Журнал «Вокруг Света» №09 за 1986 год

Родившиеся в ходе движения за избавление архипелага от военной базы демократические традиции остались. И не просто живут в памяти местного населения, но и оказывают влияние на его борьбу за свои социально-экономические интересы. Живой человек с его земными заботами продолжает осваивать некоторые острова на свои собственный лад.

Сан-Кристобаль специализирован на земледелии, там хорошо прижились бананы, сахарный тростник, кофе, кокосовая и финиковая пальмы, бамбук, кукуруза, папайя, чиримойя, черешня, камоте, арбуз, даже ананас. Гуаябо настолько хорошо акклиматизировался и так быстро растет, что превратился почти во вредителя; в последние годы на острове высаживают бальсу и хинное дерево.

Санта-Крус более благоприятен для животноводства: тут есть отличные пастбища, на которых пасется крупный рогатый и другой домашний скот. Столь же благодатны условия и на Исабеле — там крупный рогатый скот, находящийся в полудиком состоянии, расплодился настолько, что местным жителям пришлось организовывать отстрел коров.

Собственные природные ресурсы архипелага достаточно велики, хотя все еще изучены недостаточно.

Холодное течение Гумбольдта приносит к архипелагу массу пищевой рыбы, и островные воды кишат рыболовными судами. Часты непрошеные гости — сюда являются из Калифорнии целые американские флотилии и ведут хищнический лов рыбы. Рыболовный же флот самого Эквадора невелик и маломощен.

Несколько лет назад эквадорская печать привела результаты исследований, проведенных Национальным управлением по проблемам океана и атмосферы США совместно со специалистами ООН. Они пришли к выводу, который, как по боевой тревоге, поднял на ноги транснациональные корпорации, рвущиеся к эксплуатации ресурсов океанского дна и его недр. Всего в 240 милях к востоку от Галапагосов, между архипелагом и материком, морское дно сложено породами, содержащими железо, марганец, никель, медь. Их оценка, по предварительным и самым скромным подсчетам, заставляет весьма серьезно думать о методах эксплуатации — дело того стоит. Этот сюрприз еще больше подогрел интерес транснациональных корпораций к подводной геологии.

Длительное время считалось, что животный мир Галапагосских островов и окружающего их водного пространства как бы застыл во времени. Пример — черные игуаны, черепахи-галапаго и прочее. Но комплексные исследования архипелага продолжаются, и в одной из впадин океанского дна на глубине более 2500 метров было обнаружено несметное скопление живых существ. Больше всего поразителен не только сам факт обитания рыб на такой глубине — ведь обычно на больших глубинах обитателей моря немного, как считают, из-за отсутствия света и солнечной радиации. А тут вдруг целый «аквариум»! Ученые замерили температуру воды. Оказалось, что она достигает в таинственной впадине +18°С. Именно там проходит разлом земной коры и горячая лава подогревает дно океана.

В 1977 году вблизи архипелага с глубины 2400 метров американские ученые выловили несколько необычно крупных червей. «Посылка» из бездны содержала желтых медуз, белых червей, несколько видов рыб, крабов, креветок, моллюсков. Эти живые существа обитали в непосредственной близости от подводных горячих источников.

Тогда-то и были высказаны две гипотезы. Первая — обитатели океанских глубин питались неизвестными бактериями, которые развиваются, преобразуя сернистый водород и углекислый газ, выходящие из трещин формирующегося океанского дна. Вторая — такого рода фауна не нуждается в свете, как источнике энергии,— его заменяет геотермальная энергия, исходящая из глубин земли.

Через год геологи, обследуя океанское дно со специальной подводной лодки, обнаружили в том же месте и сняли на цветную пленку рыб, крабов и креветок аномальной величины. Было решено провести биологические исследования.

Экспедиция состоялась во второй половине февраля 1979 года. В непосредственной близости от источников, где вода температурой в +12,2°С фильтруется из расщелин океанского дна и смешивается с водой океана температурой не выше + 2,2°С, прикрепили к скалам гибкую трубку диаметром в 2,5 сантиметра. Через некоторое время трубку сняли. В ней оказался червь розового цвета длиной 2,55 метра. Сей представитель беспозвоночных, обосновавшийся в ловушке, не укладывался в рамки ни одной из известных биологических групп. У него не было ни глаз, ни рта. Питается он скорее всего, извлекая кислород из воды поверхностью тела.

Позже я прочел в колумбийском журнале «Кромос»: «Донные слои воды близ Галапагосских островов содержат сульфиды водорода и по всем законам, вследствие ядовитости этих соединений, должны быть необитаемыми. Между тем там кипит жизнь. Ученые выдвинули гипотезу, согласно которой сульфиды водорода усваиваются каким-то неизвестным видом бактерий. Последние, в свою очередь, служат пищей для других обитателей глубин. Если это действительно так, то открыто уникальное явление: природная «цепь жизни» обусловлена энергией, первоисточником которой служит не Солнце, а внутреннее тепло Земли».

Это всего лишь два сюрприза, которые Галапагосы преподнесли за последнее десятилетие.

...Вечером перед отъездом из Пуэрто-Айоры я сидел на террасе отеля и смотрел на пеликанов. Похожие на доисторических птеродактилей, слетались неуклюжие с виду птицы на кормежку и, шумно хлопая крыльями, суетились вокруг лодки, в которой стоял рыбак, бросавший им куски акульего мяса.

«Что ему до пеликанов, которые с успехом могут прокормиться сами? — подумал я.— А может, человек начинает не просто сосуществовать со своими братьями меньшими, но и заботиться о них?..»

Рыбак кончил кормить пеликанов, привязал лодку к причалу и ушел. Птицы угомонились и отлетели на мысок. Там они и застыли, словно изваянные из черного камня. Вечер угасал. Разлившийся по небу оранжевый закат быстро менял краски.

Фиолетовые сумерки усыпили поселок. Но вот на другом берегу бухты Академии в домиках Дарвиновского центра зажглись огни. Меня охватило странное ощущение, что все увиденное на Галапагосах — гигантские черепахи и «бескрылые» бакланы, «черные драконы» и надутые, как праздничные шары, фрегаты, вулканы, грозящие вот-вот взорваться огнем и пеплом, и тихие бухты, завоеванные мантрами,— все это только мираж, только померещилось мне.

Галапагосы — Гуаякиль — Москва

Вадим Листов

Господин Калиостро, живущий на Дворцовой набережной...

« Отбывает за границу господин граф Калиостро, гишпанский полковник, живущий на Дворцовой набережной в доме генерал-поручика Миллера».

Эта короткая заметка попалась мне на глаза случайно, когда я листал в Библиотеке имени В. И. Ленина подшивку «Санктпетербургских ведомостей» за 1779 год, в номере от 1 октября в разделе «Извещения». И сразу вспомнился полуфантастический рассказ Алексея Толстого «Граф Калиостро», которым я когда-то зачитывался. Писатель сделал своего героя всемогущим магом и волшебником, способным неожиданно появляться и так же внезапно исчезать. Но почти таким и воспринимали на Западе этого человека его современники: то была, пожалуй, одна из самых загадочных личностей XVIII века. Кто был на самом деле Александр (Алессандро) Калиостро, который в Испании представлялся доном Тисчио, во Франции графом Фениксом, маркизом д"Анно или графом Гаратом, с исчерпывающей точностью на этот вопрос ответить невозможно. Жизнь его состояла из необыкновенных приключений и тайн, многие из которых умерли вместе с ним.

«Граф Калиостро с обширными познаниями и странный по поведению человек. Он весьма острого ума, с глазами, проникающими в глубину души. Никто не знает, откуда он. Его уважают власть имущие, а некоторые ненавидят. Боготворят бедные и простые люди, ибо с тех, кого лечит, денег он не берет.

Говорят также, что из 15 000 больных, которых он пользовал, самые неистовые враги не могут его более упрекнуть как только тремя умершими...» — так писали о Калиостро, который в июле 1779 года прибыл в столицу Российской империи. Ему было тогда 36 лет. Но объявился он не как маг и волшебник, а как врачеватель — и только.