Знание-сила, 2001 №03

Более того, он утверждает, что уровень развития того или иного общества в современном мире напрямую зависит от уровня развития в нем фантастики(!). Общество с высоким уровнем развития фантастической литературы способно пробуждать в научном сообществе высокий и точно направленный творческий потенциал. Так, подавление в 70-е годы фантастики в СССР и ее бурное развитие в США представляется автору первопричиной «застоя» и в конечном итоге поражения «Советов» в холодной войне. Добавлю, что в свете этой «безумной» гипотезы несомненный и заслуженный успех «новой волны» фантастики и фэнтези на постсоветском пространстве – симптом весьма обнадеживающий…

И, наконец, может быть, самое ошеломляющее. Есть всем известное общее правило. Для того чтобы освоить управление каким-либо сложным и крупномасштабным процессом, неплохо смоделировать его в миниатюре и в упрощенном варианте. Но как поступить таким образом с коллективным научным творчеством огромного сообщества ученых?

Оказывается, такие модели есть и неплохо функционируют. Это те самые «школы для одаренных», спецшколы и спецклассы, обучение подростков в которых ориентировано на науку. Их можно представить себе как своеобразные «Токамаки», воспроизводящие в процессе обучения и самостоятельного творчества детей трудно понимаемые и трудно управляемые «термоядерные» процессы большой науки! И тогда деятельность тех творческих учителей – лидеров, к которым относится и сам С. Смирнов, учителей, не столько «учаших» в традиционном смысле этого слова, сколько создающих вокруг себя поле самостоятельной мысли и творчества, есть, может быть, прообраз работы будущих «сверхученых» – своего рода генераторов силовых полей мысли и воображения, направляющих кипящую плазму научной деятельности по необходимым человечеству и безопасным для него руслам?!

Достаточно ли безумны эти идеи, чтобы быть истинными? С. Смирнов заканчивает свою книгу обзором окрестности точки «1969»: как раз на границе первой – «ядерно-космической» и второй – «компьютерной» HTR Он, как и мы все, не знает ответа на поставленные вопросы. На последней странице книги – французская пословица: «Кто доживет – увидит». Русские говорят: «Поживем – увидим». Поживем…

P.S.

Сергей Смирнов, уже написав и издав книгу «Годовые кольца истории», задумался об интервале – «шаге», который он выбрал для этой книги, – 250 лет. Теперь ему захотелось уменьшить этот «шаг» до ста лет. И он стал писать другую книгу. Написанные главы он принес в редакцию, и со следующего номера мы начинаем их публикацию.

ЖЕНСКИЕ ИСТОРИИ В ИСТОРИИ

Павел I

Екатерина //

Фамильный герб Воронцовых- Дашковых

Петр III,

Екатерина Романовна Дашкова

Наталья Пушкарева

«Она рвалась к просторной жизни…»

У каждой эпохи – свое «женское лицо». Олицетворением «просвещенного, осьмнадцатого века» вполне можно считать первого директора Петербургской академии наук, первого президента Российской академии наук, статс-даму двора Екатерины II Великой княгиню Екатерину Романовну Дашкову (и на сей день единственного президента-женшину!). Имя Дашковой навеки связано с Клио – музой истории.

О, как она своенравна и капризна, эта божественная муза! Если кого-то она отправляет на задворки своих владений – то и поделом. В свою почетную свиту она берет лишь тех, чьи заслуги перед обществом и Отечеством бесспорны, чей след на земле не затерялся. Екатерина Дашкова – среди приближенных Клио. Имя княгини навеки вошло в историю российской науки. Но что за жизнь прожила эта аристократка, ставшая первым президентом Академии наук? Что это была за личность? Что за женщина?

«Она вовсе не хороша! Мала ростом, лоб у нее большой и высокий, глаза не большие – не маленькие, несколько углубленные в орбитах, нос приплюснутый, рот большой, губы толстые, талии вовсе нет, в ней нет ни грации, ни благородства» – такой портрет княгини Екатерины Романовны оставил (после долгой личной беседы с нею) знаменитый французский философ Дени Дидро. Справедлива ли, нет ли оценка французом 27-летней русской княгини, однако с портрета Д. Левицкого на нас смотрит умная, решительная и немного надменная аристократка, чьи дела и поступки пережили впечатления о ее внешности.

Удивительный характер Дашковой вобрал в себя застенчивость и прямолинейность, сентиментальный романтизм и жесткость, наивность и проницательность. Но все же главным качеством ее была преданность. Преданность делу, друзьям и Отечеству.

«Кто бы мог подумать, что дочь Романа Воронцова…»

Светлым вечером 27 июня 1762 года сильный удар в наружную дверь заставил вздрогнуть и без того взволнованную княгиню Екатерину Романовну Воронцову-Дашкову. Ей удалось взять себя в руки и снова лечь в постель, дабы не возбуждать любопытства в слугах, и так уже заметивших какие-то приготовления. В ту ночь решалась участь императрицы Екатерины II. Княгиня была в числе ее сторонников – тех, кто надеялся на смещение с престола супруга императрицы, императора Петра Федоровича. Вздорный, неуравновешенный Петр неприязненно относился к русскому народу, правителем которого оказался волею случая. Все его не любили и «в голос без трепета злословили».

Екатерина Романовна уже знала, что события развиваются согласно задуманному плану. Несколько смущала нравственная сторона дела: император был крестным отцом Екатерины Романовны. Родные рассказывали ей, как бережно держал он ее у купели в марте 1743 года…

В памяти княгини мгновенно промелькнули те, кто был ей дорог с детства-отец граф РИ. Воронцов (мать умерла, когда ей не было двух лет), его брат, ее любимый дядюшка М.И.Воронцов… Это он заставлял ее прилежно штудировать иностранные языки, позволял рассматривать и разбирать служебные бумаги; благодаря ему она рано научилась разбираться в российской и европейской политике и узнала, «кто есть кто». «Катинька» была нежно привязана и к другу дядюшки, обер-камергеру графу И.И. Шувалову: он пристрастил ее с детства к серьезному чтению, помог к пятнадцати годам осилить труды модных французских философов – Монтескье и Вольтера. Девочка рано поняла, что этот мир можно завоевать не только грацией и смазливой мордашкой, но волей и беспощадным трудолюбием, рождающими знания. Перечитав взахлеб не только Расина, Буало и Дидро, но и таких трудных авторов, как Гельвеций, Монтескье, Бейль, тринадцатилетняя девочка забрасывала письмами брата Александра, обучавшегося в аристократической школе в Версале, прося новых и новых книг (хотя в ее юношеской библиотеке уже тогда было девятьсот томов!).

Живо помнилась княгине и первая встреча с будущим мужем, обаятельным красавцем князем Михаилом Дашковым. По семейному преданию, молодой донжуан позволил себе с ней разговор несколько фривольный. Она улыбнулась, подозвала к себе великого канцлера и сказала: «Дядюшка, князь Дашков делает мне честь просить моей руки!..»

Молодой ветреник, что называется, опешил, но не мог же он пускаться в объяснения перед высоким сановником, первым чиновным лицом империи, что, мол, его не так поняли. Екатерине всю жизнь помнился холодящий шелк свадебной фаты, простой и патриархальный уклад жизни в тихой, прелестной, хлебосольной Москве, у родственников мужа. Здесь, в отличие от Петербурга, говорили только по-русски. Пришлось молодой княгине сесть за родной язык – как и во многом другом, она в нем легко преуспела, заслужив уважение московских свойственников. Ее решительность и деловитость нравились свекрови, и Екатерина сохранила с ней доверительные отношения: ведь родной матери она практически не помнила. Замужество Екатерины совпало с ее пятнадцатилетием, в семнадцать она родила дочь, в восемнадцать – сына. Детей пришлось по моде того времени сразу передавать в руки мамок и нянек, которыми командовали родственники в Петербурге и свойственники в Москве.

Однако не пышная свадьба с обеспеченным офицером Преображенского полка и не рождение красивых и смышленых детей были главными событиями жизни Екатерины Романовны. Воспоминания о близких людях только согревали ее душу в трудных ситуациях, тревоги же девятнадцатилетней княгини были от них далеко. Властность, тщеславие и честолюбие были в этой хрупкой женщине сильнее сентиментальных «чувствований». Благородное происхождение и богатство оказались визитной карточкой в высший свет, муж ввел Екатерину в него. С детства сидевшая на коленях императрицы Елизаветы Петровны, с пяти лет приписанная к ее фрейлинам, «юнница» рано почувствовала вкус власти и аромат роскоши: милая приветливость, природное остроумие и наблюдательность помогли ей занять подобающее место в хорошем обществе. За бриллиантовым звездопадом орденов, лоском атласных лент, дымом брабантских кружев Екатерина рано научилась распознавать человеческую суть и быстро поняла: она ничуть не хуже, а очень часто умнее, хитрее и наверняка образованнее всех этих встречаемых ею на светских раутах «милашек». Увы, обладая фантастическим честолюбием, она не столько пользовалась своими превосходством, сколько демонстрировала его, пытаясь утолить дьявольскую жажду постоянного самоутверждения. В дальнейшем именно это сыграло с ней злую шутку: демонстрацию превосходства не любили и не прошали никогда, ни в «ее» XVIII веке, ни в «нашем» ХХ-м.

…А пока на одном из балов, дававшихся в 1759 году в доме дяди, Екатерина Романовна познакомилась с будущей императрицей, а тогда великой княгиней Екатериной Алексеевной. Весь вечер они доверительно проговорили и расстались почти подругами- Несмотря на разницу в возрасте (14 лет), обе женщины отличались независимым характером, неуемной энергией, целеустремленностью и, что называется, нашли друг друга. Начался обмен визитами, письмами, записочками. Писали – стихами и прозой – о литературе, о мечтах, о французских «вольнодумцах» Вольтере и Руссо. Екатерине (еще не именовавшейся тогда Великой) льстило восхищение Екатерины «Малой», открыто заверявшей о готовности поддержать императрицу в случае, если она «имеет определенный план» и надеется «что-то предпринять».