Зимняя бегония. Том 2

– Мне петь? Где я сейчас смогу петь? Старикан прав, я лишь актер, хоть я своим пением и обрушу небеса, мне никогда не выпрыгнуть из его ладони [76] . Угодить к нему в руки – это моя судьба!

Голос его сорвался на фальцет, по-видимому, прежде он исполнял женские роли.

Шан Сижуй сказал:

– В тот год, когда я хотел покинуть командующего Цао и уехать в Бэйпин, командующий тоже не соглашался. Но я поставил свою жизнь на кон и сбежал.

Человек долго молчал, а затем горько усмехнулся:

76

Отсылка к Учжишань (кит. ???) – пятерне Будды, у которого каждыи палец словно гора. В «Путешествии на запад» Сунь Укун, царь обезьян, поспорил с Буддои, что если выпрыгнет из его ладони, то получит небесныи трон. Однако Сунь Укуну это не удалось.

– Мы с тобой разные. Ты свободный человек.

Шан Сижуй никогда не знал, что значит быть несвободным в этом мире:

– Если захочешь сбежать, способ всегда найдется. Или же приходи выступать в мою труппу «Шуйюнь», я тебя защищу как следует!

Стоило охраннику услышать эти слова, как он не выдержал, постучался дважды в дверь и тихо проговорил:

– Господин Чу, уже два часа ночи, хозяин, должно быть, беспокоится.

Господин Чу, однако, пропустил его слова мимо ушей и продолжил говорить:

– Я давно уже не пел, если и в самом деле запою, боюсь, голос мой будет не таким чистым, как у тебя. Голос твой за последнюю пару лет стал еще звонче прежнего, а как ты управлялся с мечом! И все же я больше люблю твоих сяодань – твою Хуннян [77] . Когда ты снова сыграешь Хуннян?

Шан Сижуй ответил со смехом:

– Я уже больше года не играл эту пьесу. Сейчас здесь Юй-лаобань, и я думаю воспользоваться случаем, чтобы побольше сыграть куньцюй. Как отыграем «Записки о прячущемся драконе», в следующем году собираемся с Юй-лаобань поставить «Любимую подругу»!

77

Хуннян (кит. ??) – умная и смелая служанка Цуи Инъин, героиня пьесы «Западный флигель».

Господин Чу захлопал в ладоши, радостно засмеявшись:

– А эта пьеса еще лучше! Люди сейчас знают только пекинскую оперу «Любимая подруга», а о куньцюйской и не слышали, хотя очевидно же, что это две разные истории, их следовало бы и назвать по-разному. Разве ты не пел ее с Цзюланом когда-то? Твоя Цао Юйхуа была поистине великолепна!

Чэн Фэнтай ясно себе представил, как Шан Сижуй, получив похвалу, принял одухотворенный вид и задрал свою мордашку с острым подбородком.

Но вдруг господин Чу снова заговорил с грустью в голосе:

– Жаль только, что в этот раз я вас не услышу. После Нового года я со стариком отправляюсь в Нанкин по службе, не знаю пока, смогу ли вернуться в Бэйпин. Старикану уже много лет, не помешало бы ему и умереть…

Шан Сижуй хотел было что-то сказать, но господин Чу, едва не заливаясь беззвучно горькими слезами, перебил его:

– За все эти годы, что я провел подле старика, нажил себе немало врагов, всем им не терпится, как только старикан сомкнет глаза, тут же сожрать меня! Мне, пожалуй, больше и не посчастливится вернуться. Почтенный Жуй, это наша с тобой последняя встреча!

Шан Сижуй вздохнул в нетерпении, разгневанный его нежеланием бороться, видимо, он снова собрался высказаться о предательстве и побеге. Только эти слова сорвались с его языка, как охранник оттолкнул Чэн Фэнтая в сторону, выбил дверь и, низко склонив голову, проговорил с необычайным почтением:

– Господин Чу, время уже позднее, нам и в самом деле пора.

Чэн Фэнтай переглянулся с Шан Сижуем, а затем посмотрел на этого господина Чу, пораженный им с первого же взгляда. Он давно уже знал, что все актеры театра по-своему красивы: будь то безмятежная красота Цзян Мэнпин или изящность Шан Сижуя, в труппе «Шуйюнь» собрались прямо-таки небожители и небожительницы, сошедшие со старинных свитков. Ясно было, что и Чжоу Сянъюнь обещает вырасти красавцем. Даже Юй Цин, которая пришла в эту профессию уже взрослой, была ослепительно прекрасна. Но вот господин Чу… Лицо его будто было покрыто легкой дымкой, черты, тонкие и нежные, выведены тушью, и во всем его облике сквозила обида вперемешку с негодованием. Он был хрупок, словно веточка ивы, раскачивающаяся на ветру, излишне худой, казалось, что и традиционный китайский костюм для него слишком тяжел. В голове Чэн Фэнтая мгновенно всплыло три иероглифа – Линь Дайюй [78] .

78

Линь Дайюй (кит. ???) – героиня одного из четырех великих классических романов Китая «Сон в красном тереме», написанного Цао Сюэцином, стала именем нарицательным для человека слабого и болезненного. Из-за смерти матери и болезни отца вынуждена была переехать в дом бабушки, где много тосковала. Характер у нее гордый, и в то же время это девушка чувствительная и сентиментальная.

Обликом господин Чу и в самом деле напоминал Линь Дайюй, и пусть судьба у них была схожа, нрав у него был намного круче, чем у нее. Он свирепо воззрился на того охранника, однако глаза его заволокло влажной дымкой, словно он вот-вот прольет слезы. От этого жестокость его развеялась, и у людей он вызывал жалость. А затем, прежде чем хоть одна слезинка сорвалась с его глаз, господин Чу подошел к охраннику и зарядил ему оплеуху:

– Попробуй только вернуться и начать сплетничать!

Возвышающийся над ним охранник, уже привыкший к его нраву, даже не шелохнулся, лишь еще ниже опустил голову:

– Не смею, прошу господина Чу вернуться домой.

Господин Чу встал у двери, спрятав обе руки в широкие рукава, тяжелым взглядом он рассматривал Чэн Фэнтая, а затем повернулся к Шан Сижую и сказал со смехом:

– У каждого своя судьба. Цюнхуа высоко ценит доброту Шан-лаобаня, но принять ее не сможет. Вы берегите себя, ни в коем случае не ходите по моей дорожке. Чему суждено случиться, от того не получится бежать всю жизнь, – голос его внезапно переменился, если с Шан Сижуем он говорил нежно, сетуя на обиды, то теперь зазвучал холодно и отстраненно, всем своим видом выражая нарочитую непринужденность и независимость.

Шан Сижуй проводил его до двери, господин Чу прошел немного по коридору, затем оглянулся и посмотрел на Шан Сижуя, тот кивнул ему и помахал рукой на прощание. Дойдя до театральных подмостков, он снова остановился и в оцепенении устремил взгляд на сцену. Высокий и болезненно худой, один-одинешенек он стоял за пределами сцены, напоминая душу, так и не нашедшую перерождения, что напрасно мечтает о великолепии прежней жизни. Так он и простоял там в забытьи, уйдя лишь спустя долгое время.

Проводив Чу Цюнхуа, Шан Сижуй в волнении притянул Чэн Фэнтая к себе:

– Второй господин, второй господин! Как вам мое сегодняшнее выступление?

Чэн Фэнтай погладил его по голове и сказал со смехом:

– Великолепно! Никогда не видел ничего лучше! У Шан-лаобаня был такой величественный вид! Солдаты, которых привел второй господин, не очень-то соответствовали Шан-лаобаню! А какой Шан-лаобань выдающийся талант!

Шан Сижуй прищурился в улыбке:

– Ну это само собой!

Так они и разговаривали, обсуждая судьбу Чу Цюнхуа, пока Чэн Фэнтай помогал Шан Сижую снять грим. Когда грим был снят, Шан Сижуй словно смыл с себя и бодрость духа, тут же принялся зевать аж до слез, выступавших на глазах. Чэн Фэнтай взглянул на часы – скоро начнет светать, поглаживая Шан Сижуя по спине, он рассеянно улыбнулся:

– Ох… Неужели господин Чу признал такого большого человека своим покровителем? На сей раз он едет в Нанкин, кто знает, может быть, станет и премьер-министром Цзяном. А господин Чу теперь наследник престола.

Сонный Шан Сижуй, услышав эти слова, глупо захихикал. Его охватила полудрема, разум затуманился, как у пьяного, самый что ни на есть настоящий дурачок. Улучив момент, Чэн Фэнтай тихо заговорил о другом:

– Почему ты покинул резиденцию командующего, когда он так горячо о тебе заботился?