начальник и подчиненный.
— Ну а второй сюжет? — поинтересовался я.
— Мишу подымать будем,— шепотом сообщил Анатолий и оглянулся на дверь.— Спит больно сладко, мне одному не управиться.
— Кто это — Миша? — Я сделал вид, что не понял.— Сосед ваш или родственник?
— Медведь,— серьезно сказал охотник.— Залез, понимаешь, в завалящую берлогу, и хоть бы хны. И где место выбрал для спячки — в километре от дороги! Совсем не боится человека! Прямо на делянке устроился, пыхтит, как пожарник.— Мысов выбежал в жилую горницу и снял со стены ружье, прокричав оттуда: — Я вас вторым номером поставлю и шестнадцатый калибр с двумя жаканами выдам, а сам с собаками подымать пойду. Вы как?
— Нет,— не согласился я.— Пускай себе спит!
— Нет, так нет,— охотно отозвался Анатолий и повесил ружье на место.— Тогда Мужиково! Решено и подписано — едем в Мужиково к Старцеву. Посидим, пофантазируем, а? Он вам столько всего порасскажет — о-го-го!
— Так ведь умер Василий Васильевич. Вы сами мне об этом писали. Лет десять назад как умер.
Мысов развел руками и сказал с некоторым раздражением:
— Василий Васильевич — это отец, а Иван Васильевич — его сын. Вот к сыну-то и поедем. Он там целый поселок выстроил. Белореченск называется. Белореченск тире Мужиково — это кому как нравится... Ну встали и пошли!