Змеиные боги

Мягко высвобождая руку, она нырнула пальцами под свитер, выдирая из него хрип прямо в её приглашающе открытые губы. Он возбуждался ещё больше, чем тогда, на поляне, когда её тело оказалось подмято под него – мягкое и податливое. Обнаженная, сейчас она неловко тянула ткань свитера вверх, и он с радостью поддался навстречу этой просьбе, отстранился, рывком избавляясь от ненужной ткани.

Ей приятно, он знает. Чует, как она течет – даже проверять не стоит. Нетерпеливо изгибается, словно рождена в змеином теле. Вжимается в его пах плоским животом, отзываясь на поцелуи. Так сильно вжалась, что вот-вот он услышит хруст хрупкого человеческого позвоночника.

Последние остатки самообладания срывает, кровь шумит в ушах и фейерверком лупит по нервам, когда Щек приподнимает её за ягодицы, заставляя обхватить собственные бедра и резким рывком дергает вниз штаны. Зрачки Кати расширяются, в горящем взгляде на мгновение мелькает испуг, вызывая недоумение. Разве не этого ей сейчас хочется? Влажная, она давно готова принять его, так что это за непонятный румянец, заливающий щеки?

Один толчок – и он внутри. Её короткий вскрик и зажатое тело вызывают искреннее недоумение. Всего на секунду, он забыл, что такое чистота.

Каждая стремилась отдаться настоящему возлюбленному в последние дни. Надеялись, что это оттолкнет его, он их отвергнет. Не отвергал.

Но её непорочность, нетронутость… Изумляла.

– Сильнее обхвати меня ногами. – Трется носом о её висок, целует ухо.

Она послушно кивает и, кусая зацелованные губы, прижимается к нему плотнее, сама скользит на члене. Щек сдавленно рычит, пытается усмирить вылетающее навстречу этому несмелому движению сердце, заставить себя двигаться медленно, плавными толчками. В такую влажную, тугую… Значимую.

Челюсть сжимается так, что вот-вот сведет судорогой скулы, каждую мышцу выкручивает напряжением.

Медленно, нежно. Ей не должно быть больно.

Сколько грязных мыслей проносилось в его голове, когда он видел её с беловолосым мальчишкой? Он чуял их связь, такую острую похоть, когда тот смотрел на неё. Теперь это оседало бессмысленными разорванными клочьями.

Потому что её никто не трогал до него, потому что именно его она подпустила к себе.

– Я знаю, больно.

Конечно больно. Но она не отстраняется, прижимается к нему подрагивающим от напряжения телом и пытается расслабиться.

Шепчет что-то утешающее. Боги, она его утешить пытается… Пока он нежно блуждает губами по обнаженному горлу, тонким плечам, скулам. Боль отступает, Щек понимает это, когда она сама начинает подмахивать ему бедрами, сворачивая тугим узлом в паху наслаждение.

От этого можно сойти сума. Как никогда раньше, ни с одной из.

Освобождая одну руку, Смоль сама потянулась к его подбородку, заставляя поднять на неё взгляд. Мягкие губы коснулись его и Щек жадно подался вперед. Неистово, страстно, с наслаждением отмечая, что каждый новый толчок в неё заставляет её стонать в его рот. Поцелуй стал страстным, требовательным, а движения резче. Если бы он верил, что у него есть душа, то сейчас был бы уверен – она её с корнем выдрала. Поглотила, привязывая к себе мертвецки крепким узлом.

Его девочка Катя позволяла касаться себя, таяла в этих объятиях, отдавая взамен всю себя. А он не мог ею напиться.

Последние резкие толчки и он с тихим шипением кончил, прикусив её нижнюю губу. Мир взорвался и потух, оставляя перед ним лишь широко распахнутые карие глаза, закусанные и зацелованные алые губы. Её.

Хрипло дыша в её шею, он чувствовал трепетные невесомые пальцы, перебирающие волосы на затылке, поглаживающие. И сходил сума, как последний неразумный шнурок, скользящий через листву к своей погибели.

Ещё несколько мгновений они прижимались друг к другу замерев, ощущая мягкие судороги удовольствия. А затем он аккуратно пересадил её на полог, натягивая обратно штаны.

Раскрасневшаяся, ожившая, растрепанная. Неожиданно засмущавшись, Смоль прижала руки к горящим скулам, и он мягко засмеялся, целуя костяшки пальцев. Поднял с пола свитер, протягивая ей, чтобы скрыть её наготу.

– Твоя одежда не в лучшем состоянии, так будет проще дойти до дома, верно? Захватим только куртку, мне нужно будет показать тебе кое-что.

Катя кивает и уголки её губ приподнимаются в нерешительной улыбке. Румянец смущения переползает со щек на шею, кончики ушей. Тяжелые мысли отступили, их груз ещё не взобрался на тонкие плечи. И этот миг показался ему самым правильным – пригреть в своих кольцах, укрыть от жестокостей мира. Забрать с собой.

Пока девочка Катя пыталась скрыть от него смущение, приводя в порядок спутанные волосы, он наклонился и подхватил её куртку, закинул на плечо. Он чуял кольцо в её кармане, оно уже не шептало – ошалело голосило, призывая хозяина.

Суженная. Нареченная.

Под несмелый протест он подхватил её на руки и понес к дому. Катя так и не обняла его за плечи – как маленький ребенок принялась перебирать пальцы одной руки другой, взгляд снова помутнел, начал наполняться горем.

– Я не могу поверить, Щек, что же мне делать…

– Давай сначала зайдем в дом и до конца оденемся. Сложно что-то решать в таком виде.

Получилось. Она скользнула по его обнаженной груди рассеянным взглядом, тот мигом прояснился. Катя рассмеялась, кивнула, пряча пылающее лицо в ладонях. Она не сожалеет, он чует запах облегчения, смешанный с их общим вожделением. И целует влажную копну волос, довольно щуря глаза.

У порога он спустил её на пол, протягивая куртку. Скользнув пальцами по его руке, она с благодарным кивком её приняла и сделала первый шаг через порог сенника, замирая на месте. Щеку не нужно смотреть поверх её головы, чтобы понять, что насторожило девушку.

Железный засов и пазы люка вывернуты, один выдран из пола с корнем, второй изодран в мелкую железную крошку. Засов свернут кривой дугой, деревянный люк пробит в нескольких местах и доски щерятся огромными занозами, обломками.

Ей не объяснить, какой гнев жег его изнутри, когда солнце прекратило светить в проем люка, а сверху лязгнул засов. Не рассказать о том, как он обезумел, с яростным воплем бросаясь на неподатливое дерево снова и снова. Пока низшие твари из мира Нави могли изувечить, искромсать её тело. И всё из-за вздорного, себялюбивого мальчишки, решившего с ним по бодаться в такой момент. Он был уверен – Бестужев не переживет этого утра. Как только люк поддастся, он найдет его. И убьет. Быстро, некрасиво и кроваво. Чтобы злость прекратила шипеть в груди, чтобы гнев улегся обратно в тугие кольца. Хорошо, что это сделали за него. Простила бы его Катя?

Она медленно поворачивается к нему, нервно облизывает губы. Девочке Кате нужны ответы, которые он не может дать. Как преподнести ей все, чтоб она не бежала без оглядки? Она сама поняла. Скосила взгляд на люк, вернула к нему. И губы её задрожали.

– Ты ведь вышел из дома вместе с Сашей? – Осторожно, в словах такая громадная доля надежды… Он молча качает головой. Погружая в реальность стремительно, с головой. Щек пустил жидкое золото по своей крови, позволил глазам стать настоящими, змеиными.