Зима в горах

— Хотела бы, — сказала Дженни.

— Может быть, сначала поведу машину я, а вы потом? — спросил Роджер. — Там дальше дорога вам лучше известна.

— Отлично. — Она протянула ему ключи.

Все забрались в машину — ребятишки, прижимая к груди свои сокровища.

— Можно я посижу у тебя на коленях, мамочка?

— Сейчас нет. А там видно будет. Нельзя же сразу взгромождаться на колени.

Роджер включил послушный маленький двигатель и вывел похожую на спичечную коробку машину на дорогу.

— Нантвич, принимай гостей, — сказал он.

Дженни молчала, съежившись в углу. Часа полтора он вел машину, не тревожа Дженни вопросами. Потом стал подумывать, что, может быть, следует осторожно нарушить ее молчание, изменить ход мыслей.

— Чем занимается ваш отец? — спросил он.

— Теперь он на пенсии.

— А чем занимался раньше?

— Он землемер.

Эта тема была, по-видимому, исчерпана. Роджер искоса метнул взгляд на Дженни. Лицо ее было сумрачно, замкнуто, встревожено.

— Что-нибудь неладно? Я хочу сказать, помимо того, что вообще все неладно?

Она подарила его улыбкой, которая тут же погасла.

— Я бы не сказала, что все неладно, Роджер. Это далеко не так. Когда я выползу из этой клейкой трясины, в которой увязла, вы увидите, как я преисполнюсь благодарности.

— Не об этом речь, — сказал он. — Вы, конечно, не можете сразу всплыть на поверхность после такой передряги, даже если это по существу не катастрофа, а благо.

— А я все жду, когда будет благо, которое бы не выглядело как катастрофа, — возразила она.

— О, — произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно небрежней, — такое тоже случается иногда.

Некоторое время они молчали, потом Дженни неуверенно заговорила:

— Есть одно обстоятельство, которое очень смущает меня, Роджер. Вот сейчас.

— Давайте выкладывайте, что это такое, — сказал он, искусно входя в длинный, крутой вираж, не снижая скорости.

— Я не хочу брать вас с собой к моим родителям.

— Не хотите, и не надо, — сказал он.

— Вы понимаете, я должна держаться весело. Значит, придется притворяться, фальшивить. И нагромоздить кучу лжи, чтобы объяснить, почему я оставляю у них детей.

— А почему бы, между прочим, не рассказать им все, как оно есть, напрямик?

— Да потому, что я не могу. Мне нужно сначала немного прийти в себя и собраться с духом, чтобы хватило решимости спокойно сообщить им, что я ухожу от Джеральда. Они учинят мне настоящий допрос с пристрастием, а сейчас я его просто не выдержу.

— Понимаю. Глупо было даже предлагать. Невозможно брать все барьеры сразу, без передышки.

— Ну вот, вы же понимаете, правда?

— Да, дорогая.

— И мне придется ужасно лицемерить, — сказала она. — Я просто умру, если вы будете все это слышать. Помимо того, что не так-то просто объяснить ваше присутствие.

— Ну, это совсем несложно.

— Да, конечно, но это будет еще новое нагромождение лжи. А мне хочется все же по возможности меньше лгать.

— Ну, понятно, излишняя расточительность тут ни к чему. — Он переключил скорость: дорога пошла в гору.

— А я боялась заговорить с вами об этом, — сказала она. — Я знаю, что должна была предупредить вас, прежде чем мы отправимся, но боялась, что вы откажетесь поехать со мной, если я скажу, что мне бы не хотелось приглашать вас в дом, а вы были мне необходимы, и я не могла вынести…

— О, Дженни, — сказал он и обхватил рукой ее вздрагивающие плечи. — Я здесь и всегда буду здесь, если только я вам нужен.

— Маме холодно? — прозвучал голос Мэри у них за спиной.

— Да, — сказал Роджер, — маме холодно, и я стараюсь ее согреть.

— Герцогине тоже холодно.

— А ты на что? Согрей герцогиню.

— И мне холодно, — захныкала Мэри.

— Возьми меня на колени, мамочка, — сказал Робин и весьма решительно начал протискиваться между передними сиденьями.

Роджер свернул к обочине, чтобы распутать этот клубок противоречий и рассортировать своих пассажиров. В конце концов было решено, что они проедут еще немного, посадив обоих ребят на колени к матери, а потом Роджер и Дженни поменяются местами, а Мэри и Робин снова отправятся на заднее сиденье.

Весь остальной путь был проделан спокойно, без всяких приключений, и вскоре после полудня они въехали в Нантвич.

— Высадите меня где-нибудь, — сказал Роджер.

— Но… Что же вы будете делать?

— Вы мне только скажите, в какое время и на каком углу я должен вас ждать, и перенесите свои заботы на другое. Для меня тут найдется куча всяких дел. Прогуляюсь по городу, ознакомлюсь с ним. Я люблю эти маленькие чеширские городки, они всегда мне нравились.

Подыскав удобное место для встречи, они условились, что Роджер вернется сюда к шести часам и Дженни заедет за ним, чтобы отправиться обратно. Она остановила машину, и Роджер вышел.

— Желаю удачи, — сказал он.

— О господи, — сказала она. — Как все это ужасно.

— Может быть, есть все же какие-то проблески света в этом мраке? — спросил он, наклоняясь к ней, прежде чем захлопнуть дверцу машины.

— Единственный проблеск света — это вы, — сказала она. — Я, кажется, уже начинаю доверять вам. Но боюсь, как бы не переусердствовать.

Роджер молча кивнул, показывая, что все понимает. Потом выпрямился и похлопал на прощанье по крышке малолитражки, когда она тронулась с места. Мгновение спустя он остался один. Густо падал мокрый снег. Надо было куда-нибудь укрыться. Поглядев по сторонам, он увидел большую, ярко освещенную, переполненную народом пивную через дорогу на углу и внезапно понял, что больше всего на свете ему сейчас необходимо выпить.

— Прогулка по городу была интересной? — сказала Дженни.

— Я сидел в пивной, пока меня оттуда не выставили. После этого в моем распоряжении оставалось еще три часа. К этому времени снег перестал валить, и я побродил по улицам, стараясь дышать поглубже, чтобы алкоголь немного выветрился.

— Судя по всему вы весело провели денек.

— Очень весело. А вы?

— О, у меня все в порядке.

Стемнело, они выехали на главное шоссе. Удобно устроившись на переднем сиденье, вытянув ноги, пристегнувшись ремнем, Роджер смотрел, как ложится под колеса дорога, и чувствовал, что внешние обстоятельства направляют в новое русло поток его мыслей. Утром, когда они ехали в Нантвич, держа путь к родительскому дому Дженни, и на заднем сиденье болтали дети, а к крыше автомобиля были прикручены их пожитки, как-то само собой получалось, что все его мысли были заняты Дженни и ее судьбой, а теперь, когда они возвращались в Карвенай, позывные в его мозгу зазвучали уже на другой, ставшей для него привычной за последние три месяца волне. Ему казалось вполне естественным, что теперь он думал и говорил о Гэрете и Дике Шарпе, о миссис Пайлон-Джонс, об Айво и Гито. Все это пока что было пустым звуком для Дженни. Но другая сторона его жизни была ей уже отчасти знакома. Она, например, знала Мэдога и, прожив в этих краях не один год, подсознательно научилась понимать этих людей и их обычаи, в то время как он еще недавно бродил среди них, словно пришелец с другой планеты. Она, к слову сказать, раскусила бы Райаннон с первого взгляда. Да, если на то пошло, и Марио. И миссис Кледвин Джонс. И тех двух женщин, которые отказались выступить свидетельницами.