Зимняя бегония. Том 2

Фань Лянь взял чайную крышку и с нарочитой серьезностью принялся крутить ее в руках:

– Ох, есть об этом одна сплетня. Но я не хочу говорить, я хочу как следует послушать представление.

Чэн Фэнтай смерил его упрекающим взглядом и больше расспрашивать не стал. Чэн Фэнтай взрастил в Фань Ляне противоречивый характер: с одной стороны, тот твердо держался образа человека чести, высших моральных качеств, неизменно повторяя: не обсуждай со мной сплетни, я не желаю слушать, да и тебе ничего не расскажу, сплетничать за спиной у людей вообще нехорошо, а с другой – его мучил сердечный зуд, все у него чесалось, и он не в силах был сдержаться и не поделиться с Чэн Фэнтаем тайной новостью.

Не прошло и минуты, как Фань Лянь, весь исколотый давней сплетней, уставился на актера на сцене и медленно заговорил:

– Шан-лаобань превосходно пел шэнов, почему же он перешел в амплуа дань – об этом деле следует рассказать по порядку.

Чэн Фэнтай не стал ему потакать, опасаясь, что Фань Лянь начнет важничать, и лишь холодно откликнулся: «О!»

– Ты ведь так сблизился с Шан-лаобанем, наверняка заметил, что в его теле чего-то не хватает?

Чэн Фэнтай аж испугался, на ум ему тут же пришла труппа «Наньфу» [70] , подумал он и о певцах-кастратах с Запада, а затем еще раз вспомнил Шан Сижуя в женских образах, его обворожительность и мягкий голос. Всплыли у него в памяти и потешные слухи насчет Шан Сижуя. «Не может того быть, – подумал он, – если этому актеру и впрямь недостает столь важной детали, как же ему живется?» Впрочем, в тот же миг подумал, что с Шан Сижуем, скорей всего, все в полном порядке. Другие могли городить всякий вздор, не стал бы он в самом деле снимать с Шан Сижуя штаны перед всеми, чтобы не обидеть его, ему же эти подозрения казались смехотворными.

70

Труппа «Наньфу» (кит. ??) – «Южная резиденция» – труппа, состоящая из дворцовых евнухов, созданная при цинском императоре Цяньлуне.

– И чего ему не хватает? Я вот не заметил, чтобы ему чего-то недоставало.

Фань Лянь с невинным видом указал на горло:

– У него нет кадыка.

И вот тут-то Чэн Фэнтай вспомил, что и правда, когда верхние пуговицы на халате Шан Сижуя были расстегнуты, виднелась его гладкая шея. Расстегни ты еще одну пуговицу – и увидишь плавный изгиб шеи, идущий прямиком до ключиц.

– Прежде чем у Шан-лаобаня в подростковом возрасте начал ломаться голос, он исполнял мужские роли, причем амплуа ушэн! Когда же пришло время голосу ломаться, у всех он переменился, лишь у одного Шан-лаобаня остался почти таким же, как прежде, слишком молодым и нежным. Старый хозяин труппы Шан – приемный отец Шан-лаобаня Шан Цзюйчжэнь – человек вспыльчивый и раздражительный, десять лет он воспитывал этого ребенка, однако владыка небес словно закрыл глаза, послав ему это несчастье. Старый хозяин труппы Шан от волнения так вспылил, что схватил толстенную дубинку и избил Шан-лаобаня, приговаривая, что тот, подражая своей шицзе, игравшей женские роли, сам испортил себе голос. Однако в то время Шан-лаобань не уступал и в боевых навыках, он перелез через стену и выбежал на улицу, оборачиваясь и громко крича: «В том, что голос не меняется, моей вины нет! Отец, что тебе толку с того, что ты меня лупишь? Пусть даже ты забьешь меня до смерти, это все равно что лишай на голове у монахини вырастет, волос и так и так не будет!»

Проговорив это, Фань Лянь весело хихикнул, Чэн Фэнтай расхохотался, да и Лао Гэ, слушавший их разговор позади, не сдержал радости.

– С тех пор эта прибаутка «Все равно что лишай на голове монахини вырастет, волос и так и так не будет» разошлась по всему Пинъяну, до Шан-лаобаня никто такого и не слышал. Мы все засомневались даже, не сам ли он ее придумал, ха-ха!

Чэн Фэнтай сказал со смехом:

– Шан-лаобань говорит верно, в том, что голос его не сломался, вины его нет. Этот его учитель и в самом деле неразумен, ничего не желал слушать. С самого детства на долю Шан-лаобаня, видимо, выпало немало обид и горестей.

Фань Лянь проговорил:

– На актеров удары сыпятся один за другим, и когда они поют хорошо, их бьют, а уж когда поют плохо, тем более им достается. Изначально он обучался амплуа ушэн, а для ушэнов важна медная кожа и железные кости, им ведь достается еще больше побоев.

Чэн Фэнтай с трудом мог увязать прелестного, изнеженного и пышущего молодостью Шан Сижуя с медной кожей и железными костями, и сердце у него заболело от острой жалости.

– Но, на мой взгляд, он и сейчас прекрасно исполняет шэнов, разве не так?

– Да, исполняет прекрасно. Но и многие из наших друзей-любителей тоже поют прекрасно. Однако они навряд ли смогут вступить в труппу и стать профессионалами, зарабатывать на этом долгие годы. Тут есть тонкости! Если основоположник профессии тебе не благоволит, какое-то время ты пропоешь, но не всю жизнь. Только те, кто выступает на сцене, это понимают.

Чэн Фэнтай не совсем его понял, но все же кивнул:

– И после этого он стал исполнять дань.

– После этого он отправился изучать игру на цине. Именно тогда он обучился играть на всяческих музыкальных инструментах. Он и в самом деле решил, что петь больше не сможет, но расстаться с театром был не в силах, вот и решил обучиться этому мастерству, чтобы не умереть с голоду в театральной труппе. Так он и промаялся год с лишним, пока однажды на семейном торжестве одной чиновничьей семьи не должна была выступать невестка Пин. Однако она застудила горло и петь не могла, испугалась, что прогневает чиновника. Тут-то Шан-лаобань и отважился выступить вперед, укрывшись за занавесом, он запел вместо невестки Пин, что стояла на сцене, – вот что значит «у платья небожителей нет швов», проделано все было безупречно!

Чэн Фэнтай самодовольно захихикал сквозь зубы, он представил себе, сколько сноровки требовала эта пьеса, в которой дракона украли и подменили его фениксом, как она была изумительна.

– После того вечера невестка Пин взяла дело в свои руки и поручилась, что сама обучит его исполнять дань. Старый хозяин Шан уже не возражал против его учебы. Затем Шан-лаобань принялся то здесь стучать молотком, то там, то есть тайком обучаться у выдающихся мастеров, а потом наконец выучился и вышел на сцену. – Дойдя до этого места в своем рассказе, Фань Лянь не сдержался и почесал в затылке, на лице его застыло изумленное выражение, словно он не мог и представить, о чем говорит: – Ты говоришь, он судит о новом по тому, что уже знает, но как же стремительно он все схватывает! Мужские роли в его исполнении были совершенно в духе школы Шан, он перенял их от учителя. Но вот женские его героини не похожи ни на одно из течений, словно он взял понемногу от каждой школы, и в то же время есть в его образах какая-то самобытность. Да и голос у него такой, что слушать его приятно. Вот почему он больше прославился за счет женских ролей, – Фань Лянь помолчал немного и добавил: – Он прибавил иероглиф «жуй» [71] к своему имени только тогда, когда сменил амплуа на дань.

71

Иероглиф жуй ? в имени Шан Сижуя означает «бутон».

Тем временем на сцене вдовствующая императрица отравила гуйфэй и заключила императора под стражу. Десять лет император провел в заточении, на него обрушилась невыносимая печаль. Меч его, прежде сверкавший чистым блеском, теперь пропал, и император, стоя на мосту, под которым бушевала река, только и мог, что бессильно вздыхать, безоружный:

– И где сейчас Шэнь Бао-сюй [72] , что голову свою горячую сложил?

Не видел кто пять сотен смельчаков?

72

Шэнь Бао-сюй (кит. ???) – чиновник царства Чу в эпоху Чуньцю (770–476 гг. до н. э.)

Нет больше сосен у ступеней красных, что к трону моему вели,

Лишь поросли полынью да репеем из золота палаты.

Эй, кто-нибудь! Вопрос наш передайте, прошло уж десять лет,

Остался ли здесь кто, на острове Интай [73] ,

Не изменивший долгу своему?

Как и ожидалось, только когда отзвучала эта строчка, все в зале поняли, что же за историю ставил сегодня Шан Сижуй. В зале воцарилась странная тишина. Все они глядели на Шан Сижуя, словно подсматривали за скрывавшейся в стенах императорского дворца тайной, давно покрывшейся пылью.

73

Остров Интай (кит. ??) – остров в искусственном озере Чжуннаньхай неподалеку от Запретного города в Пекине, где по приказу вдовствующей императрицы Цыси держали в заточении Гуаньсюя, предпоследнего императора Китая.

Фань Лянь протянул длинное «Ой!» и сказал:

– Смелости Шан-лаобаню не занимать! Вот же счастье! Император сейчас в Тяньцзине! – А затем усмехнулся: – А он и в самом деле хорош! Этим представлением он обрушит на себя не только пересуды, но и слепую любовь как барышень, так и молодых замужних дам!

Чэн Фэнтай сказал со смехом:

– Эти слова звучат так, словно вызывать на себя любовь барышень ему не впервой!

Фань Лянь прыснул со смеху:

– Вот это новости! Шан-лаобань покидал Пинъян трижды, и впервые как раз из-за этого!

– Э! Это из-за чего же?

Фань Лянь понизил голос:

– Из-за барышни.

Чэн Фэнтай вскинул брови, он и слыхом не слыхал об этом прежде.

– Он пленил дочь начальника уезда, и девица подарила ему семейную реликвию в знак своей привязанности. Когда же об этом стало известно, Шан-лаобаню пришлось уехать на чужбину и выступать с концертами на стороне, и вернуться он осмелился, лишь когда та барышня вышла замуж.

Чэн Фэнтай хмыкнул:

– А ведь так с виду и не скажешь…