Змееносец. Сожженный путь
Шрифт:
– Да, обернувшись, ответил Зафир. Три лошади, и восемь человек, вместе со мной,
– Хорошо, кивнул Рустам. Нас будет поровну.
– Хорошо, произнес Зафир, оглядывая окресности.
– Дорога длинная, надо позаботится о лошадях, негромко сказал Рустам. Мои люди, проводят? А груз?
– Мы сами, спасибо за помощь, улыбнулся Зафир. Где ночлег?
– Вон тот дом, самый крайний, указывая рукой, сказал Рустам. Там будем спать.
– А где проводники? спросил Зафир, рассматривая дом на краю деревни.
– Будут ждать у подножия перевала, завтра, с восходом солнца.
– Кто хозяин дома? спросил Зафир, посмотрев на Рустама.
– Дом пуст, он заброшен, там живет только старик, который с утра и до захода солнца курит опий, он мертвец, спокойно сказал Рустам.
– Хорошо, кивнул Зафир. Я иду туда.
– Да, кивнул Рустам, гость к столу.
– Хм.. дернул головой Зафир. Спасибо.
–
– Далекий, кивнул Зафир, и пошел к своим людям.
Солнце скрылось как то быстро, и темнота, опустилась, словно на цыпочках, в небольшой аул, прижатый к горному хребту, на границе Афганистана.
Гнедин, переодетый в пуштунскую одежду, в галошах на босую ногу, придерживая сшитый из кусков грязной ткани занавеску, вошел в дом. То, что он увидел внутри, его не смутило, он лишь подумал, о том, что людям без дома, нечего терять в этой жизни, как и ему.. Его отвел один из мужчин в дальний угол дома, и жестом, приказал сидеть. Гнедин опустился на глиняный пол, и подняв голову, увидел перед собой закопченные стены, и дыру в крыше, через которую было видно небо. Остальные вошедшие, приветствовали друг друга, и располагались на широкой каменной выемке, что была покрыта коврами и кусками изношенных халатов. Прямо напротив него, двое, разжигали огонь, в печи. Сидя на корточках перед круглой дырой в стене, они переговаривались шепотом, и раздували огонь. И еще старик, он был так безобразен, и жалок, что сидя у каменной стены, его не сразу можно было различить, в сумеречном свете, отбрасываемом свечами. Когда Гнедин присмотрелся, то тело его вздрогнуло от ужаса. На него из полутьмы, смотрели два безумных глаза, буравя изнутри, словно гвоздем ковыряли голову. Взгляд был так страшен, и зловещ, он смерти был подобен... Гнедин инстинктивно дернулся всем телом. Сидящий рядом с ним, мрачный пуштун, резко повернул голову, и взглянул на Гнедина. Он медленно выдохнул воздух, и угрожающе покачал головой, достав нож с резной рукоятью. Подержал нож в руке, и убрал его, ловким движением. Гнедин опустил голову, и стал смотреть в пол. Тело ныло и чесалось, холод камня, прошибал тело до макушки. Хотелось пить, и есть. Он вспомнил деревню, где его держали, и она, показалась ему раем, по сравнению с этим домом. " Там мне давали еду, и даже хорошую, иногда... а здесь... куда мы идем, зачем меня ведут, так устал, что жить совсем не хочется, совсем. Зачем живут эти люди, нам не понять, думал он. У них ничего нет, они довольны куском хлеба, и глотком воды, им все равно где спать, и какая у них одежда. Но есть в них то, чего нет в нас, русских, есть огромная вера, в своего Бога, землю на которой живут, и она их делает крепче, будто закаленная сталь, а мы, в этом райском месте, всего лишь "растопленное масло", стекающее по горячему хлебу. Мы слабы, ленивы, и беспомощны, потому что веры нет у нас, в самих себя. Оттого и боимся всего, даже собственной тени, безумцы, возомнившие себя повелителями. Так не бывает, они всегда будут побеждать, даже проигрывая, умирая, они будут героями, а мы? Только лишь теми, кто спас свою собственную шкуру, и переборол страх. Да, героизм показной, и такой, что заставляет подумать - зачем, эти бессмысленные жертвы, в войне против народа, что верит? Как просто у них устроен мир. Есть солнце, есть земля, есть вода, животные, растения, и человек, все. Дальше они не задумываются, зачем, жизнь и так коротка, что бы тратить ее на мысли. Так просто, и живут. А мы пришли к ним, и сказали, завтра будете жить как мы? Смешно. Мы живем в государстве атеистов, безбожников, и как мы сможем сломить дух верующих людей? Правильно, только оружием, и силой, а на силу, они отвечают героизмом. Все, и не надо искать ответов. Не надо в чужом доме, ходить в сапогах, если принято, босиком. У них справедливая вера, настоящая, они ничего не боятся, потому что знают, вера их спасет. Меня, нет, ни комсомольский значок, ни партийный билет, ни замполит, нет. Я гол перед ними, и немощен.
Опустились руки сами по себе, и больше не поднять, сил нет, и веры нет." Гнедин тяжело вздохнул, и поднял голову. "Нет, не о том я думаю, не так, я же все таки советский гражданин, человек, патриот. Что еще? Да, я комсомолец,.. Господи, какую чушь... О чем я? Не могу больше. Живым не оставят, понимаю, но почему черт возьми, я как баран иду на бойню, почему??? Нет сил, тогда прыгну, да, шагну в пропасть, или обрыв, и все, к чему мучения... Бог, да ты со мной, ой, как к нему обращается? Ах да, Господи, помоги мне уйти в мир иной, достойно, и что бы наказать этих скотов, убийц, Господи... Страшно, очень страшно, не могу,.. Я жить хочу!!! Как-нибудь, пусть рабом, но жить... Почему я так думаю, спохватился Гнедин, взявшись руками за голову, почему? А тело саднило, болело, чесалось, раны ныли не переставая,
и голова казалось вот-вот лопнет, в глазах "песок", и шум в ушах... Человеческий жир не смывается, я знаю это, видел, он такой липкий и мерзкий, он навсегда остается на коже, напоминая своей вонью, то ,из чего мы- га..но!И ладно, согласен, буду га..ом, только жить, и маму увидеть, и домой вернутся. А если калекой? "- Лучше смерть, тихо прошептал Гнедин. "Зачем я понимаю, почему, понимаю, а когда? терпения не хватает, мне всегда его не хватало... Боль, не могу терпеть боль, если начнут резать, еще в сознании, не могу..." Закусив до крови губу, он тихо сидел у прокопченной стены. Вошли двое, разговоры сразу притихли. Одного он знал, Зафир, а вот другого видел впервые.
Они прошли в угол комнаты, возле печки, и сели. В доме запахло специями и хлебом, готовили кушать. Гнедин совсем немного понимал чужой язык, он прислушивался к словам, и пытался понять, о чем говорят.
– Скажи, зачем ты воюешь? негромко спросил Рустам, не глядя на своего собеседника.
– А ты? спросил Зафир, доставая из своего мешка лепешку.
– Я ненавижу коммунистов, задумчиво произнес Рустам. Они пришли вместе с "шурави" в мой дом, и убили мою семью. Мой отец выращивал хлеб, у нас была земля, а они, пришли и сказали, земля общая, она не твоя. Коровы, и овцы... тяжело вздохнул Рустам. Отец воспротивился, и его убили.
– Моего отца тоже убили, с грустью сказал Зафир . Русские убили. Они принесли на нашу землю войну, и сеют смерть. Они думали, наш народ можно разъединить, и унизить, но они ошиблись. Когда началась война, народ объединился, и стал помогать друг другу. Они ошиблись, и теперь убивают, боясь мести нашего народа. У них нет веры, они черти, и сердце у них, маленькое и трусливое. Вон, как у того, повернув голову, Зафир пригляделся, и указал пальцем на Гнедина, сидящего в углу.
– Кто он? Прищурившись, спросил Рустам, разглядывая в полумраке, немощную, худую, фигуру, у противоположной стены.
– "Шурави", усмехнулся Зафир, посмотрев на Гнедина.
– Русский?, удивленно переспросил Рустам.
– Да, кивнул Зафир. Мой раб, и живая бомба,- негромко добавил Зафир.
– Зачем? взглянул на него Рустам. Его можно выгодно продать? Или ты ведешь его с собой?
– Покупателей нет, ответил Зафир, отломил кусок лепешки, и предложил, Рустаму.
– Спасибо, кивнул Рустам. Он вновь посмотрел на Гнедина, и спросил:
– Он понимает наш язык?
– Нет, покачал головой Зафир.
– Он может работать? Зачем он тебе?
– Это моя месть "шурави", спокойно произнес Зафир, глядя на Гнедина.
– Ты убьешь его? спросил Рустам, посмотрев Зафиру в глаза.
" Убьет, подумал Рустам. Его взгляд очень холоден, и зол, убьет. Жаль".
– Да, ответил Зафир, только не завтра. Его смерть должна быть жестокой, и мучительной.
– Правда, кивнул Рустам. Ты хорошо сказал. Зафир, я могу посмотреть на него. Я никогда не видел живых "шурави".
– Смотри, ухмыльнулся Зафир.
– Спасибо, кивнул Рустам. Он бережно положил хлеб, и, поднявшись, направился к Гнедину. Гнедин ничего, не понимая, опустил голову, и затаился. Каждый шаг, незнакомца, отдавался в нем содроганием. " Только бы не отдали другим, думал он. К этим я уже привык, другие будут бить, и издеваться. Только бы, не продали. А если встать и побежать, вдруг подумал он. И что, куда я побегу, ночью, не зная дороги... о чем ты парень! Что ты? Совсем ослаб? Тогда пусть убивают, сказал он себе. Пусть. Так нет, я знаю Зафира, он изловит живым, и будет мучить, но не убьет. Для чего я ему, этому молодому "гаденышу", для чего? Войну могут пережить только молодые, потому что не задумываются, над каждым убитым. И он, не думает, он будет убивать. Со мной, или нет, будет. Жить хочу, пусть плохо, как сейчас, хочу... умереть не могу, я еще..."
– "Шурави"? спросил Рустам, присев на корточки, напротив Гнедина.
– Да, русский заикаясь, кивнул Гнедин, увидев перед собой, волевое лицо незнакомца, окаймленное ровной, черной бородой.
– Жить хочешь, усмехнулся незнакомец.
– Я не понимаю, шепотом ответил Гнедин.
– Хочешь, сказал незнакомец. И протянув крепкую руку, ущипнул за щеку Гнедина.
– Ай, дернул головой Гнедин, отодвинувшись в сторону.
– Хороший "шурави", сказал Рустам, и поднявшись, вернулся к печке, где сидел Зафир.
Остальные моджахеды, пили чай с лепешками, и негромко переговаривались.
– Продай мне его, усмехнулся Рустам, показав пальцем на Гнедина.
– Что ты будешь делать с ним? спросил Зафир.
– Будет собакой в моем дворе, ухмыльнулся Рустам.
– Нет, покачал головой Зафир. Его жизнь, и смерть, принадлежат мне.
– Хорошие деньги дам, не унимался Рустам. Очень хорошие!
– Мне не нужны деньги, ответил равнодушно Зафир. Давай кушать, предложил он, подвинув перед собой еду.