Знание-сила, 2001 №03
Шрифт:
Кирилл Ефремов
Симфония кризиса
«Экологический кризис налицо, и даже на коже – я вся в каких-то фитюшках». Эта реплика, произнесенная моей женой по поводу готовящейся статьи, вполне отражает обыденное представление об экологическом кризисе. Но обыденные представления и есть самые главные. Изучая эволюцию мировоззрения, я научился их уважать. Дело в том, что основные потоки информации в обществе составляют не точные знания, а «полузнания» – поверхностные, мифические представления, далекие от реальности. Это то, чем, собственно, и живут люди. Профессиональные истины – тонкие, едва заметные ручейки среди этих потоков, омывающих ноосферу. Наверное, средства массовой информации можно сравнить с руслами, а слухи – с грунтовыми водами… Всякая информация, попадая туда, размывается, меняет
Понаблюдаем за теми потоками, что окрашены в зеленоватые экологические цвета. В их глубинах обычно встречаются три «полузнания», три мифа: Эволюционный прогресс, Кризис и Любовь к природе, в чьей пене родился миф четвертый – Устойчивое развитие. В «Знание – сила» N22 за 2001 год мы уже начали разговор об их парадоксальности. Итак, продолжим наши изыскания…
Всем известно, что эволюция жизни сопровождается улучшением, прогрессом, отрицанием примитивного. Эту мысль замечательно выразил К.Э. Циолковский: «Могущество совершенных проникает на все планеты, на всевозможные места жизни и всюду. Оно, без страданий, уничтожает несовершенные зачатки жизни. Эти места заселяются их собственным зрелым родом…» Какие эзотерические интонации! А что на самом деле? Объективные данные говорят об обратном: эволюция, протекающая в ходе геологической истории, сопровождается не улучшением, а ухудшением (!) приспособленности Жизни. Это звучит почти оскорбительно, ибо противоречит важному общественному мифу о Прогрессе. Однако усложнение форм жизни действительно делает биосферу все менее стабильной – такое мнение высказывает известный ученый-эволюционист Г.А. Заварзин. Волны вымирания, вызванные катастрофами и кризисами, учащаются именно по мере приближения к современности. Если в протерозойскую эпоху «одноклеточная» биосфера не знала больших поражений, то после девона высшие формы жизни не раз оказывались на грани полного вымирания. И в итоге чем дальше, тем хуже приспособленной и, следовательно, менее совершенной можно считать жизнь на Земле.
Стоит взять за основу критерий универсальности приспособленности, и самыми прогрессивными окажутся, например, цианобактерии (о них – в №1 за 2001 год), которые почти не изменились в течение двух миллиардов лет. Какие только катастрофы за это время не сотрясали Землю – им все как с гуся вода. А тот вид, который принято называть венцом природы, можно сказать, едва успел опериться и уже рассуждает о своем скором вымирании. Где же здесь пресловутое «выживание более приспособленных»? В действительности под эволюцией правильнее подразумевать не прогресс, а вообше любое изменение. Потому что, как бы мы ни настаивали на прогрессе (опираясь на критерии адаптации, сложности, влиятельности), живая природа, это Королевство разнообразия, нас все равно переспорит.
Быстрые изменения в биосфере, когда вымирает множество видов, мы именуем кризисом. Обычно на ум приходят хорошо известные катастрофические события, например, то, которое унесло динозавров в конце мелового периода или пермское похолодание, уничтожившее 95 процентов видов Земли. Кстати, американские ученые Д. Рауп и Дж. Сепкоски, анализируя волны вымирания с пермского периода, пришли к выводу, что они чередуются с интервалом примерно в 26 миллионов лет.
Были в истории и менее известные, но не менее грандиозные кризисы, вызванные расцветом отдельных групп. Среди виновников древних «кризисов расцвета» есть существа на первый взгляд вполне благонадежные: пурпурные бактерии (закислившие мировой океан), сине-зеленые водоросли (отравившие биосферу кислородом) и зеленые растения (благодаря им реки стали выносить в океан разрушительные для морских экосистем вещества).
И еще один аргумент в пользу отсутствия прогресса – кризис позднего кайнозоя. Считается, что после падения эпохи динозавров победу одержали самые совершенные твари: млекопитающие и птицы – сообразительные, приспособленные к холоду и прочим тяготам жизни. Однако, когда в плейстоцене произошло относительно мягкое и постепенное похолодание, они потеряли сотни и сотни видов.
И все-таки большинство людей представляют себе эволюцию как развитие от низшего («плохого») к высшему («хорошему»). А еще – мало кто задумывается, что подавляющая часть (процентов восемьдесят) живого вещества Земли – бактерии, которые как множились, так и множатся, а «высшие формы» пристроены где-то сбоку, капля в море – что-то вымерло, что-то народилось… Стремление к совершенству существует лишь в наших «европейских» головах, где укоренился, во-первых, архетип Пути («все должно двигаться к лучшей цели») и, во-вторых, миф о Сотворении (которое должно было идти от худшего к лучшему). Поэтому мы склонны выискивать поступательное развитие в мире стихийных флуктуаций. Особенно этим увлекались в начале XX века, когда евроцентризм достиг своего апогея. А эволюционизм будущего – это понимание того, что в микромире и в космосе, в живой оболочке и в ноосфере царствуют стихийные процессы, которые не стараются подчиниться никаким умозрительным законам.
Продолжаете верить в эволюционный прогресс? И правильно. В одном он есть. Но именно там предпочитают упрямо говорить об упадке: нынче, мол, кризис – не те времена, что были раньше…
Человечество переживает кризис? Антропосфера находится под угрозой? Ничего подобного. Человечество никогда не испытывало такого расцвета и так прочно не стояло на ногах, как в конце XX века. А ведь были времена, когда род Homo действительно балансировал на грани вымирания, с трудом «просачиваясь» в последующие эпохи. В первую очередь, назаре своей эволюции, до рубежа 1,5 миллиона лет назад,
когда смахнуть с лица Земли немногочисленных ранних людей было проще простого. А около 700 тысяч лет назад угрозу стало нести необычное разрастание мозга, затруднившее роды и вскармливание детей, что также поставило под вопрос существование человека. С развитием цивилизации увеличилась плотность населения и – еше одна напасть – по ойкумене прокатились опустошительные эпидемии параллельно с массовыми войнами. В некоторых средневековых популяциях средняя продолжительность жизни была меньше сегодняшней примерно в три раза.Но, вопреки всем бедам, людей становилось все больше. Ибо у человечества оказалась беспрецедентно высока скорость адаптации. В ответ на перенаселенность люди изобрели этику, гигиену, страховой полис, удобрения, коммунальное хозяйство и еще тысячу других инструментов выживания. И попали в заколдованный круг (точнее, спираль), из которого нет возврата, ибо с каждым витком приспособленности возрастает объем человечества и, следовательно, объем проблем и потребностей…
«Человек, человек, едят тебя мошки…» – смеялся воробушек из сказки. А тем временем на Земле обосновался великий сверхконкурент, вид, потеснивший прочих ее обитателей… Кстати, о вытеснении: в реальности его осуществляют не виды, а только системы, сообщества. Вид – абстракция, не существующая в живой природе. Мы говорим «сушу завоевали растения», а на самом деле, это были не растения, а целые «ботанические сады», оплетенные грибами, водорослями, окутанные тучами насекомых и птиц – курьеров и охранников. Не является исключением и человеческий вид. Он оставался совершенно незаметным, пока не сплотил вокруг себя «дружину» – собственную экосистему. На войну с природой вышел отнюдь не голый Homo sapiens, а целый антропоценоз. Этакий человек-гора, Куинбус Флестрин шагнул по планете, оплетенный троекратно всякими зерновыми злаками, овцами, курами, он выступил, опутанный горохом и льном, как кольчугой, его макушка в лекарственном пенициллюме, а на зубах листья коки… В антропоценозах нашлась работа и любимцам, и воришкам: лебеди, воробьи, крысы, собаки, кошки, кролики, словно выбегая из складок кожи Человека-горы, стремительно изменяли, подгрызали природные биоценозы. Только благодаря этим «помощникам» дикая природа была оттеснена. А до этого, даже будучи лучшими охотниками на планете и истребив некоторых крупных животных, люди не слишком повлияли на биосферу как таковую.
Чтобы произошел настоящий глобальный кризис, человеку нужно приложить еще много «стараний». Однако, если бы хозяйственная деятельность оставалась такой же «экологически грязной», как, скажем, в 1960-е, кризис наступил бы уже сегодня. Многое удалось исправить – отчасти благодаря максимализму «зеленых» движений. К 1990-м годам воздействие на общественное мнение привело к значительным сдвигам в мировоззрении. Люди стали требовать все меньше аргументов для того, чтобы сохранять природу. Все больше верят в то, что просто «так надо». Это уже веление не разума, а эмоций. Эмоциональное влечение. Как будто бы даже любовь.
Любовь к природе – современный миф весьма сложной конструкции. В прошлом веке его еще не существовало, и по этому поводу обычно крутили пальцем у виска: что там любить? Природа рождает комаров, плесень и хищников, а человек старается от всего этого оградиться и вычерпывать побольше ресурсов… Обращаясь в «зеленых сферах», я часто встречаю такие формулы, как воспитание любви и благоговения к природе (как развитие идей Альберта Швейцера), ориентация на экологические приоритеты, надобно совершенствовать экологическое образование… Мрачнею, хотя виду не подаю, опасаясь показаться неконформным. Потому как не уверен, что рецепт хорош, так сказать, для нашей пехоты.
Действительно, в высокоразвитых обществах благодаря целенаправленной пропаганде природа из могущественного врага превратилась в хрупкого товарища. Но это не везде – общество обществу рознь. Получив статус «слабого», дикая природа у одних может рассчитывать на поддержку, а у других – что «слабака» будут энергично добивать.
Хорош ли рецепт?.. Никак не могу себя заставить в него поверить. Вроде бы и сам природе не чужд: с трех лет в экспедициях, был в тигриных и медвежьих местах, а высший эмоциональный подъем за свою жизнь испытал от встречи с жуком-оленем, лайкой и пустельгой. Но когда мы все лето бродили по тундрам и стланникам и дрыхли, завернутые в целлофан, каким чудом комфорта казалась единственная раскладушка! Не чужд и сфере образования – все-таки у меня учились тысяч пять человек от шести до шестидесяти, и всегда разговор велся «около эколо». И по всем наблюдениям, очень уж невысокой оказывается концентрация «любви и благоговения» в окружающем меня эфире.
Многие активисты экологического движения убеждены, что экофильные принципы – это возврат к заветам прошлого. На мой взгляд, не совсем. Архаическая «любовь к природе» была другой, основанной на мистическом страхе, на боязливом и уважительном невмешательстве в мир таинственных сил. Это важный компонент гармоничных отношений с природой у коренных народов. Уходит под натиском цивилизации страх, и вчерашние аборигены становятся активными разрушителями: браконьерами, золотодобытчиками, лесорубами. Благоговение к природе – инфантильный императив, оно легко внушается детям «с нуля» через эмоциональную сферу и устойчиво существует в «детском» мировоззрении аборигенов. Но где инфантильность – там праздник непослушания. Где дети на райском острове – там может явиться «Владыка мух» из известной книги У. Голдинга. Наивные представления о гармонии ноосферы и природы все чаще подвергаются критике, как аналог социальных утопий или мифологем о рае. В них ведь всегда находится местечко для «пропасти между венцом творения и низшими тварями». Пожалуй, более прочной позицией будет другая гармония – не идеологическая, а прагматическая, гармония собственности. Я вижу спасение природы как раз в ее честном вовлечении в сферу собственности человека.