Золотая книга. Пурана № 19

Мы остановились здесь инкогнито, предъявив портье вместо своих паспортов стодолларовую купюру, которой оказалось вполне достаточно.

Прежде чем мы снова собрались вместе, я заманил Савитри в свою каморку и легонько прижал к стене.

– Алексей? – Она была явно заинтригована. – Неужели?..

Я отступил назад:

– Тише, Савитри. Нам с тобой нужно будет срочно уехать отсюда. Летас должен думать, что мы возвращаемся в Дели.

– Почему?

– Потому что, нам кажется, он знает правду о том, где искать Книгу, и скрывает её. У тебя самой не создалось такого впечатления?

– Ну, он в целом непростой человек, ваш Летас… Но он же был с нами в самые жуткие моменты. И вообще, поиск Золотой Книги – это его идея. Это у тебя, случаем, не излишняя подозрительность, Алексей?

Я повернулся к окну:

– Да не знаю я. Но только настоящий специалист по индийской истории наверняка знает намного больше о цивилизации долины Инда, чем мы услышали сегодня от господина Гедвиласа.

– Где же вы найдёте такого специалиста, если даже Гедвилас не может помочь?

– Гурьев нашёл его.

– Где?

– Вот именно там, куда мы с тобой сегодня же отправимся, потому что нельзя терять ни секунды. Это хранитель музея истории в городе Карачи.

– Куда?! – Она отшатнулась от меня, как от чумы. – В Пакистан?! Да ни за что на свете!

О господи, я совсем забыл об этой многолетней неприязни между индийцами и пакистанцами. Савитри смотрела на меня так, будто я предложил ей отправиться со мной в ад, не меньше. Уговорить её было совершенно невозможно – легче заставить её вернуться в рабство на остров Сентинель и остаться там на целый сезон. Мне даже пришлось сказать ей правду: что я обеспокоен её безопасностью, что буду нервничать, – на что Савитри вытащила откуда-то из-за спины свой пистолет и легонько помахала им перед моим носом. Выяснилось, что её заявление об увольнении вступало в силу только с нового года, так что пистолет она ухитрилась оставить у себя.

Когда я совершенно обессилел, мы решили, что в Пакистан придётся всё-таки ехать мне одному. А Савитри как раз останется охранять безопасность и Гурьева, и профессора.

Созваниваться по мобильному телефону мы решили только в случае крайней необходимости, чтобы у властей не было информации о нашем местонахождении. В Биканере никаких признаков слежки пока не обнаруживалось, и это позволяло нам думать, что пара дней в запасе у нас есть, прежде чем власти обнаружат нас.

Для литовского профессора была придумана безобидная легенда: я будто бы уезжаю обратно в Дели, чтобы продлить свою трёхнедельную визу, подходившую к концу уже на днях. Обманывать никого не пришлось: я действительно сел в экспресс, везущий в столицу, но с другой целью – в пакистанском консульстве в Дели меня уже ждало письмо из российского торгпредства, организованное Гурьевым, с просьбой срочно выдать мне однократную визу в Пакистан в целях деловой командировки в Карачи.

Уезжая, я горячо просил Летаса выяснить наконец, где искать нам географические названия, указанные на золотой странице. Я до конца не мог поверить, что он скрывает свои знания, и был уверен, что к моему возвращению, даже если старик хранитель из Карачи ничем мне не поможет, профессор реабилитируется и непременно разгадает тайну города Банга. Гедвилас выслушал меня хмуро и обещал сделать все, что возможно, но предложение до конца не закончил, а это я счёл плохим знаком и отправился в столицу в мрачном состоянии духа.

Никогда не ездите в Карачи без крайней необходимости. В первую секунду после своего выхода из таможенной зоны международного аэропорта крупнейшего города Пакистана я пожалел о том, что уродился на свет. Такого шума, гама, жара и суматохи не было, наверно, и в Помпеях в их последний день – день печально известного извержения Везувия. Казалось, что, пока я два часа летел из Дели, наступил долгожданный конец света и все люди мира собрались в Карачи, этом последнем оплоте цивилизации. Собрались они с единственной целью – схватить меня за рюкзак и затащить в своё такси – колымагу, ровесницу независимости Пакистана, – и увезти на ней в райский отель, брошюру с изображением которого каждый из них держал в руке. Отели смотрелись пугающе, как и их агенты, и даже на первый взгляд явно уступали качеством ночлежке, в которой я оставил своих друзей в индийском Биканере.

Но я отмёл все привлекательные предложения по другой причине. Я не собирался откладывать визит в Национальный музей, с хранителем которого из предосторожности решено было заранее не договариваться. Мало ли… Устроишься вот так в какой-нибудь отель, а ночью к тебе в комнату проберётся парень с ножом, вроде того, в Варанаси, и не узнать мне тайны Золотой Книги. Мои родители, безмятежно живущие в благостном убеждении, что я весело провожу время на пляжах Гоа, вынуждены будут организовывать перевозку трупа на родину, а моя помощница Соня, успевшая отойти от налёта китайских триад на наш московский офис, замучается объяснять звонящим мне людям, что конкретно со мной случилось. Так уж лучше я узнаю сначала, что известно старику в музее: старик ведь, в общем-то, тоже не вечен…

Эти и другие доводы привели меня в антикварное такси престарелого чудака в расшитой сумасшедшими цветами тюбетейке, который заявил, что быстрее всех на свете отвезёт меня в Национальный музей за пять долларов, а за десять готов будет ждать меня там до потери собственного сознания.

Водитель без остановки рассказывал мне о трудностях своей жизни, практически полностью повернув голову назад, и это не добавляло ощущения безопасности. Он уже успел поведать о тяжёлых налогах, о терактах на севере страны, об американских бомбардировках и огромном количестве беженцев из Афганистана, снижающих стоимость рабочей силы в Карачи, когда я, заскучав, принялся смотреть в окно. И вздрогнул – на огромном лазерном билборде над входом в кинотеатр крутили рекламный ролик какого-то очередного местного блокбастера, и в этом ролике – совершенно отчётливо – я увидел улыбку и глаза Савитри Пали и мгновенно вспомнил слова Гурьева тогда, в Дели: «Где-то я видел её лицо… Чуть ли не на афише…»

– Стоп! – заорал я водителю, который ударил по тормозам.

Я пулей выскочил из такси. Точно, так и есть: в коротком видеомонтаже, в компании трёх рослых черноусых мужиков, в розовом костюме, с оголённым животом, плясала моя Савитри, или я вообще ничего не понимаю в физиогномике. Что за чертовщина?

– Эй, брат! – Я остановил каких-то двух подростков у входа в кинотеатр. – Что за картина?

– Индийская, – весело заметил один. – Уже неделю крутят.

– А актрису как зовут, вон ту, в розовом?

Они оба одновременно произнесли короткое имя с аспирированным согласным, не имеющее ничего общего ни с Савитри, ни с Пали. Я пожал плечами, уселся обратно в машину и за неимением лучшей версии решил думать, что спутал нашего капитана полиции с кем-то – иначе происходящее становилось просто какой-то фантасмагорией.

В кассе Национального музея, несколько успокоившись после своего видения, я представился и заявил, что прилетел из Москвы на встречу с господином Халим-Ханом. Мне повезло, и опасения Гурьева оказались напрасными – старик был жив. Только сейчас он не в музее, объяснили мне, а дома, и если мне совершенно не терпится с ним повидаться, то можно позвонить ему и договориться о встрече.

Такси довольно долго петляло по улочкам одноэтажного района Карачи, лавируя между кучами мусора, наваленными на перекрёстках, пока не остановилось возле непроницаемого глиняного забора. У ворот сидел седой старик в белом балахоне до пят и вязаной мусульманской шапочке.

– Это вы? – на хорошем английском сказал он. – Халим-Хан я и есть. Заходите, прошу вас.

– Спасибо. – Я вошёл в тенистый двор, прячущийся под сенью густых платанов. Внутри было значительно уютнее, чем на улице. – Меня зовут…