Журнал «Юность» №07/2023

– Приедут? – Он оборачивается.

Ирка прокручивает в голове варианты ответов.

Он смотрит долго, словно пытается что-то вспомнить.

– Да. – Она играет на опережение. – Был наказ дожидаться завтра. Завтра придет дядя Женя и сообщит нам дальнейшие инструкции. Договорились?

– Ты знаешь, сколько мне лет? – вдруг говорит дедушка.

– Знаю! Девяносто пять.

– Нет! Сто!

– Еще не сто, а только девяносто, ты у нас парень молодой.

– Молодой, думаешь? Что, еще жениться могу? – Глаза у него блестят.

Когда-то, когда он еще себя помнил, временами в него попадало что-то невидимое и жгучее. Тогда он темнел и раскалялся до скандала. Зеркало в коридоре треснуло, когда он хлопнул дверью, уходя из дома.

Ирка думала, что в доме можно найти много таких трещин.

После каждого скандала он просил прощения. Иногда – просил прощения и плакал. Иногда он плакал от фильмов и от песен. Когда он плакал, его можно было обнять.

Ирка вздрагивает.

– Да, – говорит она, – можешь. Потом поищем тебе жену.

– А вон там не моя жена? – Дедушка поворачивает голову к двери и слушает. В кухне течет вода. – Там кто?

– Там, – отвечает Ирка, забирая у него конфетные фантики, – твоя дочка Катя. А я – твоя внучка. Младшая. А еще у тебя есть старшая внучка Маша. И сын Женя, он завтра придет. Помнишь?

– Помню, конечно, – кивает дедушка с довольным видом. – А вот…

– Дедуль, – говорит она торопливо, – мне нужно на кухню сходить. Я потом вернусь, хорошо?

– Хорошо. – Он сразу теряет к ней всякий интерес и запускает руку в корзину с конфетами.

У входа в кухню Ирка вслушивается: кажется, дедушка включил телевизор. На всякий случай, чтоб уж точно, она прикрывает дверь.

В это время кухня всегда залита солнцем. Оно отражается от белой стены дома напротив, и в его золотистую сеть падают горшки с цветами, и ваза с фруктами, и занавески, и даже холодильник. По телевизору начинается бабушкин любимый детективный сериал. Под взмокшим полотенцем остывают пироги. Бабушка пекла сразу по несколько, чтобы никому не отмазаться: с капустой, с яблоками и еще беляши. Беляши были очень жирные, и чахлые гастритники – то есть все, кроме самой бабушки, – не могли их есть. Только жадно обрывали жареные корочки.

– Слушай, мам. – Ирка ждет, когда мать закроет кран и наконец обратит на нее внимание. – Мне кажется, надо ему все рассказать.

– Мы уже говорили, – вздыхает мать, – с Ириной Сергеевной. Она сказала «даже не думайте». Говорит, надо оставить его в покое. Дать уйти спокойно. Вдруг у него еще случится инфаркт? Мы себе этого не простим.

– А если он сам вспомнит?

– Пока не вспомнил.

– А что вы ему собираетесь говорить, если да?

– Ну, про пансионат, про врача, про гостей. Про Рыбинск. Он потом все равно все забывает.

Ирка замолкает и ждет: а вдруг дедушка, как дикий зверь, в один момент может бесшумно преодолеть расстояние от комнаты до кухни и ворваться к ним – под два метра, сильный, с бешеным потемневшим лицом.

– А если вспомнит? – продолжает она. – Он сейчас опять спрашивал про комнату, чувствует, что кого-то не хватает. Это тяжело.

– Ира, – сердито отвечает мама, – у меня сейчас давление поднимется. Давай, пожалуйста, оставим эту тему. Ему не будет лучше. Теперь уже только хуже.

– Нам хватит маленького стола, – сказала бабушка, – к нам же никто сегодня не собирается, кроме Жени. Возьмите столик с кухни. А дед все равно долго не высидит, завалится к себе на диван. Так место большого стола занял маленький. На

светлом ковре остались отпечатки ножек.

– И когда ты собираешься приехать? На похороны наши? Все обещаешь да обещаешь. Деду уже девяносто лет, того и гляди помрем. Я не кричу, а говорю, – кричит бабушка в трубку.

– Мам, ну успокойся, – устало говорит дядя Женя, – она взрослый человек.

Ирка думает, что и она тоже взрослый человек.

Детство заканчивается не в один момент, но если бы ее спросили, может ли она вспомнить хоть какой-нибудь, она бы вспомнила мартовские лужи и солнце, как она прыгала у подъезда, а бабушка сидела на лавочке с букетом мимозы. Они ждали Машу из школы. Школа закончилась, впереди был целый длинный вечер. Это был Машин день – но она не пришла. Ирка придумала игру, которую хотела скорее показать сестре.

Наконец бабушка поднялась с лавочки и сказала, что пора домой.

Солнце все еще светило. Ирка не хотела домой, потому что тогда они не увидят Машу в конце аллеи, тогда она точно никогда уже не придет. И что же делать с игрой?

Бабушка начинала сердиться. И на Ирку, и на Машу, и на букет мимозы, с которым неудобно держать дверь.

В лифте она сказала, что Маша уже взрослая и ей больше не нужны бабушка с дедушкой.

«И я не нужна, – вдруг поняла Ирка, – и я».

Бабушка всегда была права.

И если кого-то сама обижала, обиженным приходилось просить у нее прощения.

Она выслушивала претензии и отвечала: «Давайте просто сделаем так, как я хочу».

Ирка сохранила в старом телефоне одну-единственную эсэмэску – «Ира прости нас бабушка».

Ирка уже не помнила, за что бабушка извинялась, но каждый раз, перечитывая, извинялась сама.

За стеной над ухом Ирка слышит бормотание. Кто-то разговаривает.

Она вылезает из кровати и идет в большую комнату, надеясь не разбудить маму. Задержав дыхание, медленно-медленно открывает дверь. Та ужасно скрипит, и приходится вести ее, придерживая с двух сторон.

Дедушка сидит, свесив голову на грудь, с песенником на коленях, и сонно что-то напевает.

Она не узнает эту мелодию.

Когда она пытается забрать у него книгу, он просыпается и сердито смотрит на нее.

– Дали задание, – извиняется Ирка, – ложиться спать. Дежурство продолжим через восемь часов. Тебя разбудят и предупредят.

Дед что-то бормочет, но решается уступить ей песенник.

Выжидательно смотрит.

– Мы никого не ждем? – удивляется он.

– Нет, все уже легли. Остальные приедут завтра.

– Понял. Ну, что дальше? – спрашивает он.

Белые-белые растрепанные на макушке волосы.

– Нужно раздеться и лечь. – Ирка указывает на стул: – Вот сюда сложить одежду. Вот твоя пижама.

Дождавшись, когда он послушно начнет расстегивать рубашку, она отходит к двери и прячется за шкафом. В отражении в серванте она следит, когда он переоденется и ляжет.

Он складывает одежду на стуле безупречно, словно по линейке.

Уже лежа, он продолжает напевать. Ирка совсем не помнит эту мелодию.