Золотая книга. Пурана № 19

Но таких храмов я не видел ещё ни разу. Перед нами лежала расчищенная от деревьев и лиан пустая круглая площадка диаметром метров в тридцать, посреди которой на четырёх шестах был сооружён навес из рыболовной сети с наваленными на неё огромными листьями – некое подобие крыши. Рядом с навесом догорал покинутый, судя по всему, несколько часов назад костёр, и при последних всполохах углей можно было видеть, что под навесом лежал огромный чёрный валун, возвышавшийся над землёй на высоту около метра: настоящий камень, каких не было и быть не могло на коралловом острове вроде Сентинеля. Камень был совершенно гладким, его поверхность играла матовым блеском. С нашей, северной, стороны на почти горизонтальной поверхности этого валуна находилась небольшая дверца, слегка выпуклая, точно повторяющая рельеф камня. И дверца эта, когда я осветил её фонарём, сверкнула чистым золотом.

– Разрази меня гром, – прошептал я Савитри, хотя с самого начала путешествия мечтал громко воскликнуть эти слова, вспугнув при этом стаю экзотических птиц на окрестных деревьях.

– Господи, что это? Откуда здесь такая огромная скала?! – не меньше моего удивилась моя спутница, делая шаг вперёд.

Вот именно этого-то и не стоило делать, потому что я едва успел удержать её за руку от падения в глубокую яму, вырытую возле самого камня. В ней, на глубине двух-трёх метров, белела груда человеческих костей. Скелеты лежали друг на друге, почти не рассыпаясь, десятки скелетов – все они принадлежали взрослым и, похоже, весьма высоким людям.

Савитри быстро сориентировалась, отступив от края открытой могилы.

– Жертвоприношения! Скелеты кажутся совсем целыми – их, видимо, душили или травили чем-то. Жуткое зрелище.

– Вам не кажется, что эти жертвы были ростом значительно выше сентинельцев? – высказал я страшную догадку.

– Кажется… – Она оглядела меня. – Да, похоже, они были ростом с вас.

– Ну, спасибо! – Я шагнул назад. Стоять у края открытой могилы себе подобных было не очень-то приятно.

Мы обошли чёрный камень и наклонились над золотой дверцей.

– Если бы не склад человеческих останков, похоже было бы на храм Кааба в Мекке, главное святилище мусульман, не находите? – спросил я.

– Не знаю… Смотрите-ка.

Направленные лучи обоих наших фонарей сошлись на дверце причудливого каменного склепа, выхватив из темноты изящное выпуклое изображение быка. Бык стоял к нам левым боком, мрачно опустив голову с длинными кривыми рогами, и насупленно глядел перед собой, охраняя сокровище, замурованное в камне. От его морды к самой земле спускалась огромная волнистая борода, рельефно вырезанная талантливым древним художником. Больше ничего на дверце изображено не было, и её золотая поверхность полыхала в свете нашего фонаря матовым тёмно-жёлтым заревом.

– Ничего исламского в этом изображении я не вижу, – сказала Савитри. – Вы же знаете, что мусульманам-суннитам запрещено изображать животных, не говоря уже о том, чтобы поклоняться им.

– А индуизм?

– Тоже нет. В нашей мифологии есть священный молочно-белый бык Нанди, на котором ездит великий Шива, но изображается он совсем по-другому. Судя по форме рогов, это вообще не бык, а скорее тур – дикое копытное, которое водилось в Евразии много веков назад. В Евразии, но, конечно, не на этих островах.

– Похоже. Но вы же понимаете, Савитри, что эта дверца не могла быть сделана местными жителями. Они бы и нишу в камне не смогли выдолбить, зубами разве что прогрызть.

– Понимаю.

Я встал, выключил фонарь и прислушался, но вокруг лишь умиротворённо шумел лес: жужжание цикад, шелест ветра высоко в кронах деревьев и чуть поодаль – одинокий стук ночной птицы. Я вновь присел рядом с Савитри. Ни один из нас не смел дотронуться до дверцы руками.

– Откроем?.. – наконец вырвалось у меня.

Золотое изображение быка было гладким и выглядело очень старым. Дверца же была закрыта плотно, подогнана под проём с идеальной точностью. Мы попытались поддеть её ножами, но лезвие не могло проникнуть в тончайшую щель между золотом и камнем. Дверца сидела крепко, хотя мы оба видели, что она не вмурована в камень.

– Разбить? – цинично предложила Савитри Пали, которой по должности вообще-то полагалось охранять быт и культуру Андаманских островов от посягательств горе-исследователей вроде меня. В её глазах играло выражение профессионального расхитителя гробниц.

– Вы с ума сошли! – зашипел я на неё. – Ни в коем случае! Такая вещь… Сейчас что-нибудь придумаем.

Однако придумать что-нибудь нам так и не представилось возможности. Как это обычно бывает с теми, кто сосредотачивает всё внимание на чём-нибудь одном, мы совершенно перестали смотреть по сторонам и даже не услышали шороха за нашими спинами. До тех самых пор, пока я не почувствовал на своём плече тяжёлую мужскую руку и не вздрогнул.

Двухметровый дикарь с чёрными от жевания бетеля [22] зубами, золотым кольцом в носу и звериным оскалом… Расписанная всеми цветами радуги физиономия с плоским носом и длинными, до плеч, мочками ушей, в которых висят полукилограммовые серьги. Одичалый капитан Шиваджи, подосланный спецслужбами Республики Бангладеш, чтобы убить нас всех и развесить наши черепа по лианам. Наконец, автоматчик спецподразделения полиции Пакистана, которая наконец-то выследила нас в этих джунглях в тот самый момент, когда мы почти достигли цели. Все эти люди живо представились мне в ту самую секунду, но ни одного из них я не увидел, когда резко обернулся и направил луч фонаря на лицо человека, возвышавшегося надо мной на фоне светлеющего неба.

22

Бетель – растение в Юго-Восточной Азии, которое используют в качестве лёгкого наркотика. – Примеч. авт.

Зато я увидел совершеннейшее изумление в светлых глазах профессора Летаса Гедвиласа за толстыми стёклами его фирменных очков в роговой оправе. И изумление это было вызвано не нашей встречей и даже не жуткими чёрными рожами, которые он увидел перед собой, а, скорее всего, тем, что в самый висок ему упиралось дуло длинноствольного пистолета в руке капитана Пали, и её палец напряжённо лежал на курке.

– Я что-то не очень… – по-русски произнёс профессор со своим отрывистым литовским акцентом, за который я готов был просто расцеловать его.

– Спокойно, Савитри! – схватил я за руку свою напарницу и по-английски воскликнул: – Это же наш литовский профессор! Живой!

Процедура знакомства заняла не более десяти секунд. За это время я успел объяснить Летасу, что Савитри – наш человек и никого убивать не собирается. Он посмотрел на нас как на сумасшедших, хотя чисто внешне можно было предположить только совершенно обратное.

– Бегите отсюда! – страшным шёпотом произнёс профессор, указывая рукой куда-то на юг. – Они в любую минуту могут сюда… Разве вы не видите?.. Рассвет!

Над поляной действительно занималась заря, и чёрные джунгли вокруг нас постепенно приобретали свои естественные оттенки зелёного. При этих первых признаках дневного света я ужаснулся, взглянув на Летаса: выглядел он поистине кошмарно.

Некогда аккуратно подстриженные рыжие усы теперь превратились в подобие мочалки, с застрявшими в них листьями и каким-то мусором растительного происхождения, а рыжая щетина занимала не меньше двух третей лица. Очки треснули в нескольких местах, а лицо покрылось слоем не то загара, не то самой настоящей грязи. Из одежды на профессоре была только узкая набедренная повязка, свитая из тонких лиан, что вследствие его упитанности производило довольно мрачное впечатление. Зато на нём каким-то чудом сохранились изорванные сандалии, аккуратно застёгнутые на все ремешки. Нет, всё-таки это был тот самый профессор, мой милый профессор Гедвилас!