Злодейка в быту

Думать стоит о другом — откуда демон вообще в курсе текущего политического расклада?

— Они оба мертвы?

— Те четверо, уверен, тоже. Впервые с таким сталкиваюсь.

— Эм? Шаоян, тогда с чего ты решил, что те четверо тоже мертвы?

— Впервые я сталкиваюсь на практике, — лениво поясняет он, — а в теории я знаком с самыми разными вариациями печати верности. Видите ли, госпожа, уничтожать весь отряд за предательство одного весьма расточительно. Обычно печать ставится каждому бойцу.

— Он не предавал.

— Он подумал, что вы каким-то образом его читаете, и печать сработала.

В глубине души я рада, что мне не придется брать на себя ответственность за решение чужой судьбы. И то, что дядя ничего не узнал, тоже радует. Только на душе погано.

Я устало опускаюсь на сундук и понимаю, что выдала демону свою слабость. Это… плохо.

Зато выспалась.

Из-за колодца высовывается призрак старика. Демону хватает одного взгляда, чтобы призрак юркнул обратно в укрытие и затих. Интересно, о какой справедливости он просил? Придется разбираться, но чуть позже. А сейчас что делать? В голове не укладывается, что у меня на дворе два… тела.

— Больше незваных гостей нет, Шаоян?

— Пока нет. А вот званые, полагаю, скоро будут.

Он имеет в виду дядю? Да, получив вместо живых пленников четыре проблемы, дядя, вероятно, придет сам. Даже не ради меня, я иллюзий не питаю, его должна беспокоить безопасность его собственного поместья.

И дядя появляется даже быстрее, чем я ожидаю.

Рассвет только-только занимается, еще темно, и я замечаю отсветы со стороны чайной. Вереница огней приближается, и я приказываю Шаояну вытащить тела на передний двор. У меня нет ни малейшего желания пускать дядю к сундукам.

Шаоян задерживается у входа и замирает рядом с проломом с видом образцового слуги. Я уже не удивляюсь тому, насколько он хорошо ориентируется в правилах больших поместий. Обычно гостя встречает слуга и в зависимости от статуса гостя либо оставляет его ожидать снаружи, пока из поместья не дадут указаний, как поступить, либо приглашает в передний павильон. Дядю должен встретить слуга… которого у меня нет. Шаоян предлагает на место привратника себя. Ага, дядя будет счастлив обнаружить демона.

— Я не хочу, чтобы о тебе знали, Шаоян, — напоминаю я.

— Конечно, госпожа. Как вам будет угодно.

Черная ночь уже посерела, но вокруг Шаояна сгущаются тени, и его фигура растворяется во мгле. Я уверена, что он стоит на прежнем месте, не сдвинувшись ни на шаг, но в то же время я, как ни стараюсь, не могу его заметить.

Между тем вереница приближается.

Может, нанять пару крестьянок? Ага, необученных. Дядя обязательно использует их неизбежные ошибки против меня, а страдать им. Нет, нанимать крестьянок нет никакого смысла. Окажись в здешней глуши торговец слугами… Тоже никакого смысла взваливать на себя ответственность за чужие жизни.

По мере приближения вереница распадается на фонари, покачивающиеся на длинных шестах. Слуги идут, а дядя… Я его не вижу, но предполагаю, что в паланкине именно он, больше некому.

— Прибыли, господин. — Слуги опускают паланкин и поднимают полог.

— Хорошо-хорошо. — Дядя выбирается наружу, оглядывается и тут же устремляется ко мне с нарочито встревоженным видом. — Юйлин! Что с тобой случилось, племянница?

Ах да, у нас снова зрители. Гораздо меньше, чем днем, но все же зрители. И дядя прекрасно отыгрывает роль старшего родственника.

— Дядя, со мной все прекрасно! О чем вы? Я только вчера купила себе поместье и еще не успела навести здесь порядок. Пожалуйста, не обижайтесь. Добро пожаловать, проходите скорее.

Я болтаю и не даю дяде и слова вставить — не хочу спектаклей на публику. Дядя принимает мои правила игры и, заложив руки за спину, входит.

Выражение его лица слегка меняется — гаснет градус доброжелательности. Но враждебности дядя не показывает, скорее, он изображает умудренного жизнью человека, готового быть снисходительным к капризам глупой родственницы, у которой играет юность.

— Юйлин… — При виде тел он останавливается.

— Я попыталась допросить главаря бандитов, дядя, но он замолчал навсегда.

— Печать верности? Это серьезно.

— Дядя, я так рада, что поступила правильно!

— О чем ты? — Он опускается на одно колено, заглядывая в лицо командиру, и не обращает на мои слова должного внимания, в результате попадает в мою ловушку.

— Отделиться было единственно верным решением. Как бы я справилась, если бы эти преступники напали на поместье и пострадали кузины?! — Я точно не вернусь.

— Ох…

Дядя поднимается на ноги.

Почему мне кажется, что дядя знает главаря?! Определенно, дядя увидел нечто, что ему очень не понравилось. Спрашивать я не пытаюсь — не верю, что он мне что-то скажет. Я наблюдаю, и чем больше я думаю, тем подозрительнее выглядит тот факт, что на всем протяжении пути из столицы на меня никто не нападал, а стоило приблизиться к поместью дяди, так атака за атакой, я едва успеваю переводить дыхание.

Я не готова обвинять дядю, но…

Либо дядя причастен, либо что-то знает, а глухая провинция оказалась тем самым тихим омутом, в котором водятся демоны, один уж точно.

— Что-то не так, дядя?

— Как они смеют нападать на семью Тан?! — патетично восклицает дядя.

Понять, искренен он в этот момент или нет, я, увы, не могу.

Дядя зовет с улицы слуг и приказывает забрать тела. На его зов откликаются двое крепких мужчин. У обоих заготовлена рогожа, в которую они заворачивают тела. Я задумываюсь — а что увидят зрители? Надо будет заглянуть в чайную послушать сплетни.

А пока я кланяюсь:

— Большое спасибо, дядя. Без вашей заботы мне было бы трудно.

— Мы семья, Юйлин. К чему благодарность?

— Тогда я просто приму. — Я повторно кланяюсь.

Нутром чую, что сейчас что-то будет. Наверное, дядя попытается вернуть меня в поместье, но он меня удивляет. Он проводит открытой ладонью, будто незримый круг рисует. Я догадываюсь, что он прислушивается к окружающему пространству.

— Юйлин, — голос дяди становится строгим, — что ты скрываешь? Я чувствую исходящую из внутреннего двора демоническую ци.