Золото

– Тебе не хочется ее подержать? – спросил Том. Зоя скрестила на груди руки.

– Я ничего к ней не чувствую.

– Не чувствуешь или не позволяешь себе почувствовать?

– Для нее лучше, если она не будет со мной, – проговорила Зоя, не отрывая глаз от младенца.

– Хочешь, чтобы ее забрал Джек? Ты уверена? А вдруг пройдет несколько месяцев и ты передумаешь?

Зоя подтянула колени к груди.

– Дело не в моих чувствах, верно? Дело в том, какая я есть. Я не стану ей хорошей матерью, Том.

Через несколько дней, когда Зоя снова пришла в больницу, Том сказал:

– По крайней мере, дай ей имя.

– Софи, – без колебаний ответила Зоя.

– О, значит, ты думала об этом.

– Я думаю о ней все время. Больше ни о чем другом я и не думаю.

– Почему ты мне ничего не говорила? Зоя закрыла глаза.

– Я не знала, могу ли дать ей имя. Имею ли на это право. Том обнял Зою.

– А ты давай ей все, что можешь. На большее никто из нас не способен.

Медсестры написали имя «Софи» на браслете, прикрепленном к запястью ребенка, и на карте, висевшей около бокса. Теперь малышка была соединена с миром не только зондами для вскармливания и дыхательными трубками. У врачей и медсестер даже походка стала легче, а разговор – веселее. Воцарился некий безмолвный оптимизм в палате. Тому понравилось имя. В нем было что-то нежное, вселявшее надежду, и оно очень подходило ребенку, заявка которого на жизнь оставалась пока предварительной.

Когда на следующий раз в больницу пришел Джек, вместе с ним пришла Кейт. Они приняли эстафету у Тома и стали по очереди оставаться с Софи: пока один сидел с девочкой, другой тренировался. Джек на глазах становился любящим отцом, да и Кейт привязалась к малышке. Целый месяц Том наблюдал за ними – с таким же точно вниманием, как на треке. А потом, уверенный, что все будет как надо, помог все обставить с правовой стороны. Джек получил опекунство, Зоя – право видеться с ребенком, но газетам вся эта история была подана совершенно иначе. За отказ от ребенка они просто уничтожили бы Зою, поэтому Том велел рекламному агенту сообщить журналистам, что ребенок родился мертвым. На протяжении всего межсезонья газеты только эту новость и муссировали. Первое время статьи назывались «ХРАБРАЯ ЗОЯ», потом – «БЕДНАЯ ЗОЯ», на фотографиях Зоя в темных очках, после очередной тренировки.

Через три месяца Софи окрепла настолько, что ее можно было забрать домой. Кейт и Джек подождали еще месяц, а потом через пресс-службу Британской федерации велосипедного спорта миру сообщили о том, что Кейт родила дочь и в этом сезоне выступать не будет, но надеется к Афинской Олимпиаде быть в форме. Кейт не дала ни единого интервью, а Том шепнул на ухо одному репортеру, что она решила помолчать из уважения к потере Зои. У Джека был трехминутный фрагмент в утреннем шоу на BBC, а кроме того, вышла маленькая заметка в «Таймс», подписанная его именем и снабженная фотографией, где он, облаченный в велосипедное трико, любовно держит на руках Софи. Заметка, полная юмора и самоиронии, рассказывала о новой для Джека роли отца – основой для нее послужила беседа Джека по телефону с младшим редактором. Все это случилось зимой, Кейт на публике после чемпионата мира не появлялась, так что ни у кого не возникло никаких вопросов. Она просто-напросто стала одной из многообещающих спортсменок, поставивших во главу угла интересы семьи, а Джек – еще одним красавцем, которого полюбили за его рассказ о том, как весь дом оказывается описанным и обкаканным именно тогда, когда ты собираешься поменять подгузник.

Весь этот обман Том взял на себя. Как всегда, он разбил проблемы на составляющие и разобрался с каждой в отдельности. И потом, всякий раз, когда на части распадалась Зоя, всеми силами старался найти решение и для нее.

Голос Фила Коллинза смолк. Том отодвинул чашку и еще раз посмотрел на фотографии Зои и Кейт. Теперь каждый день газеты примутся накалять атмосферу. Он прекрасно понимал, какими они будут – эти три месяца до того дня, когда олимпийские квалификаторы определят, какая из его девочек отправится в Лондон. Покоя ждать не приходится. Или Зоя отколет какую– нибудь глупость, или Кейт не выдержит стресса, или какой-нибудь гад откопает правду про Софи. Если разделить проблему на части, то их получалось две: первая – медийная среда целиком и полностью нацелена на соперничество между Зоей и Кейт; а вторая – у журналюг целых три месяца на то, чтобы раздувать эту тему.

Том положил пятифунтовую купюру под кофейную чашку, не без труда поднялся и принял решение. С прессой он ничего поделать не мог, но можно, пожалуй, сократить время. Он кивнул официанту, прихрамывая, вышел на улицу и позвонил своим девочкам. Одной, а потом другой.

Манчестер, Динсгейт, 301, Битхэм-Тауэр

Когда Зоя закончила разговор, было еще рано. Она положила мобильник на кухонный стол и подошла к окну. Стояло погожее утро. Чуть выше горизонта плыли кучевые облака. Зоя стала смотреть на их тени на улицах. Просветы между тенями были на удивление одинаковы. С такой высоты, на какой находилась она, прослеживались закономерности в том, что внизу казалось просто случайностью. Тучи выстраивались в небе, так же инстинктивно соблюдая дистанцию, как люди в толпе. Облаков было множество, но при этом они никогда не сталкивались. Стройные ряды их теней образовывали пунктирные линии, ползущие по городским крышам.

Зоя прижала ладонь к стеклу, чтобы сохранить равновесие, и стала подниматься на носки и опускаться на всю ступню, тренируя четырехглавые мышцы сначала одной ноги, а потом другой. Том спросил, согласна ли она на гонку с Кейт завтра утром, чтобы все решить по результату этой гонки. Он считал, что так будет лучше, чем три месяца разрываться на части в ожидании формальной квалификации. Зоя сказала «да», не раздумывая, – она всегда соглашалась с Томом.

В центре города, на Принцесс-стрит и вдоль всей Портленд-стрит Зоя искала взглядом рекламные щиты со своим лицом. Если завтра она проиграет, другой рекламной кампании уже не будет – щиты заклеят новой рекламой, хотя на окраинах еще может задержаться несколько сиротских постеров. Последним вылиняет зеленый цвет, а сначала – краски с лица, потом – серебристые кубики льда в стакане, который она держала. Наконец, останутся только ее глаза, полоска зеленой губной помады и ежик зеленых волос, подкрашенных в процессе предпечатной подготовки плаката. Она будет смотреть на серые улицы с белых полинявших постеров.

Зоя поежилась и прогнала от себя этот образ. Такого не может быть! Она в состоянии попрощаться со спортом только с верхней ступени пьедестала почета в Лондоне. Том наверняка подумал, что она готова победить Кейт, иначе не позвал бы ее на гонку. Он знал, что она не так устроена, чтобы пережить медленное увядание.

Она жила только благодаря победам, без них оставались лишь тьма и отчаяние. И так было везде – с тех пор, как она себя помнила. Она родилась в салоне мчавшейся по улицам неотложки после очень быстрых родов, и первым звуком, который она услышала, был вой сирены. Что делать, если ты родился не под каким-то созвездием, а под синими вспышками мигалки? Только бежать впереди своей судьбы. Только считать калории и каждое утро по триста раз отжиматься, превращая собственное тело в свой дом.

В десять месяцев Зоя ползала быстрее остальных ребятишек. Когда требовалось добраться до сухариков или погремушек, она всегда добиралась первой. В одиннадцать она уже, можно сказать, бегала, а другие еще только учились ходить. На детской фотографии малышка Зоя в крошечном платьице мчалась куда-то с такой скоростью, что снимок получился расплывчатым. В два года она бегала, расставив локти, чтобы никто не мог ее обогнать.

Пока ей не исполнилось десять лет, мать где-то находила подержанные велосипеды. На десятый день рождения Зоя сбежала утром по лестнице, а внизу ее ждал первый новенький велик. Он был обернут бумагами: канареечно-желтой и красной со звездочками – одного рулона бы не хватило. Велосипед оказался розовым с белыми шинами и ленточками с блестками на ручках руля, а еще – с корзинкой, куда можно было укладывать куклу. Свою куклу Зоя не очень любила – во всяком случае, не настолько, чтобы катать ее на велосипеде, поэтому она убрала корзинку, чтобы велосипед стал легче. Винты были ослаблены с помощью ножа для чистки моркови, а потом выкручены пальцами. Ленточки с блестками срезаны мамиными маникюрными ножничками. Мальчишки гоняли на великах быстрее, так что долой всякие блестки! Корзинку и ленточки Зоя оставила на полу в кухне, хотя знала, что ей за это влетит. Она подошла к лестнице, позвала своего брата и предложила прокатиться наперегонки.

Адаму было семь с половиной, и он был намного меньше сестры. Когда мать карандашом отмечала их рост на дверном косяке, он вставал на цыпочки, но все равно его метка оказывалась на голову ниже Зоиной. Волосы у них были одинаковые – иссиня-черные и блестящие. Мать стригла их сама, усаживая на трехногий табурет посреди кухни, а они болтали ногами и слушали чарт-шоу на «Радио-1». Сын ты или дочка – значения не имело: стрижка получалась как у Люка Скайуокера в первом фильме «Звездных войн» – том самом,

где Люк странствовал по Галактике, но не встретил никого, кто отвел бы его в сторонку и сказал: «Слушай-ка, Люк, ты либо отрасти длинные волосы и ходи растрепанным, либо постригись как все, а мы полюбуемся на твои красивые скулы». Зое хотелось быть мальчишкой, ее ужасно огорчало, что у Люка это получается плохо. Как бы то ни было, мать ни ее, ни Адама коротко не подстригала, и приходилось довольствоваться прической Скайуокера. Но уж лучше так, как у Люка, чем как у Леи.