Знак Ворона (Черный Ворон - 8)
Шрифт:
– Это мой дорогой гость Леонид! Добро пожаловать в Рублево!
Леонида слегка озадачил предложенный Барковским тон общения. Они почти по-братски, как старинные друзья, обнялись... Впрочем, подумал Леонид, теперь все бандиты в Москве так здороваются.
Вышла на крыльцо и дочка Вадима от первого брака, с которой Леня тоже познакомился в Калифорнии.
Запросто так в свои пятнадцать лет подает руку и говорит: "Привет, Леонид, как поживаешь?"
Втроем они обошли часть территории, поговорили ни о чем, о погоде, о природе, вспомнили какой-то смешной случай из
Леонид не понял, но из вежливости хохотнул.
Потом сели ужинать. Стол был накрыт на веранде. На троих. Прислуживали два официанта.
На закуску подавали норвежскую семгу, икру и овощные салаты. На горячее были стерляжья уха и судак под сложным соусом с грибами. Вина не подавали. Тонкий аналитический Ленечкин ум подсказал ему, что это из воспитательных соображений. "Неужто в пятнадцать лет у нее уже проблемы?" - внутренне изумился Леонид, скашивая глаз на Аню Барковскую.
Потом был десерт - садовая земляника и кофе.
А потом Барковский предложил прогуляться по бережку Москва-реки - растрясти съеденное, чтобы жирок не завязался.
Шли по высокому берегу, почти вертикально, на все десять с гаком метров, обрывавшемуся вниз. Противоположный дальний берег выглядел издалека таким же крутым, весь из красного плотного песчаника, продырявленный черными отверстиями гнезд ласточек-береговушек.
На том крутом берегу виднелась красивая беленькая с зелеными куполами церквушка.
– А я и не думал, что Москва-река здесь такая широкая, сказал Леонид.
– Это потому, что здесь река запружена, с начала тридцатых годов Рублевского водохранилища питьевая вода поступала в Москву, - пояснил Барковский, - здесь и купаться раньше не разрешалось.
– А теперь? А теперь можно купаться?– спросил Леонид.
– Можно, но далеко не всем, - ответил Барковский, - впрочем, Анна с подругами предпочитают бассейн, это как-то более по-европейски, что ли?
Леонид почувствовал, что пора переходить к сути,
– Знаешь, Вадим, а я к тебе вот по какому делу приехал, начал он не без внутреннего трепета.
Рассказал почти все. Напирал про Колина Фитцсиммонса, про патриотичный фильм, получивший "Оскара". Напирал на то, что с нашими идиотскими законами гибко вести бизнес невозможно. Говорил опять и про патриотизм, и про идеологическую пользу для Российского государства, что принесли два "Оскара" кинофильму про советских моря ков. Поставил акцент и на том, что "Оскара" за спецэффекты дали благодаря экспорту крейсера "Адмирал Захаров".
Вадим молча слушал. Кивал, как бы подтверждая, что все понимает и все внимательно отслеживает в своей голове.
Леонид еще раз напомнил, что и сам он бывший военный моряк и что пострадавшие Гай с Забродиным - моряки, которые старались ради того, чтобы фильм про российский флот вышел хорошим, развеял на Западе сложившиеся негативные стереотипы.
– Ладно, ладно, старина, оставь идеологические примочки нашим адвокатам, - Барковский снова дружески обнял Леонида за плечи, - мы люди деловые, задача понятна,
надо твоих парней из Бутырки вытащить...Вадим достал из заднего кармана джинсов маленький телефончик и, нажав один раз на невидимую кнопочку, произнес в трубку несколько слов.
– Я завтра займусь этим вопросом и думаю, послезавтра твои парни будут дома, - сказал он Леониду, убирая телефон обратно в задний карман.
Лене вдруг невообразимо сильно захотелось искупаться.
Не в бассейне с теплой стерильной водой без бактерий, а здесь, в Москва-реке.
– Я окунусь?– спросил он Вадима.
– Окунись, коли охота, - ответил Барковский, не без любопытства рассматривая Ленькино тело, покуда тот скидывал рубашку и брюки. По крутой тропинке Леня спустился к воде. Босые, непривычные к сырой земле ноги приятно кололо сосновыми иголочками. Прыгнул с разбегу. И погреб, погреб, как на соревнованиях на первенство факультета...
А черная вода обжигала. Бодрила. Пульс мгновенно с шестидесяти пяти до ста подпрыгнул. Хорошо! Ах, как хорошо!
Перевернулся на спину. Полежал в воде прямо на середине реки, ощущая ее слабое течение. Поглядел в небеса. Над куполами церквушки проплывали белые облака.
"А ведь Левитан тоже евреем был", - почему-то подумалось Лене.
Наверное, потому... потому что было это Подмосковье ему гораздо милее, чем предместья Иерусалима...
На предложение Вадима заночевать на даче и утром вместе с ним на его машине вернуться в Москву - вежливо отказался.
Вадим крепко пожал Лене руку. И Анечка Барковская не преминула кокетливо сделать с веранды ручкой: "Си ю! Ба-а-ай!"
"Что попросит взамен? Какую услугу потребует?" - думал Леонид, глядя в окно несущегося по Рублевского-Успенскому шоссе "Гелентвагена" с правительственными номерами. А в том, что Барковский непременно потребует взаимной услуги, Леня ни капли не сомневался.
Завтра будет день. Завтра Гая с Забродиным выпустят, дело, судя по всему - вообще закроют... Надо будет подумать, как ребятам моральный ущерб компенсировать... Завтра. Все завтра.
Нюта
Цюрих - Базель - Женева
1997
И на старуху случается проруха. А она - Нюта - она разве старуха? Но и на молодуху, наверное, проруха тоже случается.
Причем чаще чем на старуху...– С горькой усмешкой подумалось Анюте.
When in disgrace with fortune and mens eyes
I all alone beweep my outcast state...
Нюта стала припоминать любимые шекспировские строчки:
When in disgrace with fortune and mens eyes
I all alone beweep my outcast state
And trouble deaf heaven with my bootless cries
And look upon myself and curce my fate
Wishing me like to one more rich hope,
Feachured like him, like him with friends possessed
Desiring this mens art and that mans scope
With what I most enjoy contented least,
Yet in this thoughts myself almost despising,
Haply I think on thee, and my state,
Like to the lark at break of day arising
From sullen earth, sing hymns at heavens gate,