Злобный рыцарь

– Ээээй...
– прошелестело лицо.
– Приветики... Новый песик?.. Добрый песик? Пусти, а?

– Таак, - Денисов понимающе кивнул, сделав шаг обратно, - вот, наконец, и призраки пожаловали. Тебе чего?

– А что нужно страннику, лишенному крова?
– лицо наклонилось, силясь заглянуть в просвет между шторами.
– Гостеприимство, песик. Только гостеприимство.

– Песик?
– мрачно переспросил Костя.

– Не обижайся, - оплывающие дымом пальцы сделали небрежный жест, - это лишь милое, обыденное прозвище. Мы всех хранителей так называем.

– А как хранители называют вас?

– Мне не хотелось бы об этом говорить, - призрак заметно насупился, потом снова попытался заглянуть в комнату.
– А что по телевизору? У вас есть спутниковое?

– Не слишком ли ты разборчив для бездомного?
– буркнул Костя.
– Катись отсюда, у меня и без тебя забот хватает!

– Какой-то ты злой, - сделало вывод фосфорицирующее лицо.
– По всему видно, песик, что ты новенький. Правил нового мира не ведаешь. У нас принято впускать человека, если...

– А у меня принято наматывать человека на дерево, если он не понимает слова "катись" с первого раза!

– Хранитель не может коснуться призрака, - лицо надменно ухмыльнулось.

– Зато хранитель может позвать соответствующую службу, - заметил Костя.

– Ха-ха, у вас нет такой службы!

– А вот я сейчас свистну наставника и уточню у него.

– Мне пора, - тут же сказал призрак и сиганул куда-то вверх, словно гигантский кузнечик. Лишенный способности одеваться, он промелькнул перед Костей во всех анатомических подробностях, вследствие чего Денисов убедился, что прочие части призрака выглядят не лучше его физиономии.

– Жуть, - сказал он, прижимаясь носом к стекольному сопротивлению воздуха.
– Лучше уж хнычущий флинт, чем стать таким страшилищем!

Приглядевшись к выглядывавшей из-за забора пятиэтажке, Костя приметил сбоку, между окном и балконом юркое, слабо светящееся мельтешение. И еще одно. И еще. Заинтересованный, он принялся считать - и насчитал не меньше десятка призраков, проворно снующих по стене дома, словно жуки. Судя по всему, они, как и упрыгнувший несостоявшийся гость, тоже жалостно стучались в окна.

– Эээй...
– прошелестело где-то наверху.
– Эээээй...

Что-то грохнуло, светящаяся фигура, мелькнув мимо денисовского окна, шмякнулась в кусты, и сварливый женский голос прокричал ей вслед:

– Пошел на хер отсюда!

Костя, не выдержав, расхохотался, и оплывающее лицо, пройдя сквозь ветки, злобно рявкнуло:

– Смейся-смейся! Недолго вам осталось смеяться, шавки! Я вот посмеюсь, когда вы все подохнете, а мы...

В этот момент к зарослям метнулась еще одна светящаяся фигура, одна рука которой полностью обратилась в извивающийся сгусток дыма, и, что-то угрожающе прошипев, отвесила беснующемуся призраку оплеуху, после чего собратья перемахнули через забор и пропали в темноте. Костя, все еще смеясь, вернулся в комнату, качая головой. Аня сидела возле пианино и забинтованной рукой водила по закрытой крышке. В другой руке, разумеется, был бокал.

– Оживленный район, - Костя повалился обратно в кресло.
– По-моему, я до сих пор еще не встретил никого, кто был бы в своем уме. У тебя в этом городе есть родственники? Мне бы не помешала поддержка семьи.

Лемешева открыла крышку и принялась перебирать клавиши так осторожно, словно гладила на редкость хрупкого котенка. Пианино отозвалось тихими меланхоличными звуками.

– Я не люблю классику, - предупредил Костя.

– Единственное, что могло бы быть возможным, теперь невозможно, - пробормотал его флинт, продолжая перебирать клавиши все быстрее и быстрее. Из звуков исчезла меланхоличность, они начали складываться в мелодию - тонкую, стремительную, подпрыгивающую, словно ручей, бегущий по горной круче. Косте, вслушивавшемуся в мелодию без особого воодушевления, подумалось, что ручеек этот бежит довольно-таки злобно.

– Единственное...
– повторила Лемешева и вдруг, с грохотом поставив бокал, принялась яростно сдирать с руки бинт. Швырнув сероватые кольца на пол, она ударила по клавишам и обрушила на озадаченного Денисова целый водопад мощных аккордов, после чего, болезненно зашипев, захлопнула крышку и начала усиленно растирать левую ладонь.

– Если б не этот лед, и не твоя дурацкая неуклюжесть, и не этот осел со своим танком!..

– Это ты обо мне?!
– удивился Костя, сев прямо.
– Чего это я сразу осел?! Да ты сама!.. Я вообще ничего не делал!

Флинт в ответ схватил бокал и швырнул в его сторону, по широкой дуге расплескав вино. Бокал пролетел в сантиметре от денисовского носа и разбился о шкаф, окатив дверцу остатками десертного и стеклянным крошевом.

– Ты так могла попасть в глаз!
– возмутился Костя.
– Из-за чего вообще крик, я не понимаю?!

Но Аня, не дав ему никакого вразумительного ответа, с рыданиями вылетела из комнаты.

– Куда?!
– крикнул он ей вслед.
– А убирать кто будет?!

Побарабанив пальцами по подлокотникам, Костя раздраженно вскочил и пошел следом. Хоть он и не смотрел, куда она побежала, - сразу же уверенно повернул в сторону спальни - след эмоций флинта, злых, болезненных, безнадежных - был четким. Словно невидимая путеводная нить, тянущаяся по коридору, ныряющая в дверной проем и исчезавшая в плотном клубке боли и злости, облеченном живой плотью. Все это лежало на застеленной кровати и вздрагивало. Очередная серия многосерийных рыданий.

– И к чему все это?
– осведомился он, не без опаски запрыгивая на разложенную гладильную доску.
– Ты, судя по всему, и раньше вряд ли давала концерты. Это ты виновата в том, что случилось!.. Кстати, ничего особенного и не случилось. Насколько я помню, никаких таких травм у тебя не было. Так что скоро опять будешь играть свои собачьи вальсы...

– У меня никогда ничего не получится, - простонал его флинт в покрывало.
– Она права - не получалось и не получится! Нет смысла и пытаться! Зачем я живу? Лучше б я умерла!