Знак вопроса 2002 № 03

По свидетельству геологов, климат в Месопотамии, начиная с самых древних времен, почти не претерпел сколько-нибудь заметных перемен. Летом температура колеблется от 30 до 50 градусов в тени, дождя не бывает на протяжении восьми месяцев в году. К концу сухого сезона реки превращаются в узкие ленты. Потом приходит зима: днем неярко светит солнце, ночью холодно, время от времени налетают ураганные ливни. Реки, однако, не наполняются до самой весны, когда их притоки начинают питаться за счет таяния снегов в горах Загроса и Тавра. Наступает пора весеннего разлива. Менее ста лет назад его считали еще неконтролируемым, и на протяжении всей истории страны он терроризировал обитателей южной равнины. Как это ни парадоксально, разлив происходит с апреля до конца мая — слишком поздно с точки зрения нужд сельского хозяйства, так как он уже не может быть использован для орошения основного посева зерновых, урожай которых снимают обычно в апреле — мае.

Особенно трудными в глубокой древности были условия жизни в Нижней Месопотамии. До укрощения рек занятие земледелием было невозможно: в болотистые лагуны и озера приливы Персидского залива и муссонные ветры заносили горько-соленую воду, а тростниковые заросли кишели дикими зверями и мириадами комаров. «Однако, — пишет И. М. Дьяконов, — когда в результате развития скотоводства и земледелия население Плодородного полумесяца начало расти, а земледельческие поселения стали все более выдвигаться в степь, некие, неизвестные нам, племенные группы, может быть, теснимые своими соседями-врагами, шли из таких селений в Нижнюю Месопотамию, где им сразу же пришлось применить какой-то ранее накопленный опыт создания каналов, потому что без искусственного орошения полей в этом жестоком климате человек неминуемо бы погиб. Вероятнее всего, первые люди прибыли сюда через долину Диялы, а также из соседнего Элама».

«И действительно, — отмечает известный русский историк-востоковед М. В. Никольский, — трудно найти более неприветливую страну. Если мы приедем туда осенью или зимою, то увидим голые песчаные пустыни, чередующиеся с обширными болотами… Ни в пустыне, ни на болоте жить нельзя, и бедные деревушки местных арабов расположились в немногих удобных местах жалкими крошечными островками. В песчаных местах нет жизни; там воюет юго-западный ветер, несущий тучи песка из соседней Аравии, насыпает холмы и дюны, в которых вязнет нога; на такой почве может расти только низкий колючий бурьян, по ночам оглашаемый воем голодных шакалов и гиен. Над болотами поднимаются испарения, но около них все-таки больше жизни. Вьются стаи птиц, зеленеет тростник, а в прилегающих к болотам более или менее увлажненных местах растут небольшие рощицы финиковых пальм. Но песка больше, чем болот… Только шесть недель, в ноябре и декабре, идут дожди, местами отвоевывая поле в пустыни. Не менее печален вид Синнаара (Шумера, Нижней Месопотамии. — В. Г.) весной и летом, когда начинается пора изнурительной жары. Как осенью и зимой страна представляет собой песчаную пустыню, так весной и летом она является водяной пустыней. В начале марта быстро разливается Тигр; в середине марта начинает медленно разливаться Евфрат… В апреле воды разлившихся рек сливаются, и страна превращается в одно сплошное озеро…»

Это постоянное противоборство природных сил на юге Месопотамии не могло не волновать человека уже с глубокой древности, что нашло свое отражение прежде всего в религиозной сфере — в различных мифах и преданиях, например, в легенде о сотворении мира в Шумере и Вавилонии. Легенда эта навеяна двумя местными природными явлениями: изменением береговой линии Персидского залива, все дальше выдвигавшейся в море, и ежегодными разливами Тигра и Евфрата. «И то и другое явление, — пишет М. В. Никольский, — казалось шумерам жестокой борьбой воды и суши, причем суша, несмотря на всю ярость моря, неизменно постоянно побеждала. Яростно бьются морские волны о берег, на далекое пространство заливают его и, кажется, совсем поглощают. Но стихает буря, успокаиваются волны, утихает их рокот, и отходят они от берега, и что же? Суша не только не побеждена морем, но отвоевала себе новые владения у морской стихии: бушующие волны принесли с собой огромные массы песка и ила, поднявшиеся со дна взбаламученного моря, и отложили их на низменном берегу; потом вода схлынула, а наносы остались, и таким образом суша выдвинулась в море.

Такая же борьба и с таким же результатом ежегодно повторяется в долине двух великих рек. Шесть недель идут зимние дожди, болота превращаются в озера, каналы и реки переполняются, бурлят и выходят из берегов. Дожди кончаются, выглядывает весеннее солнце, но торжество водной стихии как будто еще только начинается. Разливаются Тигр и Евфрат, еще не успевшие войти в берега после зимних дождей, и почти на полгода страна превращается в сплошное море. Кажется, что навеки земля погребена под водою; но лучи солнца делают свое дело, и медленно, но неуклонно вода должна уступить место суше. Обсохшие поля зеленеют, на них кипит жизнь, и к концу лета водная стихия побеждена. Эти явления природы шумеры издревле объясняли действиями богов и борьбой между ними. Кто, как не Энлиль, бог, живущий в горах, бог земной тверди, создает сушу, борется за ее торжество над водной стихией? Водная стихия казалась двойственным началом: с одной стороны, она несет с собой разрушение, грозит человеку и другим живым существам смертью, подкатывается под храмы богов, размывая холмы, на которых они построены, как будто нет злее врага для богов и людей. С другой стороны, водная стихия содержит в себе и нечто творческое: она орошает поля и оплодотворяет их; когда разливаются Тигр и Евфрат, то над ними и среди вод их разлива пышно расцветает и растительная и животная жизнь; густо разрастаются тростник и осока, вода кишит земноводными и рыбой, а над поверхностью вод кружатся мириады насекомых и летают стаи птиц. Эта грозная и в то же время живительная стихия казалась шумерам также божественной силой; они представляли ее по сути своей грозной и губительной, но вследствие вмешательства Энлиля ее злоба и разрушительность уничтожались, а оставались только благодетельные свойства.

Такие размышления и дали повод к созданию мифа о борьбе Энлиля с морским чудовищем Тиамат перед сотворением мира. Давным-давно, говорилось в этом мифе, когда все было тьмою и водою, а в воде жили необыкновенные чудовища: люди с головами животных, животные с головами людей, звери с телами лошадей и хвостами рыб, змеи и ужасные рыбы. Над всеми этими чудовищами царила Тиамат. Тогда пришел Энлиль, разделил ее пополам, из одной половины сделал небо, а из другой — землю, а затем из своей крови сотворил людей и зверей, а также созвездия, солнце, луну и планеты. Так был создан мир, но страшные чудовища, жившие первоначально в морской бездне, не были уничтожены окончательно. Каждый год они стараются вновь разрушить созданный Энлилем мир, каждый год волны затопляют сушу, но великий бог не победим и каждый год вновь торжествует победу над злыми силами».

Совсем иную картину наблюдали мы в Верхней (Северной) Месопотамии, лежащей в субтропической сухой зоне. На севере ее простирается холмистая земля, куда влажные ветры со Средиземного моря приносят достаточно обильные зимние дожди для ранних посевов и где в древности местами росли кустарники. Несколько далее к югу лежит второй район — сухие степи, но и здесь, как мы уже говорили, можно сеять хлеб и разводить скот. Водой из рек и колодцев поливают только сады и плантации. Большую часть года ландшафт гол и уныл, но весной степь покрывается цветами и травами.

Наконец, с севера и востока прилегает к этой холмистой равнине горная страна, которую называют сейчас Иракским Курдистаном. Он напоминает по форме полумесяц, один рог которого упирается в современный город Ханакин, а другой — в переправу через Тигр, вблизи современного Файш-Хабура, где сходятся границы Сирии и Восточной Турции. Деревни здесь — скопления сложенных из камня домиков, прилепившихся к горе; пирамидальные тополя, а на горных террасах — плантации винограда и табака. Склоны гор часто покрыты лесами из низкорослого дуба или, реже, из хвойных деревьев.

Таким образом, несмотря на очевидное природно-географическое единообразие, Ирак — это страна контрастов. Если степь на севере и болотистые низины на юге можно рассматривать как локальные варианты Великой Месопотамской равнины, то между равнинной и предгорной областями (не говоря уже о горных хребтах Загроса в Иракском Курдистане), между севером и югом существуют поразительные различия в рельефе, климате и растительности. И на протяжении многих тысячелетий можно отчетливо проследить противоборство и соперничество между севером и югом Месопотамии, или, если пользоваться историческими терминами, — между Шумером (Вавилонией), с одной стороны, и Аккадом (Ассирией) — с другой.

Однако здесь уместно вспомнить о таком важном обстоятельстве, как соотношение современных природно-климатических условий с древними (хотя бы с условиями периода IV–II тысячелетий до н. э.). Большинство ученых считают, что природа и климат современного Ирака близки древнемесопотамским. Но в этом в целом верном выводе есть два существенных исключения. Во-первых, сейчас твердо установлено, что на протяжении тысячелетий русла Тигра и Евфрата, их притоки и магистральные каналы неоднократно меняли свое местоположение, а это, естественно, влекло за собой резкие сдвиги в расселении древних общин. Во-вторых, до сих пор не решен вопрос о северной границе Персидского залива в древности. Остановимся подробнее на этих двух проблемах.

ТИГР И ЕВФРАТ

До IV тысячелетия до н. э. Тигр и Евфрат сливались вместе в северной части аллювиальной равнины, образуя ряд параллельных русел и протоков. Лишь позднее Тигр «ушел» восточнее, примерно туда, где он течет и сейчас, и принял однорусловую, близкую к современной форму, а земли между Тигром и Евфратом по большей части превратились в мертвую пустыню.

«По пути через Ирак, — пишет Сетон Ллойд, — прежде чем дойти до линии Хит — Самарра, реки текут по руслам, которые они сами приобрели в твердом известняке и сланце, так что их течение вряд ли изменилось с доисторических времен. Поэтому такие города, как Каркемиш, Ниневия, Нимруд и Ашшур, и сейчас стоят на речных берегах. К югу от той же линии мы наблюдаем совершенно иную картину. Здесь реки блуждают по аллювиальной равнине, часто меняя русло и разветвляясь на рукава. Кроме того, как все реки со значительным количеством ила и с небольшим уклоном, они. откладывая ил, постепенно поднимают собственное ложе. В пору разлива, выходя из берегов, они могут образовывать огромные озера и болота. Иногда и сама река меняет свое русло. Вот почему некоторые великие города Месопотамии, некогда стоявшие на берегах Тигра и Евфрата, сейчас представляют собой гигантские развалины на высохших полях, затерянных в глубине безводной пустыни».