Злодейка в деле

— С-с, — будучи человеком, Феликс демонстрирует мне раздвоенный язык.

Я фыркаю. Настроение стремительно улучшается, будто и небыло вчера мутных предчувствий и сомнений.

После завтрака Феликс оборачивается полностью. Я же облачаюсь в парадную военную форму. Увы, похвастаться легендарной бронёй больше не получится, зато получится въехать в столицу так, как, подозреваю, до меня никто никогда не въезжал — верхом на ящере.

— Да здравствует принцесса Крессида!

— Слава принцессе Победительнице!

Человеческое море разлилось на подступах к столице. Процессия увязнет даже не добравшись до города. Я выпрямляю спину, приветственно машу, растягиваю губы в улыбке и задаюсь вопросом, лопнут у меня щёки от натуги или нет.

— С-с.

— Ползти будем до вечера, — соглашаюсь я с Феликсом, хотя, честно говоря, не представляю, что он хотел сказать своим шипением.

— Шс-с-с.

Не угадала?

Под лапы Феликса падает первый букет — крестьянский мальчишка нарвал для меня полевых цветов.

— Да здравствует принцесса!

Прогноз сбывается. Улитки быстрее ползают, чем мы пробираемся через столицу. Стражи как-то пытаются сдержать напирающую толпу, но получается у них не сказать, что успешно. Солнце почти касается черепичных крыш окраинной малоэтажной застройки, когда впереди гостеприимно распахиваются створки дворцовых ворот.

Я наконец-то дома!

Император лично выходит на вершину парадной лестницы. Я, позабыв обо всём на свете, приподнимаюсь, почти подпрыгиваю. Я так соскучилась, папа! Мне хватает выдержки не бежать наверх с визгом, как маленькая, не напрыгивать, изображая обезьянку, обнявшую любимую пальму всеми конечностями, включая гибкий хвост.

— С-с-с, — остужает мой пыл Феликс.

Или он о том, что не с его габаритами ломиться во дворец? Обернуться человеком при толпе зрителей Феликс тоже не может — лорды и леди стрептиз не оценят. А оборачиваться в малую форму ещё хуже — сдавать столь мощный козырь категорически нельзя.

Я мимолётно касаюсь чешуйчатого бока и окончательно вспоминаю о своих обязанностях.

Если честно, я устала. Сколько часов я сидела на загривке Феликса и олицетворяла собой победу империи? Пять? Шесть? Я должна была улыбаться, махать, притворяться бодрой и свежей. И с полудня до заката ни глотка воды, ни минуты отдыха. Щёки от улыбок болят. Но я собираю волю в кулак и величественно даже не поднимаюсь, а восхожу под сотней сотен взглядов..

Останавливаюсь, не дойдя до вершины пару ступеней:

— Ваше императорское величество, разрешите доложить! — кричать нельзя, но говорить нужно как можно громче, чтобы услышать меня могли пусть не все, но многие. — Мир со степью установлен. Отныне и вовек Великий хан принимает над собой вашу руку, сир. Главнокомандующая южной военной кампанией императорская принцесса Крессида Небесная.

Папа не менее пафосен:

— Благодарю за службу, госпожа главнокомандующая! Вы принесли долгожданный мир в наши земли. С возвращением, принцесса Крессида. Мне не терпится услышать подробности.

Ох, можно мне сперва посетить отхожее место, а? Ну, пожалуйста-а-а…

К счастью, по-настоящему подробностей папа не требует. На втором этаже папа жестом отсылает всю свиту. Лордам тоже не терпится услышать, что именно изменилось в степи, но им придётся терпеливо дожидаться моего выступления на Совете завтра, а сегодня отдых.

Едва мы остаёмся наедине, папа утягивает меня в скрытый за ближайшим гобеленом альков, мы ныряем в тайный ход.

— Кресси!

Прыгнуть обезьянкой я не успеваю — папа стискивает меня в костоломных объятиях.

— И-ик, — только придушенный писк издать у меня и получается.

Папа чуть ослабляет хватку и выговаривает, уткнувшись мне в волосы:

— Кресси, бессовестная, я же волновался за тебя!

Я прижимаюсь к нему крепче:

— Па-ап, я тоже за тебя беспокоилась, и тоже соскучилась. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю? Я тебя очень люблю-у-у. Но ведь сам понимаешь, что так надо было. Зато больше я от тебя никуда, честно слово!

Папа чуть отстраняется, щёлкает меня по носу:

— Совсем никуда? А замуж?

Шутливый вопрос подозрительно совпадает с образами из сна. Вывод напрашивается сам собой, хотя логики в моей догадке нет ни грамма.

— Кто-то посватался, да? Думаю не ошибусь, если скажу, что это Мергон.

Именно Мергон засуетился, когда я отправилась в степь, помощь якобы предлагали…

Предложили и предложили, боги с ними. У папы взгляд чуть туманится, словно он принял решение в пользу северного соседа и теперь думает о нашем скором расставании.

Я всегда знала, что меня ждёт политический брак, но не соотносила это знание с собой, ведь папа меня так любит, он спросит моё мнение, а я скажу, что ещё рано, и он согласно кивнёт. Увы, по-детски наивно.

Первая реакция — сходу закатить скандал.

Но я ведь принцесса поумневшая, поэтому отвечаю улыбкой, вопросов не задаю. Мы поговорим завтра, спокойно, обстоятельно. И к разговору я буду готова, выясню, что такого предложил Мергон, что папа всерьёз заинтересовался.

— Кресси, обсудим за завтраком? Мы давно не завтракали всей семьёй. Кстати, спасти тебя от Тери и Лёка?

Уверена, братики уже караулят меня в засаде, набросятся, затискают.

— Обсудим, пап. И нет, спасать не надо, справлюсь.

Папа вновь притягивает меня к себе.

— Кресси…

— Ты что-то хочешь спросить, пап? — откуда такая нерешительность? Может, про мергонского жениха?

— Кресси… Как там Олис?

Оу-у… Олис прав, я так и осталась эгоисткой.

— Он не признавался, но думаю, что мысленно меня проклинает. Жил, не тужил, наслаждался праздным образом жизни, и тут я его одарила Южной короной в комплекте с нескончаемой головной болью. Олис слишком умный, чтобы желать власти. Он справляется. Обещал в течение недели выслать компромат на обоих герцогов и остальных бунтарей. Думаю, их пора пригласить в Тан-Дан.

— Уже, Кресси. В Тан-Дан отправились все титулованные мятежники ещё вчера.

— Рада слышать.

— Кресси, Олис…?

— Великий хан лично раскрыл Олису правду о его корнях и возложил корону. Пап, ты ведь знаешь, что в понимании чужой боли я слепенда? Мне показалось, что Олис относительно легко справился. По крайней мере, когда мы разговаривали, он продолжал называть нас семьёй. Он за маму беспокиться.

— Пожалуй, мне следует написать Олису письмо.

— Угу.

О телесных потребностях я вспоминаю, когда мы расходимся по разным коридорам. И, пользуясь тем, что в тайном ходе меня никто не видит, припускаю со всех ног. Не хватало только не добежать и опозориться.