Змеиные боги

– Слушай, Катя, прости меня, конечно, но мне надо…

Никто не успел среагировать, когда из угла метнулось что-то крупное, цепляясь в Надину руку. И когда он понял, что существо имело человеческие пальцы, он едва не сошел сума. Стройное обнаженное тело прикрыто лишь длинными черными волосами, на безумную секунду ему показалось, что он увидел образ колдушки-Чернавы. На ту самую, в которую пальцы Гавриловой ногтями мазнули по его руке и соскочили, она закричала.

Истошно, испуганно. Плашмя упала на деревянные брусья пола, пытаясь сбросить с себя незнакомую девушку. Не девушку, нет – глаза горят злым желтым огнем, острые зубы обнажаются в оскале. Лесавка. Он узнал её сразу.

И, проклиная собственный идиотский героизм, рванул вперед, сбивая её по хищному собранное тело с Гавриловой своим весом. Надя взвыла, вскочила на четвереньки и рванула к двери, едва не врезавшись в Смоль.

– На выход, быстро, быстро!

Ботинок ударил в челюсть лесной дочери, там громко щелкнуло, но она не издала ни звука, Бестужев сумел подняться. Побежал вперед, прикрывая спину Кати, с ужасом понимая, что Гаврилова споткнулась о кость и снова заваливается на пол. Он услышал тяжелый удар её тела о дерево, когда кубарем выкатывался за двери, падая с порога на подвернувшую ногу Смоль. Успел подставить руки, не задавив ту весом, скатился и вскочил на ноги. Она тоже поднялась, быстро, дрожа всем телом и хрипло дыша. Саша почти подтянулся на порог, когда Надя по ту сторону двери нечеловечески закричала, оглушительно, так отвратительно громко… Её крик оборвался слишком внезапно и в этом нависающей тишине он услышал страшное бульканье, непонятный хруст. Волна крови вылетела за пределы дверного проема, разукрасила алыми каплями порог и их лица. Перед глазами потемнело, он попятился, заслонил Катю спиной. Быстро принялся стаскивать с плеч рюкзак чтобы найти единственное, что могло дать им шанс – сталь.

Учение свет, он не уставал это повторять, победно вздергивая голову. Теперь он знал точно: учение – жизнь. Он помнил, что в древней Руси в колыбели младенцам клали ножи и ножницы, чтобы защитить от лесных дев.

Надя мертва. Бестужев понял это, когда существо оказалось на пороге. Теперь оно не спешило к ним на четвереньках, выходило на ногах гордо и неспеша, плавно вихляя бедрами. Бледное лицо перемазано в крови, острые зубы щерятся в победной улыбке, по нижней губе стекает вязкая струйка крови, она поспешно сглатывает и облизывается. Опустив взгляд на её руки, он хрипло выдохнул, выхватил из газет нож, удобнее перехватил ручку в руке. К груди существо бережно, словно баюкая, прижимало руку Гавриловой с раскуроченным белоснежным плечевым суставом и нитями болтающихся артерий, из которых струйками вытекала ярко-красная кровь.

– Беги, Катя.

Она замешкалась, продолжая трястись рядом, а лесавка смотрела именно на неё, губы изогнулись в ласковой, обещающей ужасную смерть улыбке. Она аккуратно наклонилась, бережно положила оторванную руку на порог и неожиданно резво ринулась вперед. На четвереньках, выворачивая суставы так, как не вывернул бы ни один человек. А он, побежал навстречу. Идиот. Идиот, от которого не останется даже костей – его обглодают лесные звери.

Он выигрывал время для неё, молил Господа Бога, чтобы этого хватило. Острые когти просвистели у самого горла, Бестужев едва успел отпрянуть, полоснув существо ножом по щеке. Оно отскочило, огорченно растерло по мертвенно бледной коже дегтярную черную кровь, облизало пальцы. Обиженный взгляд прошелся по нему, замер на ноже. Лесавка начала двигаться по широкому кругу, припадая к земле и нетерпеливо пощелкивая зубами. Стало по-настоящему страшно. Он не поддался её ритму – сбивал, делая выпад, заставляя отступить.

– Беги же, я сказал!

Катя сорвалась с места. Он почти заплакал от облегчения, слыша топот за своей спиной. Повернуться он не мог, не мог попрощаться, а ему казалось – стоило. Когда лесавка огорченно закричала, он с кривым оскалом ринулся к ней.

А Смоль бежала, захлебываясь рыданиями, не видя дороги. Произошедшее не доходило до сознания, она отказывалась верить в такой исход. Крик Нади, лицо Саши с сурово сжатыми губами и сосредоточенным взглядом… Её выворачивало наизнанку хрипами и рыданиями, кислород обжигал легкие. Она неслась вперед, перепрыгивая коряги, грозя выломать ноги – тогда ей не нужно будет беспокоиться о том, что она не убежит. Она просто будет обречена на смерть.

Тропинка перед глазами пляшет, рябит, Катя спотыкается и падает в чужие руки. С тяжелым свистом вбивается в грудь запах листвы, и она жмется в него, цепляется за руки Щека, размазывая по мягкому свитеру комья сырой земли вперемешку с разводами крови. Сотрясаясь в рыданиях. До боли жмурит глаза, пытаясь остаться в этой темноте под веками. Но сознание всегда было слишком жестоко к ней – сейчас оно не желало ускользать.

– Тише, все хорошо, с тобой всё будет хорошо. – Он гладит по спутанным волосам, прижимает к груди её трясущееся тело. А она пытается заговорить, отстраняется, настолько, чтобы увидеть тепло в золотых радужках. Горько-жесткое понимание.

– Вернуться… Тварь лесавка… Саша. – Хриплое дыхание перемежается со словами, она слишком резко остановилась после бега, в глазах темнело. Руку, она видела Надину руку, а до этого та закричала. Желудок скрутило спазмом, и она судорожно дернулась, выкручиваясь из объятий Щека. Пошла из желудка выпитая утром вода и желчь, больше выходить было нечему. А её крутило и рвало, оставляя пустые спазмы. Он понимающе придерживал за плечи, второй рукой убирая волосы.

И когда она обессиленная попыталась встать, подхватил на руки.

– Мне жаль, девочка Катя, твоим друзьям ничем не помочь, от лесной девы не уйти.

Она продолжает шептать что-то бессвязное, слава сами выпадают изо рта, перемежаясь с поскуливанием, просьбами, угрозами. Щек лишь сильнее прижимает её к себе, ускоряет шаг, едва не срываясь на бег.

– Мы подумаем, что можно сделать, но сначала тебе стоит успокоиться и привести себя в порядок. Выдыхай, Катерина, я буду рядом. Ты забудешься.

Глава 14

Ещё на подходе к избе Беляса он уловил запах еды из распахнутого окна. На столе дымила сладким боком крупная репа, из печи пахло драниками. Здесь всегда просыпались с рассветом – староста колол дрова, его жена доила коров и готовила завтрак в пышущей жаром печи. Рассыпались в недружном кудахтанье стайки кур, пощипывали штанины задиристые гуси. Этим утром, когда Славик проходил мимо дома и спрашивал про Одоевского, все было точно также.

До того момента, как дед Беляс не вытер усы льняной салфеткой и тревожно встал из-за стола. А бабка Маруся не спрятала еду обратно в печь – чтоб не остыла. По его словам, с самого утра у озера молодежь увидела, как бесновались русалки. И отведи Господь душу Павла, если он решится туда пойти.

Елизаров бежал так быстро, как никогда – пучок сухой полыни колол руку, сыпались свернутые чахлые листья. Он надеялся на лучшее, но зная Одоевского, нутро сжималось в узел – ноги всегда несут дурака к беде. Будь она проблемной Гавриловой или живыми утопленницами.

Так оно и оказалось. Обратно они тащили его, закинув руки на плечи. От Павла несло мочой и рвотой – его вырвало почти сразу, как он смог дышать. Загаженные штаны и куртка липли к его телу, голова неуклюже болталась и била мясистым подбородком по груди, осоловелые глаза смотрели в землю. Страх попытался забраться по загривку, но Славик равнодушно его стряхнул – не станет Одоевский слюнявым идиотом, его нервная система Надю пережила. Ну подергается, начнет заикаться при виде девушек, но рано или поздно отойдет. Сейчас продышится, очухается и все у них будет нормальное. Главное – спасли. Успели.

Шли они медленно, едва тянулись, Беляса гнули к земле не только килограммы Павла, но и старость. Славик пытался взять большую часть веса на себя, но тогда Одоевский опасно кренился и все становилось хуже. Подняв голову, чтобы в очередной раз убедиться, насколько паскудно медленно приближается изба, он заметил силуэт старушки в окне. Мелькнул бордовый платочек на редких седых волосах и тут же пропал. Она выбежала навстречу. С громким оханьем всплеснула сухопарыми сморщенными руками, распахнула перед ними невысокую калитку: