Золото. Назад в СССР 2

Но в нашей партии коллектив подобрался без неприязни к друг другу и «классового неравенства». Если и были какие-то проявления, то подобные тем, что мне продемонстрировал Петрович, копаясь в грязи.

Он стал очищать от грязи свой яловый офицерский сапог, доставшийся по блату. Геологи давно уже ходили горных отриконенных ботинках. Но Петрович, как истинный консерватор отрицал все новшества и улучшения.

В небольшой заводи неподалеку мы нашли настоящее сокровищницу. Течение прибило сюда большое количество плывуна. Штук двадцать — двадцать пять кустов. При рачительном использовании этого хватит на десяти дневный цикл приготовления пищи.

Первые вытащили быстро прямо с берега, сложнее с теми, что «стояли» дальше в мелкой воде.

Я собрался снимать ботинки, но Петрович остановил меня жестом и протяжно спросил

— Ку-у-д-а-а? Куда лезешь, молодо-зелено? Наперед батьки в пекло? Я уже, один хрен собачий, намок! Я полезу!

Он скинул сапоги, штаны и одежду, которая могла промокнуть, оставшись в одной рубахе и черных семейных трусах.

Он подтаскивал плывун к берегу, ближе ко мне, шагая то по колено, то по пояс в ледяной воде. Это было сложно, потому что илистое дно не желало отпускать кустарник, который пойдет нам на топливо.

Снова поднялся ветер. Не такой, как с утра, но тем не менее пронизывающий.

Я видел, что Перовича прям трясет от холода. Вытащив на берег последнюю, я предложил ему срочно одеваться и идти в лагерь отогреваться.

Петрович не возражал, он так замерз, что не мог говорить.

Благо возвращаться было недалеко, всего метров четыреста. Семагин завидев, что я веду старика укрыв его своей курткой, начал отдавать какие-то распоряжения дежурному по кухне, стоявшему у большого котелка и что-то стряпавшего.

Когда мы подошли ближе, то я увидел, что он готовит наваристую уху из щуки с небольшой порцией желтых рифленых макарон.

Большие куски благородной рыбы плавали в прозрачнейшем бульоне с мельчайшими золотистыми капельками деликатесного рыбьего жира.

Невесть откуда взявшаяся, почти разварившаяся луковица, игриво сверкала своими бело-серыми ажурными боками, плавающая в ухе вместе щучьей головой, распространяла чудесный, божественный аромат на всю округу.

Значит, кто-то из наших уже успел удачно порыбачить.

Дежурный поискал взглядом подходящую посуду, потом живо схватил большую пиалу с темно-синим узбекским рисунком, зачерпнул половником уху, попробовал, чтобы она была не слишком обжигающей, наполнил чашу и передал ее Петровичу.

Но холод настолько растят его организм, что мой спутник был в не состоянии ни держать пиалу в руках, ни сделать глоток. Когда я попробовал поднести ее к его губам, взяв чашу в свои руки, Петровича так трясло, что он снова не сумел отпить.

— Так, все понятно. Быстро, шару!

Дежурный кивнул и метнулся в палатку-лабаз, в которой были сложены съестные припасы.

Выскочив он ловко переставил уху, и прямо на огне стал кипятить воду в в чистой консервной банке с высыпанной внутрь пачкой чая.

Пока он готовил шару, я сбегал в палатку и принес одеяла.

Укрыв Петровича мы стали ждать пока закипит вода. Шара готовилась так: вначале заваривался крепкий чай, практически чифир, на поллитра воды пятьдесят грамм сухой заварки. Чифир должен был быть обязательно перекипяченным.

Потом в него добавлялась сгущенка, примерно треть банки на поллитра. Сгущенку, а затем две части спирта. Сто грамм прям в кипящую массу.

Сгущенку и первую спирта часть помешивали ложкой. Когда масса приобретала однородный светлый оттенок, ее снимали с огня и добавляли еще сто грамм спирта.

Шару нужно было немного остудить. Но в холодное время года это не составляло труда.

Дежурный сбегал к озеру и опустил раскаленную банку в холодную озерную воду.

Шара на вкус напоминала что-то типа сладкого «Бейлиса», только значительно крепче.

Человек выпивал несколько глотков и все его тело тут же начинало гореть. Спирт, чайные ферменты и углеводы моментально делали свое дело.

Он бегом вернулся назад, я поддерживал Петровича за голову, когда ему осторожно вливали в рот шару.

Минут через пять Петровича перестало колотить и к нему вернулась способность говорить и управлять своим телом. Я оглядел озеро и увидел первые признаки надвигающегося тумана.

Дежурный показал мне на уху и вопросительно посмотрел на меня. Я почувствовал, как ощущение голода обволокло желудок и кивнул. Поесть горячего первого сейчас — это подарок небес. Мне тоже не мешало бы согреться и подкрепить силы.

— Что случилось? — с серьезным выражением лица спросил Семягин разглядывая меня и Петровича

Я хотел было ответить, но мой старик остановил меня жестом. Он начал уже рассказывать, но тут где-то слева раздались три выстрела подряд с одинаковыми паузами между ними.

Глава 12

— Что случилось? — с серьезным выражением лица спросил Семягин, разглядывая меня и Петровича

Я хотел было ответить, но мой старик остановил меня жестом. Он начал уже рассказывать, но тут где-то слева раздались подряд три выстрела с одинаковыми паузами между ними.

* * *

Звук ружейных выстрелов шел справа от лагеря. На ту сторону озера начал ложиться туман.

— Двое в лагере, остальные с оружием за мной, — выскочил Семягин с ружьем из своей палатки. Петрович и дежурный остались в лагере.

Мы быстро собрались и пошли водь озера. Здесь рельеф несколько отличался от того, где мы шли по тропе с Петровичем.

В некоторых местах он представлял из себя невысокие скально-песчаные клифы — вертикальные свесы, не дающие возможности спуститься к воде.

В некоторых местах береговая линия не была сплошным обрывом — скальники перемежались длинными, уходящими вниз зеленеющими лугами.

Туман сгущался и видимость не превышала метров десяти.

Семягин дважды выкрикнул фамилии тех, кто пошел за дровами в этом направлении. Это был Брахман и один из геологов, заместителей Семгина.

— Макаров! Бондаренко!

Но ответа не последовало. Мы шли против ветра и скорее всего они не слышали Семягина.

Тогда Семягин выстрелил. Снова было слышно только, как мы идем по тропе.