Зимний Мальчик

И мне, возвращая документы и козыряя:

— Удачной игры, товарищ Чижик! Можно автограф?

— Конечно, — и я расписался на журнале «Советская Милиция».

Прибыл вовремя. Поднялся на сцену, повесил плащ на спинку стула, пожал руку мастеру Золотникову.

А ведь это он милиционеров подослал, сказал внутренний голос. У него шурин — сержант милиции. Задержали бы меня для проверки документов на часок, а опоздание на час приравнивается к поражению. Мастеру Золотникову же — полновесное очко. Но увидели — динамовец, и передумал шурин. Может, из симпатии, а, может, не захотел рисковать. Позвонит наш черноземский генерал местному, омскому, и попросит разобраться, почему это задержали динамовца Чижика. Оно ему нужно, шурину?

Ох, сочиняю я, сочиняю. Просто милиционеры — мои болельщики. Ага.

Число туров было нечетным, потому и последнюю партию я сыграл белыми. Хотел в назидании мастеру Золотникову сыграть дебют Гроба, но рацио рисковать не велело, и я подверг противника испанской пытке, избрав дебют Лопеса.

Золотников сдался на двадцать шестом ходу. Видно, нервы не выдержали.

Остальные участники быстро сделали свои ничьи.

У меня чистое, абсолютное первое место. Пятнадцать из пятнадцати. Второе, третье и четвертое поделили Коренский, Цешковский и Русаков — по девять с половиной очков [автор напоминает, что это — вымысел. Художественное произведение].

Через два часа я уже был в аэропорту. Диплом, кубок и ценный подарок — фотоаппарат ФЭД-3Л взял в ручную кладь. Так и летел до Черноземска с посадкой в Челябинске.

На этот раз время работало на меня, и путь занял не восемь часов, а час с небольшим. Не биологического, а с учетом часовых поясов.

И ещё до полуночи таксомотор привез меня в Сосновку.

Июньские ночи светлые. Молодая луна висит низко над горизонтом. Звезды сияют вполсилы. Редкие облака оживляют небосвод. Птицы поют. Цикады цвиркают. Летучие мыши следуют противозенитными курсами.

Наконец-то я дома.

Прошёл ко входу, поднялся на крыльцо, отпер дверь. Не зажигая света, по телесной памяти, добрался до гостиной.

— Чижик вернулся! — бенгальские огни, хлопушки-конфетти и выстрел шампанского.

Лиса и Пантера подготовили встречу.

Чую, будет весело.

Глава 23 ЗИМНИЙ МАЛЬЧИК

21 июня 1973 года, четверг

— Зимний мальчик пришёл — услышал я из-за неплотно прикрытой двери.

— Подождёт, — ответил доцент. — Сделайте-ка мне чаю, Верочка.

И лаборантка стала готовить чай. Судя по звукам, набрала в чайник воды и поставила на электроплитку: вода шипела, скатываясь с чайника на раскаленную спираль.

Доцент недоволен. Мало того, что мне деканат утвердил индивидуальный график сдачи экзаменов, так и оценку на экзамен тоже утвердили, пусть и негласно: ко мне нужно было относиться «с максимальной доброжелательностью». Говоря прямо, я должен был получать только «отлично». Хотя прямо, думаю, никто не сказал. Кафедрами руководят не дураки, и так поймут.

А вышло так потому, что я стал лицом нашего института. Я и Ольга Стельбова. Тут и фотография в «Огоньке» с Леонидом Ильичом, и опера, и то, что я выиграл первенство России по шахматам. По возвращении из Омска «Молодой Коммунар» напечатал большое интервью со мной, где я говорил правильные слова: студент должен и учиться, и быть активным строителем коммунизма, находить время и силы для общественной работы, и прочая, и прочая, и прочая. Из моих слов выходило, что наш институт просто кузница активных комсомольцев, и учиться в Чернозёмском Медицинском Институте имени Николая Ниловича Бурденко — большая честь, удача и счастье.

«Молодой Коммунар» не какая-нибудь многотиражка, а печатный орган областной организации Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодежи, и пишет о людях не с кондачка, не ради развлечения публики, а исходя из интересов общества. Было бы странно, если бы на статью не обратили внимания в институте. Обратили, ещё как обратили. И, полагаю, остались довольны тем, что студент отзывается о вузе с восторгом и благоговением. Разве можно не пойти такому студенту навстречу?

И мне пошли.

Но вот отдельные преподаватели (да почти все) в душе считали, что это неправильно. Что меня по-хорошему нужно бы высечь и отдать в солдаты. Их можно понять: многие пережили послереволюционную разруху, коллективизацию, войну, суровое послевоенное время. Пережили и привыкли: бедность — норма жизни. Если завелся вдруг кусочек сыра — съешь его под одеялом. Послал бог новые штаны — носи по великим праздникам. Живешь впятером в хрущевке-двушке — радуйся, что не в барачной клетушке. И будь скромнее, скромнее, скромнее, а то раз — и на Кара-Богаз. Глауберову соль добывать для страны.

И тут я нарушаю все правила приличия. Езжу на занятия в собственном «ЗИМе», когда не у всех доцентов есть «Жигули», да что доценты, не у всех профессоров! Хожу на занятия в костюмах, которых, похоже, четыре шкафа (неправда, только один), галстуков вообще несчётно (всего четырнадцать), песни иностранные, за которые прежде проработали бы по самое не хочу, в самодеятельности распеваю (один лишь раз всего), а уж деньжищи к нему вагонами едут (положим, не вагонами).

Хочется прищучить, а нельзя. Он с Брежневым фотографируется, с нашим первым секретарём соседствует, а теперь ещё и в чемпионы вышел, скотина. Вот и остаются мелочи: задержать минут на двадцать. Ну, хоть это.

И ещё меня прозвали зимним мальчиком. Из-за автомобиля «ЗИМ», но и в надежде, что придёт лето, сессия, и я растаю.

А я? А я не таю. Я тут сторона, пусть и невольная. Мне отличные оценки не нужны. Ну, в самом деле, зачем? Ради того, чтобы получать стипендию на десять рублей больше? Или, в перспективе, ради красного диплома?

Я сидел в ассистентской. Вчера постригся (стригусь коротко, «под лейтенанта» в парикмахерской Дома Офицеров), в летнем костюме номер два (Вера Борисовна после омского турнира сдавала костюмы на химчистку с аппретированием, и сейчас смотрелись они превосходно), галстук-бабочка в горошек, шелковая белая рубаха, чешские туфли. Нет, я не специально так оделся, не подразнить преподавателей. Просто костюмы носить нужно, а не в шкафу хранить на похороны.

Из портфеля я достал маленькие магнитные шахматы, и теперь разыгрывал партию Таль — Зильберштейн. Зильберштейн был чемпионом России и попал в финал чемпионата СССР прошлого года, того чемпионата, где Таль, победивший в четвёртый раз, разнёс чемпиона России в пух и прах. Как бы и мне не загреметь под фанфары.

Разыграл. Вник. Нашел неточности и ошибки. Но это здесь, в спокойной обстановке, а там, за шахматным столом, когда соперник — великий Таль, будет совсем другое дело.

Хотя… Хотя ожидание экзаменатора — разве спокойная обстановка? Я должен дрожать и бояться, хотя бы внешне. А — не боюсь. Вот и Таля бояться не нужно. Уважать обязательно, а бояться — нет.