Золотая книга. Пурана № 19

Однако аборигены, к моему большому сожалению, не спали. И обнаружилось это слишком поздно. Видимо, либо кто-то из них выследил нас в ходе перемещений по острову, либо наши следы на песке всё же были замечены поисковой группой туземцев, но в результате около полудня следующего дня меня разбудил ужасающий вопль. Вскочив, я больно ударился о ветку над своей головой, а когда открыл глаза, прямо передо мной находилось совершенно чёрное, с жёлтыми зрачками глаз, как-то по-детски удивлённое лицо настоящего сентинельца. Нас взяли в плен.

Лицо Летаса Гедвиласа, сидевшего, по-японски скрестив ноги, на площадке посреди крупного поселения, в которое нас привели торжествующие охотники, выражало даже не огорчение и не удивление, а какую-то вселенскую усталость. Его можно было понять: выпутываться из этой жуткой ситуации придётся теперь именно ему.

К этому моменту я был уже весь исцарапан копьями, которыми четверо пигмеев подгоняли меня сзади: наконечники у них и впрямь были железные, да при этом ещё и здорово ржавые. Руки мне связали за спиной какими-то лианами, и хотя разорвать эти бутафорские наручники не было проблемой, но что делать дальше? Бежать на этом острове особенно некуда, да и бросать Савитри одну тоже не хотелось, особенно при виде того, какими плотоядными взглядами награждают её туземцы. Ещё бы, их можно было понять: признаков стеатопигии у моей спутницы не было никаких.

Поэтому я скорее доверил себя своему антропологическому чутью. Ну кого из великих путешественников не брали в плен туземцы? Кто из первооткрывателей не подвергался риску быть сожранным по частям неблагодарным населением открытой им страны? Без этого опыта я всё равно никогда не считал бы себя равным Фернану Магеллану или Джеймсу Куку. А так у меня хотя бы будет шанс написать к старости мемуары с героическим названием, вроде «На волосок от смерти», «Затерянный мир-2» или «Пьющие отравленную воду».

Впрочем, пока никакого коварства они чисто внешне не демонстрировали. Скорее вели себя как дети: десяток охотников с луками через плечо радостно вопили, в лицах рассказывая своим соплеменникам о том, как именно были пойманы странные белые люди, и при этом «исполняли» такие ужимки, которые я в своё время благоразумно забросил ещё в старшей группе детского сада. О нас с Савитри при этом совершенно забыли, и мы стояли возле одного из банановых навесов, наблюдая за происходящим и готовясь в любой момент начать неравную борьбу за последние минуты своей жизни.

Когда нас ввели в деревню, Летас Гедвилас немедленно вскочил. Указывая на нас с Савитри, он что-то гортанно выкрикивал и указывал куда-то на юг, в направлении каменного святилища. Я на всякий случай не вмешивался. Тем более что тут и дурачок бы понял: он же оракул, вот и хочет проверить, что скажет Золотая Книга о том, как поступить с пленными – сразу зажарить или ещё какое-то время помучить?

Ко второму варианту явно склонялась мужская часть общества, плотно обступившая Савитри Пали. Самые высокие мужчины племени были едва сравнимы с ней ростом и субтильностью комплекции, но их страсть это не останавливало, и я с удивлением – и некоторым беспокойством – стал замечать, что симпатия некоторых туземцев к нашей подруге стала выражаться уже внешне и довольно недвусмысленно. Была бы моя воля, я бы сейчас двоим-троим из этих пигмеев отстрелил бы то, что видел…

Пистолет! Эта идея молнией сверкнула в моей голове, и я даже зажмурился от ощущения собственной гениальности. Мне вдруг живо вспомнилось одно-единственное мгновение: я вскакиваю, ударяюсь головой о верхнюю ветку фикуса, и пистолет, лежавший между нами с Савитри, падает куда-то вниз, в кусты. Те, кто нас пленил, не тронули наше снаряжение – видимо, боялись упустить главную добычу, – а значит, пистолет ещё там. Если так, я один становлюсь сильнее целого сентинельского племени. Убивать никого особенно не хотелось, но ради своего выживания… или даже больше – ради чести капитана индийской полиции я готов был рискнуть.

Значит, главное – вырваться, вернуться на север острова и завладеть длинноствольной «девочкой» Савитри, как она сама её называла. А значит, нужно сделать так, чтобы меня выпустили – если я убегу сам, они могут и прибить всех остальных на всякий случай.

В поисках подходящего выхода я и не заметил, что народу в деревне заметно прибавилось. На поляну продолжали выходить новые люди – в основном мужчины, причём все сплошь вооружённые луками и топориками. Появились и двое «жрецов», о которых говорил Летас, – они действительно были обмотаны от шеи до ног в белые простыни, правда, белыми эти тряпки были в последний раз, видимо, ну очень давно.

Появление служителей культа могло значить только одно – нас действительно поведут к святилищу. Так и случилось, причём отправились мы к чёрному камню огромной толпой – к этому времени туземцев набралось не меньше сотни. К моему большому сожалению, индийские газеты, сообщавшие в своих публикациях о почти полном исчезновении сентинельцев после величайшего цунами 2004 года, явно поторопились с выводами и выдавали желаемое за действительное.

Комичное это было зрелище… Окружённые массой низкорослых аборигенов каменного века, вопящих и прыгающих от своей первобытной радости, голых взрослых и детей, мы, три человека из века двадцать первого, смотрелись, должно быть, совершенно дико. Савитри Пали, ежесекундно отбиваясь от рук очередного вожделеющего дикаря, бросала на меня умоляющие взгляды. Я то и дело вслушивался в стрекотню туземцев, пытаясь усвоить себе хотя бы тонкости звуковой системы их языка. И наконец, профессор Гедвилас, шествующий чинно рядом с двумя первосвященниками с таким видом, будто всю эту затею организовал именно он.

И если уж быть справедливым, так оно и было.

Я шёл и поражался своей судьбе. Всю свою жизнь я, как и любой более или менее профессиональный исследователь, мечтал стать первооткрывателем неизвестного народа, описать его неведомый язык, торжественно провозгласить, что он, этот язык, оказался далёким родственником какого-нибудь другого языка, и, так как ни у кого не будет возможности меня опровергнуть, до конца жизни писать статьи, доклады и монографии, спекулируя на своей эксклюзивной находке.

И вот сейчас я оказался первым лингвистом, попавшим на последний на всём белом свете таинственный остров, и от волнения у меня перехватывало дыхание. И страх быть съеденным или просто убитым совершенно исчез: его затмила другая страсть – страсть учёного, которому в руки шло настоящее открытие.

Сентинельцы внешне напоминали скорее папуасов Новой Гвинеи, нежели негров, но цвет кожи у них и вправду был чернее ночи. Мужчины были неплохо сложены и выглядели вполне пропорциональными, хотя ростом не достигали и ста семидесяти сантиметров. Зато на немногочисленных женщин было невозможно смотреть: ничего женственного, в нашем понимании этого термина, в них не было вовсе. Если бы не пресловутые жировые отложения, делающие их фигуру похожей на бутылку из-под ирландского ликёра, можно было бы легко принять их за мужчин: короткая стрижка, широкие плечи, сильные руки. Да, с женщинами на Сентинеле явно было не всё в порядке, и моим долгом было это как-то исправить.

Я подмигнул Савитри, пытавшейся пробиться через толпу поближе ко мне, и через головы жрецов обратился к Летасу по-русски:

– Профессор!

Он озабоченно откликнулся. По-видимому, в его голове зрел и никак не мог созреть план нашего освобождения.

– Меня и вас отпустить – в обмен на Савитри, – сказал я ему.

– Почему? – изумился он, с ужасом оглядываясь на меня.

– Потому что знаю, где пистолет, – вытащил я свой главный козырь.

И как же хорошо общаться с умными людьми! Он, конечно, сразу всё понял, и лицо его, полностью заросшее рыжими волосами, осветилось победной улыбкой.