Змеиная вода
Шрифт:
– Злилась? – теперь уже удивлена я.
– Да. Что Надежда погибла… знаю, она общалась с полицией. И с теми, кто вел следствие. Расспрашивала, выясняла что-то там… и злилась. Как-то даже обмолвилась, что Надежда поступила глупо… оставила артефакт.
– Какой? – уточнил Бекшеев.
И главное щурится. И по лицу не понять, о чем думает. Хотя ясно о чем… вот и еще одна не то, чтобы ложь, скорее милая оговорка. После разговора с Марией Федоровной у нас сложилось впечатление, что Ангелина впала в тоску, где и пребывала следующие пару лет.
А выходит…
Интересно выходит.
– У Надежды были проблемы
Это уже Бекшееву.
– Понимаю, - отвечает тот. – С сердцем шутить не стоит.
– Именно. Поэтому у Надежды при себе всегда был медицинский артефакт. Такой вот… стабилизирующий. Общей направленности. Он помогал выровнять состояние… конечно, с чем-то сложным не справился бы… хотя… тот же сердечный приступ, если бы и не предотвратил, то тяжесть последствий уменьшил бы.
– А в тот день она артефакт не взяла?
– Да. И Ангелина очень за это ругалась…
Не взяла.
И Бекшеев тоже отмечает эту маленькую странность. Касается пальцами подбородка. Потом возвращает на трость. Я же пытаюсь представить.
Слабое сердце.
Это ведь не просто так слова. Это и вправду опасно. И Надежда не могла не знать, что опасно, тем паче, когда ей становилось дурно.
Я знаю, где лежат Бекшеевские лекарства.
И он знает.
Он проверяет их постоянно. Это уже в привычку вошло. Как должно было войти в привычку у Надежды носить артефакт с собой. А в тот раз…
С другой стороны… разговор с женихом. Наверняка она знала, что расторгнет помолвку. И что Анатолий не примет это со смирением. Не из тех он, с кем можно остаться друзьями.
И точно не из тех, кто простит.
А значит, этот разрыв означал бы ведро дерьма на голову. Поэтому, подозреваю, она и тянула, не желая нырять… сказала бы Одинцову, он бы помог с радостью.
Ну, это я знаю…
А она?
Для нее Одинцов – далекий чужой человек, поставленный опекать. Опять же эта его манера командовать. Чины и все такое…
Ольга?
Но все, что известно Ольге, будет известно и Одинцову. Могла ли Надежда это знать? Наверняка, если не дура. А дурой она мне не казалась. Поэтому и тянула с откровенными беседами. Еще и беременность все осложняла, ведь разрыв помолвки – одно. А вот беременность – совсем-совсем иное. Срок был не то, чтобы большим, но и не таким, чтобы не знать.
Стало быть…
Куча проблем на голову девушки, явно прежде с такими не сталкивавшейся. И могло ли это вывести её из равновесия настолько, что она забыла свой артефакт?
Не знаю…
– Ангелина ругалась, да… но уходить из госпиталя она не уходила, - сказала Людмила. – Она ушла позже. Незадолго до смерти. Подождите… это прошлый год… она умерла в сентябре. А ушла… ушла в конце июня.
– Сама?
– Да. Она сказала, что собирается переехать…
– Куда?
– Не знаю. Мы как-то… не то, чтобы поругались. Отдалились просто. Она… знаю, что у нее были проблемы в семье. Мать хотела, чтобы Ангелина что-то подписала… один раз она говорила с матушкой по телефону, а я услышала. Случайно.
И снова розовый румянец на щеках.
Ну да, случайно.
Верю.
– Ангелина отказывалась. Сказала… что не позволит истории повториться. И не даст сделать с детьми то, что сделали
с ней… и трубку бросила. А через две недели пришла и сказала, что уезжает. И я решила, что она совсем уезжает. Вот… спрашивала адрес… но она только отмахнулась, сказала, что потом сама напишет. Позже. И ушла. Даже вещи не забрала.– Какие?
– Личные. Знаете, со временем на любом месте собирается множество мелочей. Расческа там. И лента для волос еще. Перчатки. Колготы запасные… всякие женские мелочи.
– И где они?
– Внизу. Я… когда поняла, что Ангелина не вернется, сказала собрать все и отнести в подвал. Надеялась, она напишет и я вышлю. Почтой же можно.
Можно.
Но мы с Бекшеевым переглянулись.
– Ненавижу лестницы, - признался он.
– Мы сами сходим, - я улыбнулась. – Нам нужны будут эти вещи…
Пока, правда, не знаю, есть ли смысл в них копаться, если там и вправду лишь женские мелочи… с другой стороны, такие мелочи много сказать способны.
– Я провожу, - Людмила поднялась. – Только… знаете, после того, как Ангелины не стало… её матушка пришла сюда. Требовала отдать все, что ей принадлежало. А я… я не отдала. Понимаю, что глупость и детское поведение. Что… опять я слишком… перебарщиваю… и все такое. Но мне вдруг представилось, что эта женщина станет копаться в вещах Ангелины. И соврала, что все-то еще тогда, в начале лета, выкинула. И… вы ведь ей не скажете?
– Нет, - пообещала я.
Я так точно.
Глава 14 Гады и гадины
Глава 14 Гады и гадины
«А верят они, что буде человек при жизни своей был мерзок и бесчестен, то после смерти душа его не на суд божий попадает, но вселяется в тело лягухи аль змеи, аль иного гада, в коем и влачит существование жалкое. И оттого избегают оне гадов оных бить, ибо тем самым прервут наказание, свыше данное»
«Размышления о землях иных, за морем лежащих, и людях, коии сии земли населяют, а тако же престранных и богопротивных верованиях их, писанное купцом Микиткою по мере слабого своего разумения для потехи людской и прославления Слова Божия, каковым любой язычник да спасен будет».
Осеннее солнце обманчиво. То оно жарит, словно обещая растянуть лето еще на пару недель, то вдруг скрывается в тени. И тогда из этой самой тени тянет ощутимой прохладой.
Бекшеев поежился.
– Вырвались? – Захар появился откуда-то сбоку, Бекшеев не успел заметить. – Курите?
– Нет.
– А я вот да, - из кармана халата Захар вытащил портсигар.
– Всегда удивляло то, сколько целителей имеют эту вредную привычку, - заметил Бекшеев. – Хотя казалось бы, кому как не им знать…
– Знать – одно. Отказаться – другое. Я на фронте начал. Кровь. Грязь. Запах… раненые пахнут далеко не розами. А в госпиталях подчас просто-напросто воняет. И появляется знаете ли такое человеческое желание эту вонь заглушить. Хоть чем-нибудь. Вот и… потом привык. Вам не помешает?
– Нисколько. И что вы хотите сказать?
– Я?
– Вы. Вы ведь не светскую беседу поддержать пришли.
– Мало ли… - Захар размял сигарету. – Но да… чего вам Людочка наплела?
– Всего понемногу…