Змейские чары

«Он убил змея, — шепчутся за спиной, думая, что он не слышит. — Напитался магией его крови…»

Князь усмехается.

У двери в опочивальню, где ждет молодая красавица-жена, он замирает с поднятой рукой, а потом, чуть нахмурившись, поворачивает направо. В нескольких шагах еще одна дверь — низкая, надо голову опустить, чтобы войти, — и к ней всем обитателям замка запрещено даже прикасаться, не говоря уже о том, чтобы шагнуть за порог. Никому не ведомо, как выглядит ключ от этой двери.

Князю она подчиняется без ключа.

В комнате — совсем маленькой, меньше детской его сына, — стоит всего один предмет. Зеркало в полный рост, изготовленное из полированного металла, который блестит, словно золото, но излучает слабый фиолетовый свет. Деревянную раму украшает резьба с неисчислимым количеством мелких деталей, но тот, кто попытается их разглядеть, через считаные секунды обречен на сильнейшую рвоту, ибо деревянные человечки творят друг с другом невообразимые непотребства.

Хозяин замка ласковым жестом проводит по раме, будто приветствуя старую подругу, а потом щелкает пальцами, и халат с сорочкой сползают с него, как живые. Он стоит перед зеркалом, бесстыдно обнаженный, и в задумчивости рассматривает себя. На стройном теле немало тонких серебристых шрамов — прямых, извилистых и похожих на звезды, — но тот, что на груди, затмевает все. До чего омерзительно; грубая работа неумелого дворцового лекаришки, который давно уже сгинул от огневицы… Как досадно, что от него нельзя избавиться, не вызвав подозрений. Всем известна история о том, что в юности князь Войку победил змея, который собирался разорвать его на части, и время от времени кто-нибудь просит показать эту змееву печать, как мальчик сегодня ночью.

Хоть бы кто задумался, почему змей сделал такой ровный разрез, если собирался разорвать добычу.

На загорелом лице князя расцветает улыбка, а между глаз вспыхивает алый огонек.

Сладострастно прильнув к зеркалу, он шепчет:

— Ну как, тебе нравится то, что ты видишь? Славно я распорядился твоей шкурой?

Войку-что-внутри не отвечает — не слышит. Как ни странно, змей не чужд милосердия: той части юнца, что не захотела покинуть содранную кожу, он даровал волшебную иллюзию, в которой…

…как же славно все сложилось, думает Войку, держа за руки царевну, которая дождалась его возвращения из Потустороннего мира, не поверила коварным братьям, твердившим, что он разбился насмерть, сорвался, выбираясь из пропасти. Разве мог так глупо погибнуть тот, кто одержал победу над тремя змеями? Тот, кто освободил трех сестер из медного, серебряного и золотого замков? Конечно, он должен был вернуться. Он летел домой как стрела.

И прилетел!

Выбрался из пропасти, оседлав огромную птицу-пажуру, и в пути прикончил трех балауров, освободил три поселка. Вошел в отцовский замок во всем блеске новообретенной славы, и братья тотчас же покаялись в содеянном. Их уволокли в темницу и должны казнить завтра, если только он не попросит отца смилостивиться. Он попросит, но пусть сперва они проведут ночь в подземелье, рядом со стригойкой… Впрочем, нет, ее же казнили. По крайней мере, должны были казнить утром, после той самой ночи, когда он выстрелом из лука ранил и заодно спугнул младшего — Золотого змея.

Волшебные яблоки достались отцу. Войку не терпится спросить, что же он с ними сделал.

Он вновь сжимает холодные пальчики царевны, которая ждала его, надев траур, и грозилась уйти в монастырь, если его братья и ее сестры не перестанут навязывать других женихов. Теперь все будет хорошо. Они поженятся, у них будет сын — он почему-то в этом так уверен, словно наяву видел красивого мальчика лет семи. Может, он даже будет править вместо отца, потому что старшим братьям вряд ли отойдет престол после такого позора. Он их помилует. Пусть едут воевать, все равно им без кровопролития белый свет не мил.

Надо, наверное, пойти в темницу прямо сейчас и сообщить им о своем решении.

Или пусть все же помучаются до утра?

— Если пойдешь, то пожалеешь, — говорит царевна. — А не пойдешь — точно пожалеешь.

Он смотрит в лицо невесте, растерявшись от этих странных слов, и вдруг понимает, что глаза у нее совершенно черные, без белков. А зрачки — яркие золотые точки, похожие на дырки в занавеске, за которой полыхает пламя. Глаза стригойки. Такие твари умеют превращаться в кошек, собак и даже тараканов — было бы кстати, но для превращения нужно кувыркнуться, что весьма непросто, когда висишь на стене, прикованный за руки и за ноги.

Войку…

…понимает, что именно эти глаза смотрели на него из-за яблоневого гобелена.

А еще Войку понимает, что сидит на пустом бочонке в подземелье, куда пришел из-за спора с братьями, и от стригойки его отделяют пять шагов да решетка. Его как будто со всех сторон обложили мешками с зерном — тяжелыми, очень тяжелыми мешками.

Так бывает, если заснуть в сыром и холодном погребе, пусть и ненадолго.

Какие поразительные сны ему приснились…

Он смотрит на стригойку, чьи глаза теперь светятся не безумным, а холодным, расчетливым огнем. Эти твари умеют превращаться в тараканов… нет, надо вспомнить что-то другое, что-то важное… Ах да, они пьют не только кровь. Незримые мешки становятся все тяжелее; нет, не так — это его руки и ноги слабеют. В нем осталось теперь так мало жизненной силы, что он даже встать не сумеет.

Только и может что смотреть на нее.

Она улыбается — чуть-чуть виновато.

Войку закрывает глаза.

И внезапно все становится простым и понятным. Он не пойдет караулить вора у яблони в саду — он никогда не узнает, был ли этим вором змей, стригой, балаур или кто-то из людей. Ну и ладно. Жаль яблоню, отец ее точно срубит, но, быть может, неведомый вор уже искупил свое злодеяние тем, что разнес семена по чужим краям, и теперь где-то растут много диких волшебных яблонь, которые дадут плоды лет через сто.

Он бы их в любом случае не увидел…

Стоит об этом подумать, как его ушей достигает шелест листвы, а ноздри щекочет запах яблок. Он не хочет открывать глаза, понимая, что это очередная иллюзия стригойки. Но соблазн велик. Наверняка она покажет ему сад, где яблони такие высокие, что по их крепким веткам можно добраться до неба. В золотом свете раннего вечера — самом драгоценном из всех, что только существуют в мире людей, — листья тихо шуршат на легком ветру и покачиваются плоды. Каждый похож на маленькое солнце, каждый — овеществленное чудо. Она даже может рассказать ему, в чем их истинный смысл.

Нет.

Если снаружи — иллюзия, то он останется во тьме под веками.

— Я стрела в полете, — тихо говорит Войку. — Я скоро достигну цели.

«И я ни о чем не жалею».

Паутина и паук (продолжение)

На Перекрестке — так Кира привыкла называть пещеру, из которой вели три выхода, но только один был ей открыт, — Дьюла без тени сомнений двинулся вперед, к туннелю, затянутому паутиной. Она остановилась и растерянно уставилась вслед чернокнижнику. Он уже скрылся за ближайшим каменным выростом и тут сообразил, что остался в одиночестве; вернувшись, нетерпеливо взмахнул рукой.