Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
Пока Гашек находился в России и принимал участие в революции, он вынужден был держаться как взрослый человек. Как только он вернулся на родину, продолжалось все то, что было до 1914 года: безмерное пьянство, шутовство, хулиганство, отсутствие стойких социальных контактов. Только в 1921 году Гашек был физически куда уже не тот, что в молодости: пьянство быстро убило его».
Примеров лихого и безответственного поведения Гашека множество. Внук писателя Рихард Гашек рассказывал, как в 1912 году в Праге дедушка праздновал рождение своего сына Рихарда (имя как и у внука). Чтобы похвастаться перед своими приятелями, Ярослав Гашек взял новорожденного с собой в пивную. «Глядите, это мой сын», — говорил он. Все дружно выпивали, поздравляли Гашека. Потом пошли в
Но, разумеется, Ярослав Гашек пьянствовал не всегда. Как юморист и сатирик, он любил розыгрыши и так называемые «гашковины». Однажды опубликовал сенсационный материал об открытии доисторической блохи, — и этому поверили. В одном из отелей сделал запись в книге: «Иван Кузнецов — коммерсант из Москвы». В графе «Цель приезда» написал: «Ревизия австрийского генерального штаба». Гостиницу тут же окружили. На допросе Гашек заявил: «В качестве лояльного австрийского гражданина и исправного налогоплательщика считаю своим долгом проверить, как в тяжкое для страны военное время функционирует государственная полиция». Полиция только руками развела, не понимая: то ли патриот, то ли идиот.
У Швейка был девиз: «Никогда так не было, чтобы никак не было». Но, возможно, это девиз самого Гашека. Его трактирная жизнь протекала на грани и за гранью скандала, и беспрестанное мельтешение по городу: согласно полицейским протоколам за Гашеком числилось 32 пражских адреса. Перекати-поле с веселыми песенками: «Жупайдия, жупайдас, нам любая девка даст!» или «Тот, кто хочет быть великим, должен кнедлики любить».
Когда грянула Первая мировая война, Гашек отнюдь не стремился на фронт, постоянно ссылаясь на свое «плоскостопие». Вспомним разговор в полицейском управлении из романа:
«— Я думаю, — скептически заметил долговязый, — что так, ни за что ни про что, человека не вешают. Должна быть какая-нибудь причина. Такие вещи просто так не делаются.
— В мирное время, — заметил Швейк, — может, оно и так, а во время войны один человек во внимание не принимается. Он должен пасть на поле брани или быть повешен дома! Что в лоб, что по лбу…»
Тем не менее сам писатель попал в Офицерскую школу, а далее отправился на фронт, сражался в частях австро-венгерской армии. Если вы думаете, что Гашека одолевали патриотические чувства, то вы сильно ошибаетесь. «Кусок поджаренной ветчинки, полежавшей в рассоле, да с картофельными кнедликами, посыпанными шкварками, да с капустой!.. После этого и пивко пьется с удовольствием!.. Что еще нужно человеку? И все это у нас отняла война!»
В романе Гашека есть удивительно трогательная сцена прощания Швейка с сапером Водичкой, тем самым, который сказал: «Такой идиотской мировой войны я еще не видывал!» Друзья назначали свидание «в шесть часов вечера после войны» (вот откуда слямзило название советского фильма!), в пивной «У чаши», и при этом обсуждая, есть ли там девочки, будет ли драка (обязательное условие хорошо проведенного вечера) и какое будет пиво — смиховское или великопоповицкое. Швейк и Водичка глядели вперед, в окончание войны, уславливаясь: «Приходи лучше в половине седьмого, на случай, если запаздаю! — А в шесть часов прийти не сможешь?! — Ладно, приду в шесть!»
Война — это бойня, и не всем удается вернуться домой живым. Ярославу Гашеку повезло. В первых же боях он получил даже серебряную медаль «За особое стойкое поведение в бою», и удивительная ирония: взял в плен несколько русских солдат.
Медаль за храбрость Гашек получил 13 августа 1915 года, а 23 сентября, всего лишь через 40 дней, сам сдался в русский плен у галицкой деревеньки Хорупаны. В советской биографии Гашека этот факт интерпретирован так: чтобы не принимать участие в империалистической войне против славянских братьев.
И снова вспомним роман, то место, где Швейк упорно стремился попасть в Будейовице, чтобы нагнать свой полк, но почему-то шел в противоположную сторону.
Его, разумеется, поймали, как дезертира. Но он выкрутился. «Самое лучшее, — сказал Швейк, — выдавать себя за идиота».Так что мотивы плена не совсем ясны. Ну, а дальше началась длительная российская одиссея. В родном полку Гашека сочли пропавшим без вести, и в пражских газетах незамедлительно появились некрологи. А Гашек тем временем пребывал в лагере для военнопленных. В июне 1916 года он объявился в Киеве в качестве писаря 7-й роты 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса, который по идее царского правительства должен был воевать против Австро-Венгрии. Кто-то из чехословаков воевал, а Гашек проявил себя уже как журналист и стал даже главным редактором газеты «Чехослован». Знание русского языка помогло ему выдвинуться среди пленных чехов.
Большевистский переворот 1917 года Ярослав Гашек воспринял с воодушевлением. Переехал в Москву, где в марте 1918 года вступил в Чехословацкую коммунистическую секцию РКП(б) и в ряды Красной Армии. Как отмечают наши справочники, призывал чешских легионеров встать на защиту Советской власти. Занимал ответственные посты, вел большую партийную работу, сотрудничал во фронтовых и гражданских газетах Сибири. В своих фельетонах громил интервентов, Колчака, контрреволюционное духовенство и буржуазию. Короче, не бунтарь-анархист, а пламенный большевик. И тех же самих анархистов, только русских, отряд Гашека подавил в Самаре. Но вскоре Самару захватили белочехи, и Гашек оказался в весьма затруднительном положении: какую сторону принять? Ударился в бега и выдавал себя за «полумного сына немецкого колониста из Туркестана». Словом, швейковал.
Когда красные стали побеждать, то в их рядах снова оказался Ярослав Гашек, ему был доверен пост коменданта Бугульмы, о чем он впоследствии у себя на родине весело рассказывал. После Бугульмы — Уфа, Челябинск, Омск, Красноярск. В апреле 1920 года в Иркутске Гашека избирают депутатом городского совета. Он издает газеты на немецком, венгерском, русском и бурятском (!) языках. Только успел приобрести себе дом на берегу Ангары и зажил с русской женой, как ему в конце 1920 года предложили вернуться в Чехословакию. Не раздумывая, он согласшается, давно истосковавшись по пиву и кнедликам. И если честно, то давно надоела политика, и уже не вдохновляло, что
У моей миленки в ж… разорвалась клизьма: призрак бродит по Европе — призрак коммунизма.Но именно «призрак» в образе Коминтерна сделал Гашеку такое предложение, от которого он не мог отказаться: вернуться в Чехословакию и поддержать тамошнее коммунистическое движение, возглавить отдел «Кладненской гвардии». То есть стать разведчиком, шпионом, резидентом. Олл-ля-ля! — подумал Гашек и уже 26 октября 1920 года получил в кассе 1500 немецких марок, паспорт на имя австрийца Мозеса Штайдля, проездные документы и визы в Эстонию и Польшу.
В Кладно, однако, Гашек не поехал, а приехал сразу в Прагу, никаким коммунистическим движением не захотел заниматься, а вернулся к своему богемному образу жизни, с пивом, с друзьями и кнедликами. А сосиски, а шкварки!.. Может быть, тут сказалась еще и чешская специфика. Немецкие революции в пивных начинаются, а чешские — заканчиваются. Гашеку только и оставалось, как рассказывать друзьям истории о том, как он был комиссаром в России.
Все было бы хорошо, но возникли трудности на семейном фронте. Дело в том, что со своей чешской женой Ярмилой Майеровой не разводился, но при этом из России привез новую жену Александру (Шуру) Львову, работницу уфимской типографии. А помимо жены, сибирские пимы, медный самовар, балалайку. По приезде на родину Ярослав Гашек как-то быстро остыл к своей русской жене, а она его продолжала трогательно любить. Вспоминая его, она писала в одном из писем: «Помимо литературного творчества, необычность души Гашека сказывалась в том, что у него отсутствовало чувство ответственности».