Золотая лихорадка

– А выбрали власть?

– Власть для порядка, а не для разговоров. Они что надо – сделают, а дела нет – пройдут мимо, и все. Полиция у нас сами были работники, трудились сами, каждый старался. А вот про инструмент вы спросили. Но ведь не видно скрозь землю, чем он там роет. Может, кто и пятерней, и пальцами схватит! А с людьми мы знакомились и не пускали, если какое подозрение. Вот вы же, ваше превосходительство, тоже стараетесь произвести справедливость, мы это понимаем.

– Понимаешь, а путаешь. Ты мне ни на один главный вопрос не ответил.

– Руки о тебя пачкать не хочется! – вдруг краснея, сказал Телятев. – Да от своего не уйдешь…

– За что же?

– За революцию.

Тимоха стих, повесил голову и убрал руки с колена.

– Кузнецовская сторона почему так названа? – спокойно продолжал Оломов.

– Васька Кузнецов там приказчик от фирмы.

– Он сын Кузнецова? А что вы скажете? Вы знаете эту семью?

– Я их всех не могу упомнить! – ответил Телятев.

– Я паспорта не смотрел, – сказал Силин. – У нас полприиска, может, Кузнецовы, кто их разберет! Еще, наверно, Ивановых много, Лемеховых…

– А Силиных?

– Я один.

– А где сын твой? – спросил Телятев.

– Сын грыжу нажил.

– Лишнего много болтаешь, а главного все не говоришь!

– Намолчались, поэтому… Спрашивайте еще, я в аккурат отвечу, ваше…

– Мыл золото? Сам мыл?

– То есть почти не мыл. Разговору больше.

– А как же у тебя отняли пять фунтов рассыпного золота?

– Нет, это артельное.

– А кто в артели был?

– Да Акула был, Хорек, Гуран…

– Кто Акула, как? Фамилия его?

– Я не знаю. Так звали. Крестьянин.

– А имя?

– А мы по именам не звали друг друга.

– Что же вы, всегда кличками обходились?

– Мы ведь не украли, это все было свое, собрано по крохам.

– А как же разговаривали?

– Да вот так и говорили, с китайцами по-китайски: «Моя-твоя». Они тоже по-нашему учатся. На приисках у всех клички. Вот у нас был сторож у въезда, в шутку звали начальник пограничной стражи. Кличка – Пристав.

– Русский он или китаец?

– Русский вроде. Не кержак. Но, может, гуран. Тут, кроме меня, настоящих расейских не было.

– А как же Кузнецов Егор? Вот говорят, что он был президентом. А у нас сведения, что он жил себе спокойно в семье все прошлое лето. Может, кто-то другой взял его имя и фамилию? Не был это самозванец?

– Нет, это сами люди желали, чтобы был порядок, слух пустили, будто он. А он и не знал. Говорят, приезжал сына женить.

– У нас есть сведения, что он на прииске строил амбар. Не мог же он сразу быть в двух местах?

– Да, он плотник хороший.

– Что он строил?

– В артели, наверно, был. Только как же он в атаманах оказался? Он ведь смирный, его, может, запутали? Вот Мастер и мещане из Благовещенска, они все кричали, что надо выбрать его.

– Так Кузнецов не был главой?

Тимоха вытаращил глаза и стал заикаться.

– Значит, ты был?

– Я неграмотный…

– А Камбала? Говорят, что он в родственных отношениях с Кузнецовым? Не была ли одна шайка?

– Даже и не слыхал. Был бы свой, они вместе мыли бы, как сыновья с отцом. А Камбала мыл с китайцами.

– Может, он сам китаец?

– Не-ет… Он просто смуглявый такой, вот его прозвали «Камбала».

– Так Камбала он не по паспорту?

– Право слово, мы паспорта не смотрели, это мы не знаем. Паспорта дома в порядке сохраняем. Как честь свою.

– У нас значится скрывшимся с каторги Сысой Камбалин. Может быть, он это?

– Скорей всего! – со вздохом облегчения отвечал Силин.

– А он по-китайски не говорит?

– Да маленько мог. Как все!

– Понимали его китайцы?

– Как же! Он с бамбуком ходил всегда, как хлестанет по икрам, по щиколоткам ли, – и сразу не хочешь, да поймешь. Убили его, наверно, не зря.

– Думаешь, убили солдаты?

– Нет, его свои все хотели убить. Может, его и ухлопали.

– Почему же считалось, что два года был головой Кузнецов, а в прошлом году он дома оказался, есть свидетельство очевидцев. И нынче его не было на прииске? Может быть, он сбежал, бросил всех вас и скрылся? Или он тайно руководил?

– Нет, он товарищей никогда не выдавал. Да при нем бы и не застали бы нас. Он бы эти амбары сжег, а бревна раскатали бы. А наша пограничная охрана стала пить и Камбалу не слушались.

Оломов все более убеждался, что пленный президент хитрый преступник и что о нем придется запросить Оханское уездное и волостное начальство.

«Узнать бы, почему он ушел со старых мест, кто заразил его здесь такой вредной агитацией?»

– А где Голованов?

– Нет его. Он тихонько исчез.

– Он не заодно с часовщиками?

– Нет. Тот часами торговал. Первый год ржавые привез. Его чуть не убили. А Голованов без вреда жил.

– У вас был суд?

– Нет, не было.

– А как же человека повесили?

– Разве было?

– Того, который вырезал семью.

– Ну этого нельзя щадить!

– Я тебя и не виню. Мы не можем действовать в таких случаях по закону. Мы считаем, что это не преступление, а возмездие за совершенное преступление, по приговору артели, там, куда представитель власти не может быть доставлен. Мы в таких случаях утверждаем справедливые решения выборной власти.

– Так, может, меня ослобоните?

– Нет, тебя будет судить суд.

Послышался гудок.

Оломов поглядел в окно. Судно вышло на Амур.

– А демократ с бородой, верно, ушел по следу Бакунина, – сказал Оломов, когда Силина увели.

– То есть на иностранном судне, вы хотите сказать? Нет, у меня невозможен такой побег. – Я повторяю: такой побег не-воз-мо-жен!..

– Он из-за этого и на прииске жил, чтобы бежать в Америку. Два года мыл… И не удержался, начал проповедовать анархизм… Если бы не эта проповедь, то и прииск бы, может, еще просуществовал годы.

Телятев терпеливо сносил град упреков и делал вид, что не понимает их сути.

– Он мыл на Силинской стороне, под покровительством этого президента! Вот за одно это Силина надо на Сахалин, в каторгу. Так бы мы и удивлялись, куда же, мол. идет импорт! И у казны закупки все те же.

Телятев подвинулся на стуле, словно что-то ему мешало и он хотел устроиться поудобней.

– Они теперь слыхали про одну идею.

– Пока не надо упоминать об этом, – посоветовал Оломов. Теперь он заерзал на стуле.