Зимняя бегония. Том 2

Сяо Лай чарующе улыбнулась Сяо Чжоуцзы, закивала ему, а затем бросилась вдогонку за Шан Сижуем, чтобы присматривать за ним. Сяо Чжоуцзы – теперь его следовало звать Чжоу Сянъюнь – переполнял восторг, внутри у него будто взрывались фейерверки счастья, глаза же были на мокром месте.

Глава 12

После выступления Чжоу Сянъюня начиналась главная часть вечера – новая пьеса Шан Сижуя «Записки о прячущемся драконе [64] ». Нин Цзюлан кратко изложил сюжет пьесы, а молодой господин Ду Ци переписал, улучшил и доработал текст. Написание либретто и подбор музыки заняли почти два года, сам же спектакль состоял из десяти небольших актов и длился четыре часа, укладываясь в один вечер. В этом и состоял замысел Шан Сижуя касательно нововведений в опере: очистить и сократить историю, чтобы рассказать ее за один вечер от начала и до конца, а не растягивать представление, утомляя зрителей, на несколько дней, – это озарение пришло к нему после просмотра западных фильмов.

64

Прячущийся дракон (кит. ??) – о скрывающемся будущем императора или непроявленном таланте.

Императора в пьесе с восемнадцати до сорока-пятидесяти лет играл сам Шан Сижуй, и это было вызовом не только его голосу, но и актерскому мастерству. Когда восемнадцатилетний император ступал на сцену, он упражнялся с мечом в императорском саду Юйхуаюань [65] в ярко-желтом парадном платье, с густыми бровями и большими глазами; весь горящий отвагой, он пел о своем стремлении очистить страну, обликом напоминая молодого рыцаря. Он проговорил:

Сияет меч под лунным светом, скользя по шелку желтому,

65

Сад Юйхуаюань (кит. ???) – императорский сад в Запретном городе Пекина.

Взглянув назад, огонь свечей я вижу, что пылают в прошлом,

И сизой дымкой вдруг опустится туман,

Железным обручем раскинувшись по рекам и горам!

Чэн Фэнтаю показалось, что голос Шан Сижуя, проскользнув по его позвонкам, устремился прямиком к макушке, обратившись горячим источником, отчего кожа на голове у него занемела. Он тихонечко вздрогнул, хрипло выдохнул, и ему стало так хорошо, будто он целиком погрузился в обжигающую ванну.

Фань Лянь захлопал в ладоши:

– За эти два года я уж привык, что Шан-лаобань исполняет дань, и все же шэнов он поет убийственно хорошо! И это еще куньцюй, будь то пекинская опера, он мог бы дать голосу еще больше воли!

Всем известно, что в Пинъяне Шан Сижуй прославился, исполняя амплуа ушэн [66] , однако после приезда в Бэйпин сосредоточился на ролях цинъи, благородных девиц, и сяодань, славой своей почти затмил небеса, так что публика мало-помалу и позабыла, насколько многогранны его таланты, насколько он непревзойден во всех амплуа.

66

Ушэн (кит. ??) – герой-воин, молодой мужчина, прекрасно владеющий боевыми искусствами.

Внизу, где располагались сидячие места, вдруг раздался звон бьющейся фарфоровой посуды, несколько заносчивых нахалов в коротких куртках вскочили со своих мест, засучив рукава и готовясь ринуться в драку. Они начали переворачивать стулья и браниться, кидая объедки фруктов и шелуху от семечек на сцену. Однако оттого, что сцена находилась далеко от партера, угодили они в сидящих впереди зрителей, посеяв смуту в зале и взбаламутив всех зрителей.

– Эй! Убирайся-ка! Убирайся!

– Чтоб тебя..! Что за дрянь ты исполняешь!

– Проститутка, торгует своим задом! Вали со сцены!

Случилось то, с чем они пытались бороться. Голоса выдали зачинщиков, стало ясно, что это не простые страстные театралы, борющиеся с оригинальностью Шан Сижуя, а его товарищи по «грушевому саду», решившие подставить ему подножку. Шан Сижуй только открыл рот, не успел спеть еще и пары фраз, где же ему успеть опротиветь зрителям? Коллеги Шан Сижуя затесались среди зрителей и решили подорвать его авторитет, прежде чем зал разразится первыми восторженными криками.

Чэн Фэнтай подумал, что этим людям жизнь не мила, раз они смеют безобразничать в присутствии солдат командующего Цао. Насколько же велика их ненависть к Шан Сижую! Нахмурив брови, он показал рукой вниз. Командир Ли давно уже стоял, вытянув шею в ожидании его приказа, и в этот миг вдруг заметил, что и жест Чэн Фэнтая, и его облик напоминали их молодого маршала, старшего сына командующего Цао. Хоть эти двое и не были связаны по крови, но вот уж и правда, «сыновья походят на дядюшек по матери».

Несколько смутьянов могучего телосложения оказались городскими хулиганами, которые без дела слоняются по улицам, владея парой приемчиков шаолиньской школы бокса, но вовсе не были отчаянными головорезами. Они заранее выяснили, что командующего Цао на представлении не будет и это прекрасная возможность учинить скандал. Если затесаться в толпе, солдатня не станет утихомиривать их из страха навредить зрителям, и у хулиганов будет немного времени, чтобы устроить смуту. Да они и не собирались вовсе выбегать на сцену и кого-то избивать или срывать представление – лишь побраниться всласть да поднять шум, чтобы пристыдить Шан Сижуя и опозорить его новую пьесу.

Стоящие за кулисами наблюдали за происходящим в бессильном волнении, их обжигала нестерпимая тревога. Юань Лань и Шицзю тоже поняли, что это происки коллег, и яростно обсуждали, какая из школ могла за этим стоять, готовясь разоблачить врага и отплатить ему око за око. Ду Ци цветисто поносил их матушек и предков – нечасто встретишь культурного человека, владеющего столь грязным языком. Сяо Лай вцепилась в занавес, вся превратившись в комочек нервов. Сколько подобных стычек она прошла, и всякий раз душа ее тревожилась безмерно. А что тогда чувствуют актеры на сцене! Столько пота и крови они вложили в это представление, и если оно провалится из-за каких-то подонков, сколько боли это принесет! Она обернулась к Сяо Чжоуцзы, лицо которого исказилось страхом, и похлопала его по тыльной стороне руки:

– Не бойся. Шан-лаобань уже много раз видел подобное.

Юань Сяоди, стоя подле Юй Цин, тихим голосом успокаивал ее:

– Шан Сижуй – человек, разбирающийся в своем деле и умный, пока он не остановит представление, поражением это считаться не может!

Повернув голову, Юй Цин одарила его натянутой улыбкой, но смятение ее не покидало.

Шан Сижуй все же был Шан Сижуем, он недаром заслужил благосклонность Юань Сяоди и не подвел надежд остальных. В этой скверной ситуации, когда все зрители в зале начали за него волноваться, он прочистил горло и переглянулся с дядюшкой Ли, мастером игры на хуцине, пребывающем в его единоличном распоряжении. Дядюшка Ли хоть и не знал, какое чудо собирается сотворить Шан Сижуй, но по его взгляду все понял, махнул рукой другим аккомпаниаторам, чтобы те прекратили играть, а сам приготовился следить за каждым движением Шан Сижуя. Он знал, что тот собирается отойти от либретто, по счастью, в этой сцене он выступал один и мог не бояться, что другой актер не подхватит его слов. Однако хуцинь должен быть наготове, чтобы следовать за Шан Сижуем: если он хорошо исполнит эту арию, представление можно считать удавшимся. Если же Шан Сижуй оплошает, дядюшка Ли не оставит его позориться в одиночестве, а как сможет прикроет его недостатки, чтобы хоть чем-то улучшить его положение.

Дядюшка Ли, надежный товарищ Шан Сижуя, понимал его без слов. Некогда он блистал в артистических кругах, однако сейчас предпочитал не говорить о своем удивительном прошлом, история его прервалась вместе со сгинувшей с лица земли императорской династией. Сейчас же писалась история Шан Сижуя. Однако дядюшка Ли ясно видел в Шан Сижуе образы прошлого – легендарные, ослепительные и самобытные, нанизанные на сменяющие одну за одной династии. Шан Сижуй расцветил прежде черно-белые образы, пронзив былое снопом света, и помутневшие от старости глаза дядюшки Ли обожгла жгучая боль – это были подступившие от тоски слезы.