Журнал «Вокруг Света» №12 за 1979 год
Шрифт:
Мы любуемся россыпью городских огней. За Иртышом — темная, как море, степь. Словно рука, тянется туда новый мост над рекой, а за ним — редкие пока огни новостройки шелкоткацкого комбината. Ясно: скоро город шагнет за Иртыш — туда уже протянулись от реки трубы.
— Не будь гидростанций... — начинает Борис.
Анохин — энергетик, работает в тресте Алтайэнерго, который управляет здесь электрической рекой, рождаемой Иртышом, и посему, естественно, хочет рассказать, что принесли краю «его» ГЭС.
— Слышал, как казахи называют Рудный Алтай? — спрашивает он. — «Алтын сындык», что в переводе означает «Сундук с золотом». Здесь, под землей, залежи полиметаллических руд — наш цинк,
— А производство цветных металлов, — продолжаю я мысль Бориса, — это электроэнергия и вода. Счастливое сочетание, дарованное этой земле природой! Но ведь для энергетики и промышленности нужны миллиарды кубометров воды в год — и все ложится на плечи одного Иртыша.
— Да, это так.
— Знаешь, — сказал я, обращаясь к другу, — интересно было бы побывать здесь лет тридцать-сорок назад, когда все еще только начиналось. И поговорить с главным строителем иртышских ГЭС Михаилом Васильевичем Инюшиным — он бывал у нас в Москве, на гидротехническом факультете, где я учился. А поговорить тогда не пришлось. Да и пока он был жив, не было еще нынешних проблем...
Обкомовский «газик» бежал по берегу Иртыша. Самат Джунусов, черноволосый парень с комсомольским значком на груди, ехал со мной на Бухтарминское море. «Всегда неплохо еще раз посмотреть родные края. Да и другим показать», — заметил он, отправляясь в дорогу.
Однако, как назло, над городом и окрестностями повис смог. Шофер выжимал скорость, пытаясь пробиться сквозь его толщу, но вскоре понял всю бесполезность своей попытки и пристроился в хвост гигантской змеи машин, растянувшейся по берегу Иртыша.
Отсюда хорошо был виден Усть-Каменогорск. Я открыл книгу М. В. Инюшина «Свирь — Иртыш», которая была у меня с собой, и, пользуясь медленной ездой, прочитал вслух:
— «Сам город был так мал, что не смог дать своего имени даже железнодорожной станции, находившейся тогда от него в девяти километрах .. Усть-Каменогорская ГЭС будет строиться недалеко от города. Раздобыв пару лошадей и сани, я выехал к месту будущих работ. Молодой веселый кучер рассказывал о здешних делах. Спустились на лед Иртыша. Дул ветер, поперек дороги с шипеньем ползли тонкие змейки сухого снега. Прибрежные скалы становились все выше, все ближе подступали к реке, сжимая ее, пока долина не превратилась в тесный скальный каньон...
Там, на западе, где зашло солнце, за тысячи километров отсюда, лежала шумная Москва, тянулись строгие улицы Ленинграда, были наука, культура, тепло, уют. На востоке громоздились горы — туда нет никакой дороги, даже санный след, по которому я приехал, кончался здесь. И вот в этой каменно-снежной пустыне нужно создать строительный коллектив... превратить этот «дикий брег» Иртыша в людное жилое место».
Самат слушал с недоверием: неужели это о его родных краях? Он знал Усть-Каменогорск тихим, провинциальным, но таким — нет. Сколько он помнил себя, всегда существовала Усть-Каменогорская ГЭС, та самая, что академик Б. Е. Веденеев называл «Днепрогэсом Казахстана». Здесь, Самат знал это из книг, шумела ударная комсомольская стройка...
И вот мы стоим возле усть-каменогорской плотины. Несколько турбин, небольшое по нынешним масштабам водохранилище, здание ГЭС — мощность этой электростанции сравнительно с гигантскими на Енисее или Ангаре совсем небольшая. Но эта маленькая ГЭС — предтеча гигантов. Здесь был тот самый плацдарм, с которого началось создание гидростанций на реках Сибири.
Свой след она оставила не только в истории гидростроения, но и в сознании людей. Лет тридцать назад не всякий верил, что человек способен перегородить Иртыш.
Инюшин вспоминал, как приехали на стройку потомственные
плотники Хлапцевы. Срубили два десятка деревьев, разобрали свой дом, связали плот, положили на него домашний скарб, посадили детишек, жен и поплыли по порожистой Бухтарме, потом по Иртышу. Приплыли, пришли к начальнику стройки.— Мы уж если порешили, — говорил Инюшину Федор Васильевич Хлапцев, — значит, поселимся здесь. Насовсем. Жителями здешними станем.
— Ну что ж, будем рады.
— Опять же интересно посмотреть, как это Иртыш станут запруживать. Да и самим лестно поучаствовать в этом.
Работали Хлапцевы на опалубке. Нужно было — становились бетонщиками. Работали в сорокаградусные морозы, когда леденящий ветер дует по реке... В блоки, вспоминает Инюшин, подавали горячий пар. И если кому-то из бетонщиков случалось хоть на минуту выйти наружу, мокрая спецовка твердела на морозе, превращаясь в «латы»...
Ничто не напоминает здесь сейчас былое поле «битвы». Самат смотрит, как в шлюз входит теплоход, и вряд ли знает, что, когда этот шлюз только построили (а он был тогда самым высоким в мире), капитан первого судна ни за что не хотел входить в него — опасался, что вода всей своей массой прорвет ворота.
Сегодня с высоты прошедших десятилетий ученые признают, что Усть-Каменогорская ГЭС, так же как и последовавшая за ней Бухтарминская, относятся к числу экономичных. Обе расположены в горах, и напор воды в них достигается не за счет затопления плодородных земель. Горные ГЭС вообще оказываются намного дешевле равнинных.
Гидроэнергетики стремились к тому, чтобы река давала не только обильную, но и дешевую энергию — без этого вряд ли удалось бы с выгодой эксплуатировать богатейшие месторождения Рудного Алтая. Но, думая об этом и только об этом, они забывали о тех, кто «владел» рекой исстари. Инюшин писал: «В районе верхнего Иртыша в результате строительства при гидроузлах шлюзов и других судоходных сооружений затраты составляют миллионы рублей на километр судоходного фарватера. Дешево это? Если вспомнить, что судовой ход работает полгода, то очень и очень дорого». И он предлагает строить шлюзы лишь на тех реках, вблизи которых нет еще железных дорог.
Но существовал еще один «пользователь» Иртыша, более древний, чем самый первый корабль, — это рыба. И о нем было забыто: Усть-Каменогорская, а впоследствии и Бухтарминская ГЭС были построены без рыбопропускных сооружений.
Итак, четверть века назад Иртыш был перегорожен плотиной надвое — на верховье и низовье. Попуски воды диктовались прежде всего интересами энергетики. Однако, как показали работы советских ученых, это повлияло на жизнь целого региона — оскудела кормовыми и лекарственными травами иртышская пойма, несколько изменились погодные условия в окрестностях созданного моря, поднялся уровень подземных вод. И пожалуй, самое главное, иной стала среда обитания рыб и других водных животных. Но как это сказалось на их жизни? С этим вопросом я решил обратиться к ихтиологам.
— Это нам на Аблакетку надо, — заметил Самат. — Там у нас главные специалисты по рыбе.
Наш «газик» останавливается в небольшом поселке на берегу водохранилища. Находим одноэтажный дом, в котором помещается Алтайское отделение Казахского НИИ рыбного хозяйства. Народу в доме немного — кто уплыл работать на водохранилище, начальство уехало на конференцию. Встретила нас милая молодая женщина Лариса Николаевна Солонинова, старший научный сотрудник, кандидат биологических наук.
Мой вопрос о том, как плотины повлияли на рыбное хозяйство Иртыша, ставит Ларису Николаевну в тупик. Проблема, как говорится, имеет уже историческое значение. Ихтиологи работают сейчас так, словно река была перегорожена испокон веков.