Золото. Назад в СССР 2

И никакие уговоры, пряники и попытки заставить местных делать что-то быстрее никогда не приводили к успеху.

Со временем люди с Большой Земли, привыкли к их медлительности и смирились с этим, понимая причины и даже перенимая опыт. Но понимание пришло спустя долгое время и через многие жертвы. А жертв было много.

Вот и в этот раз мы с группой Семягина нашли истрепанные в клочья остатки палатки, под которыми обнаружился скелет человека.

Судя по вещам и инструменту — он был еще довоенным геологом. Об этом говорили геологический молоток и истлевший геологический планшет, его ботинки красноармейца.

Сквозь кости скелета проросла трава. Бумаги в истлели от частой смены погодных условий в субарктической климатической зоне.

Семягин забрал инструмент и найденную при бедолаге трехлинейку, видимо еще из царских запасов или времен Гражданской войны.

По ним можно было попытаться установить личность сообщить в Москву координаты его последнего пристанища. Вдруг, кто-нибудь из родственников ищет.

Обложив найденного геолога камнями, образующими могильный холм, Семягин попросил меня соорудить деревянный крест.

На одном из валунов из речного песчаника он процарапал надпись «Неизвестный геолог» и дату его обнаружения. Валун установили в голову и прижали им сооруженный мною крест.

Никого не волновало, надгробный крест поставили атеисты на могилу советского геолога, который скорее всего тоже был атеистом.

Меня удивило, что здесь в тундре к таким вещам относились намного проще, чем на Большой Земле и не придавали какого-то особого символического значения этому.

Каждому понятно, что раз крест тут установлен крест, значит в этом месте покоится человек.

Так вот, видя, как мои коллеги безуспешно пытаются перевернуть лодку, я снял с себя сухую верхнюю одежду, обувь оставил на берегу и полез в черную воду.

Как бывает в таких случаях, нужно перетерпеть первые мгновения, когда холод пробирает так, что кажется что тебя парализует всего. Особенно это ощущается мышцами шеи под затылком. Их будто сводит судорогой.

Но потом человек ощущает разницу температур. Начинает казаться, что вода теплее воздуха. Это все из-за леденящего ветра. Хочется полностью погрузиться в «парную» воду, но этого делать нельзя. Нужно по возможности сохранять руки и плечи сухими, как можно дольше.

При каждом новом шаге мои ноги по щиколотку погружались в склизскую глубину ила, когда я подбирался к опрокинутой лодке.

Добравшись, я перевернул лодку и стал страховать. Фалинь — веревка на носу, которой привязывают ее к причалу, все еще была на берегу, как и весла.

Сложность была в том, что порывы ветра меняли направление и норовили, если не выбросить лодку на берег, то поднять киль и снова опрокинуть ее через нос.

Я видел, как Семягин отчитывает третьего, и тот скидывал куртку, потому что собирался лезь в воду вместо меня. До нас доносились обрывки фраз. Ветер шел от нас в их сторону, заглушая их разговор.

Лезть в воду третьему не было никакого смысла, поэтому я резко замахал руками и крикнул, чтобы он не входил в воду. Попутный ветер донес мои слова на берег.

Третий в нерешительности замер, глядя на Семягина. Тот гневно махнул рукой, но не стал настаивать на своем. Мол, раньше надо было пить «боржоми», пока почки целы.

Наконец, мои двое напарников, погрузив правдами и неправдами тяжелые ящики в лодку, сами забрались нее.

Мы повторили эту операцию трижды со всем экипажами, пока на берегу не остался только Семягин.

Я выбрался к нему на берег он принял мою руку и с силой потянул меня, вытягивая из реки.

Он тут же начал растирать мое окоченевшее тело сухим полотенцем.

— Одевайся быстрее, Илья!

В рюкзаке на самом верху у меня был приготовлен комплект запасного исподнего.

Минуты через две я красный, как рак, натягивал на себя сухую одежду.

Стало тепло, Семягин еще сверху накинул теплое шерстяное одеяло. После чего полез в рюкзак. Открутив крышку, он протянул мне флягу со спиртом

— Пей!

— Да не хочу я. Все в порядке Александр Иванович, — ответил я, постаравшись его не обидеть.

— Пей, я сказал! — грозно прокричал мне Семягин

Пересиливая себя, я сделал один большой глоток и закашлялся. Спирт обжег горло, затем пищевод. Никогда не любил спирт, но сейчас приятное тепло разлилось по желудку и медленно расплывалось по всему телу.

— Вот и молодец! — он протянул флягу еще раз, но я отказался.

Я не любил спирт потому что он снижал концентрацию, расслаблял и клонил в сон.

А сейчас не время спать. Семягин улыбнулся и спросил согрелся ли я. В ответ я поднял большой палец.

— Давай в лодку! Забирайся на нос.

Я подтянул свою за фалинь, как можно ближе к берегу. Ребята веслами помогали удержать удобное для посадки положение.

Затем аккуратно, не нарушая равновесия, я забросил внутрь свой рюкзак и заскользил ужем. Удачно влез на нос.

Я умудрился не замочить ничего из своей одежды и остаться совершенно сухим в отличии от тех, кто был в лодках.

Мой экипаж заулыбался моим везению, удали и ловкости…

— Сухой из воды вышел, смотрите на него, — подбадривали те, кому я помог перевернуть лодку, — спасибо, тебе Илюха! Ты зубр!

Я давно забыл это слово, означающее признание признание твоих профессиональных знаний и умений.

Семягин влез в третью лодку последним. Положив руки на надувные борта, он, так же как и я, умудрился не намокнуть.

Я сидел спиной к движению, натянув поглубже шапку и накинув на нее капюшон, чтобы ветер не продувал затылок, я устроился поудобнее.

Мне было не очень удобно смотреть, что происходило с первой лодкой, для этого нужно оборачиваться ветру навстречу.

Зато я отлично видел, что происходило с нашей, и с третьей, в которой сидел Семягин.

Те кто сидел на веслах, пытались безуспешно развернуть лодки, разнонаправленно гребя веслами. Но порывистый ветер не позволял управлять хлипкими резиновыми суденышками.

Сил одного гребца не хватало, и вот уже двое, еле еле умещаясь на скамейке гребца, разворачивали лодку и гребли с переменным успехом. Ветер продолжал дуть, создавая помехи. Лодку развернуло килем к другому берегу.