Журнал «Вокруг Света» №12 за 1979 год

Работа, как всегда, шла медленно, а время летело гораздо быстрее, чем обычно, и Хейердал с тревогой поглядывал на часы.

К полудню стал собираться народ. Во дворе рестхауза — местной гостиницы, — тихонько переговариваясь, в вежливом ожидании сидело приезжее начальство в парадных бурнусах.

Торжественный пролог. Дочь бригадира арабов, помогавших нам, разрезала ленточку, сам же он обмакнул руку в кровь жертвенной овцы и шлепнул по борту ладонью. Прозвучало имя, давно нам известное, — до сих пор в обиходе мы его избегали, странным казалось обращаться с ним к неуклюжей громадине, — но, видно, и впрямь настал срок тростнику превратиться в корабль:

— Нарекаю тебя «Тигрисом»!

Вдоль слипа по железным пенькам тянулась система тросов и блоков. Пошли в ход лебедки. Тросы напряглись. Лодка сдвинулась.

Платформа, на которой она строилась и с которой скоро должна была расстаться, на прощанье служила ей санями. Сани вели себя так, словно под их полозьями не рельсы, обильно смазанные солидолом, а скрипучий песок. Никакой инерции корабль не накапливал. Полз, пока тащили, и останавливался, едва переставали тащить.

Впрочем, идеального скольжения мы и не ждали, ведь груз колоссальный, а склон пологий. Каждый шаг давался немалым трудом: то и дело приходилось перенастраивать блоки и заносить вперед лебедки, однако вода приближалась. Двое из нас стояли на палубе с шестами в руках, готовые сразу же после спуска взять управление «Тигрисом» на себя.

У самой воды — там, где по нашей просьбе разобрали часть набережной, — рельсы пересекали участок свежеутрамбованной земли: гора завершалась как бы трамплином. Подходя к нему и будто почуяв финиш, судно разогналось, заскользило, выскочило на уступ, зависло, сунулось в реку — ура! — и тут же застыло как вкопанное.

Бросились сгоряча ему помогать, навалились, дернули раз-другой и убедились: застряли всерьез. Доставай катки и лопаты...

В чем же дело? Оказывается, вчера, разъединяя корпус и платформу, прозевали последний канат, и сани не отделились от днища. Ухнули в воду вместе с «Тигрисом»: с одного края держал канат, с другого — приблудные снопы тростника, совсем уже непонятно когда, кем и для чего привязанные.

Подошли с аквалангами Герман, Норрис (1 Имеются в виду Герман Карраско Франко, мексиканец, и Норрис Брок, кинооператор из США.) и Детлеф. Будут нырять...

Не спуск, а сброс

Свежий грунт, как его накануне ни уплотняли, ни ровняли бульдозером, не выдержал тяжести, подался, просел, рельсы выгнулись, и лодка увязла кормой. Полкорпуса уже плавало — кстати, лучше бы уж не плавало, потому что теперь против нас работал закон Архимеда: выталкивая из воды нос, глубже вдавливал корму.

Настелили на развороченную насыпь доски, на досках установили домкраты, принялись вывешивать и подкладывать, подкладывать и вывешивать, и финал немыслимо оттянулся.

Туча, пыльная буря, гроза, темнота... А мы копошились на опустевшем берегу, подступались к корме так и сяк, нитки сухой на нас не осталось, руки отваливались от усталости, и не получалось ничего, хоть тресни.

Не знаю, сколько бы мы еще мыкались у лодки... Ночь опускалась, Хейердал терял самообладание, но случилось так, что ехал мимо двадцатипятитонный КрАЗ со щебенкой, а в кабине его были советские шоферы: Владимир Носов из Иркутска и Владимир Митюк из Москвы.

Два Володи заметили, проезжая, нашу беду, притормозили, быстро разобрались в обстановке — и предложили пихнуть.

Предложение сперва повергло нас в замешательство, боялись за судно и за них самих, но выбирать не приходилось.

Сложили два бревна Т-образно, поперечное прижали к корме, продольное уткнули в бампер КрАЗа, — не сколачивали, не связывали, держали на весу, в опасной близости к радиатору, бревна срывались и падали, мотор выл, и дождь хлестал.

Чудо, что никто не попал под колесо, не схлопотал бревном по голове, что грузовик, маневрируя на скользком пятачке, не свалился в реку, — впрочем, во всем, что касалось грузовика, чудес не было, а было прямо-таки ювелирное искусство.

Рыча и взвывая, то надвигаясь грозной громадой, то пятясь, КрАЗ пихал лодку, пихал — и спихнул, с плеском, с брызгами, кажется, даже с куском берега.

Тем и завершился спуск — вернее, сброс.

«Тигрис» на воде, развернут, как полагается, и надежно пришвартован. Между ним и берегом поставлен понтон, сплетенный из того же тростника, — отличный понтон, прочный, изящный. Вот только мачту, к сожалению, заносить по нему на борт наверняка труднее, чем это было бы на берегу.

Спустив недооснащенное судно, мы многое себе осложнили, прибавилась масса лишних хлопот: следить за ветром, за причальными канатами, — а главное, включился счетчик живучести. Со вчерашнего вечера тростник расходует — и впустую — свой плавательный ресурс.

Зато корабль все же на плаву!

Слобода хейердаловка

Приятно мастерить понятные вещи. Тору-сан (1 Японец Тору Сузуки — член экипажа.) вместе с арабами сплел короба, с фургон размером, из бамбука и камыша. Это наши каюты. Стоят на берегу готовые, красивые, и Тору посматривает на них с удовольствием.

Эйч-Пи и Асбьерн отвечают за мачту. Спросите Нормана, чем он занят, он многозначительно ответит: «Парус».

А у нас с Карло Маури задача — поперечины. Лежат на спине «Тигриса» двенадцать шестиметровых шпал, на них громоздятся бруски и тыквы-калабаши, иные с отверстиями, иные с пазами. Что, для чего и зачем — трудно понять, по крайней мере, непосвященному.

Когда вырастет мостик, двуногая мачта встанет в гнезда, рулевые весла войдут в уключины — тогда, не раньше, обнаружится в наших конструкциях смысл. А пока мы и сами порой о нем забываем.

Видим перед собой куски дерева, которые нужно в бессчетных местах туго-натуго спеленать. Наматываем раз за разом по десятку метров каната, продергиваем через отверстия нескончаемую змею. И тянем — не руками, не плечами — самой становой жилой.

Несколько узлов завяжешь, распрямишься — день прошел.

Впечатление такое, что кто-то нам зловредно мешает. Не персонально нам с Карло, а всем. Первыми забили тревогу строители мачты. Она у нас, как на «Ра», в виде заглавной буквы А со многими перекладинами. Каждая перекладина, разумеется, должна быть прочно привязана. Эйч-Пи с Асбьерном возились-возились, вечером взглянули — деревяшки болтаются.

«Уметь надо!» — наставительно произнес Карло, приглашенный как специалист на консультацию. «Мышц не жалеть!» — подхватил я.

Вернулись, гордые, к своим безупречным поперечинам, а с ними та же картина. Ни одного тугого узла. Словно домовой развлекался, крался по пятам и разрушал нашу работу. Оказалось, виновата веревка. Куплена как манильская, но, видимо, и на соседней полке с ней не лежала. За ночь впитывает влагу, съеживается от росы, днем высыхает, растягивается, и узлы слабнут.

Молено, конечно, приспособиться и вязать вечерами, когда прогретая веревка наибольшей длины. Но тогда и к Новому году не справимся. Или утром крепить начерно, а вечером набело, распускать, перетягивать — тоже унылая перспектива.

А если вспомнить, как мы обходились на «Ра»? Там ведь было что-то подобное?

Точно. Клинья. Дедовский способ. Вбей в слабину клин и регулируй натяжение сколько угодно, пока веревка не перетрется, — она перетрется обязательно, но, хотим надеяться, плавание кончится раньше.