Знак бесконечности

А потом была сухая смска. Недоступный номер телефона. Удаленная страница на Фейсбуке… И все-таки он продолжал надеяться. И даже попросил у Люси Светин петербургский номер. Но та с ледяным выражением лица отрезала: если Света не хочет с ним разговаривать, значит, не стоит и пытаться.

Первая неделя была просто адом. Как он пережил эти дни? А ведь приходилось еще и работать. И помогать со счетами Эшли, которая то ли действительно ничего не понимала, то ли намеренно изображала дурочку. И продолжала липнуть к нему, как пиявка. В этом была какая-то подлая ирония. Когда-то он был готов отдать все, лишь бы девушки обращали на него внимание. И это случилось. Только теперь он наоборот дорого бы заплатил, чтобы этого не было.

С каждым днем становилось все хуже и хуже. Когда Тони сравнил Свету с наркотиком, это была шутка, но то, что он испытывал, действительно напоминало ломку. Он думал о ней постоянно, вспоминал все те дни, которые они провели вместе, по ночам не мог уснуть от изматывающего тяжелого желания.

Если бы можно было просто взять билет и полететь в Петербург… Он даже выяснил, что срочную визу можно оформить всего за три дня, и узнал, какие потребуются документы. Собрался ехать в Лондон, но… так и не поехал. Какой в этом смысл, если она не захочет его видеть?

Еще через две недели в компанию к отчаянью пришла злость. На Свету, на себя, на весь свет. Тони пригласил Эшли поехать с ним в Стэмфорд и привел ее в «Тоби Норрис». Они сидели за тем же самым столом, ели рыбу с картошкой и пили светлый эль. Он был как русалочка, которая отказалась от хвоста ради любви, и каждый ее шаг был словно по лезвию ножа. Все вокруг было этим самым лезвием, и он старался вогнать его как можно глубже. А потом привез Эшли к себе и без лишних слов уложил в постель. В этом не было ни капли чувства, ни капли нежности. Только отчаянье и злость.

Он думал, что Эшли это отпугнет, но она, похоже, осталась довольна. И прилипла к нему еще сильнее. И тогда он сдался, потому что понял, что теперь ему все равно. Если не Света — какая разница, кто будет рядом. Лишь бы кто-то был, чтобы хоть немного заполнить эту чудовищную, зияющую пустоту. Это было эгоистично, возможно, даже подло, но… ему было все равно.

Эшли висела на нем прилюдно, спасибо хоть не при Питере и Люси, — ему было все равно. Прислуга смотрела на него с брезгливым недоумением — ему было все равно.

Она фактически сама сделала ему предложение. Вроде бы в шутку: а что, если нам пожениться? Как хочешь, равнодушно ответил он. Только никакой церкви, никакой свадьбы. Просто зарегистрируемся в деревне. Эшли вытаращила глаза и хотела было возразить, но решила, что лучше не рисковать. Похоже, она сама не ожидала, что он согласится.

Наверно, единственным человеком в Скайхилле, который не демонстрировал ему свое неодобрение, был Питер. Не потому, что одобрял. Просто не демонстрировал. Хотя, когда узнал о предстоящей женитьбе, не выдержал.

— Что ты в ней нашел? — спросил он, забыв о дипломатии. — Она же… жуткая.

— По крайней мере, она хочет за меня замуж, — отрезал Тони, и Питер, нахмурившись, замолчал.

Неделя шла за неделей, оцепенение и апатия затягивали Тони все сильнее. А потом была поездка в Рэтби. Разговор с Питером и все остальное. И теперь он напоминал себе устаревший компьютер, который пытается совершить сразу несколько операций и безнадежно виснет. Одновременно решить несколько проблем, ни одна из которых не имеет решения.

Сгоревший в пепельнице стикер — ерунда. Номер-то в памяти телефона остался. Вот только звонить по нему — какой смысл? Все, что Света видела и слышала… Теперь уже не оправдаешься, не отмоешься. Она приняла решение. Но, по крайней мере, все стало понятным. И винить ее уже не в чем. Только себя… Эшли? А какой в этом смысл? Срывать на ней злость? Он и так это делает. А потом еще больше себя ненавидит и презирает. И так по кругу.

Но было и другое. Мальчик, который разговаривал с призраком своей умершей матери и прожил часть ее жизни.

Два месяца Тони почти не вспоминал о кольце, о той мрачной тайне, которая была с ним связана. Но тайна сама напомнила о себе. И не думать о ней было уже невозможно. Слишком уж тесно с ней были связаны их со Светой жизни. А еще — жизнь их ребенка, о котором он тоже не мог не думать.

Рука невольно потянулась за телефоном. В конце концов, если у них не сложилось, если все получилось так по-идиотски, да, по его вине — все равно он отец этого ребенка и имеет право…

Остынь, кретин, сказал он себе, покосившись на Джонсона, который внимательно читал вечернюю газету. Ты ни на что не имеешь права. Зато у Светы право есть — не разговаривать с тобой, если этого не хочет.

— Тук-тук, — своим пронзительным голосом сказала Эшли, царапаясь в дверь. — Тони, ты идешь? Доброй ночи, мистер Джонсон.

— Доброй, — не отрываясь от газеты, буркнул Джонсон.

— Иди, — Тони протянул ей ключ от квартиры. — Я скоро.

— Уже одиннадцать, — настаивала Эшли.

— Я скоро, — повторил Тони с нажимом, и Эшли исчезла.

Джонсон взглянул на него из-за газеты и закатил глаза на лоб.

— Никогда не женюсь, — сказал он словно самому себе. — Уж лучше левая рука, чем такое.

Стиснув зубы, Тони поднялся.

— Подожди немного, не закрывай дверь, — попросил он.

— Опять пойдешь разговаривать с Маргарет? — хмыкнул Джонсон.

Он один знал о том, что почти месяц Тони по вечерам поднимается на галерею и подолгу разговаривает с портретом Маргарет. То есть говорит, потому что та, разумеется, не отвечает.

Поднявшись по лестнице, Тони остановился у портрета и почувствовал привычное тепло.

— Здравствуй, Маргарет, — сказал он. — Помнишь, как я первый раз приехал в Скайхилл?

Хотя его бабушка уехала из Скайворта давным-давно, в деревне у них осталось много родственников, и в детстве Тони часто привозили к ним в гости. Однако в замке он никогда не был, только издали видел серые зубчатые башенки. И когда Питер сказал, что его дедушка, лорд Скайворт, приглашает их на выходные, удивился невероятно. Было ли это совпадением — кто знает?

Они приехали в такой же хмурый ноябрьский день двадцать лет назад. Лакей подхватил их чемоданы и унес наверх. На галерее двое рабочих вешали на стену портрет, за ними наблюдал сухонький старичок с пышной седой шевелюрой, одетый в твидовый костюм. «Правее! — командовал он, подкручивая роскошные усы. — Выше!»