Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

–  Кто вы? Друзи?

–  Друзи, друзи. Растолкуй, как пробраться им под землёю к берегу.

–  Под землёю к берегу?
– с тенью удивления произнёс монах.
– Невозможно се.

–  Отчего, ответь?

–  Труден путь… Без проводника заплутают, выход не отыщут. Проводник один: аз есмь. Но уже не встану.

Княжич опустился перед ним на колени:

–  Встань, Клименте, встань! Не губи меня, прапраправнука и тёзку Ярослава Мудрого!

–  Ярослава Мудрого… - повторил недужный.
– Сил уж нет моих. Даже коли встану, сам боюсь потом заблудиться.
– Помолчав, он прошелестел: - Но попробовать можно.

Пленники монастыря радостно вскричали:

–  Слава Богу! Подымайся скорее!

–  Нет, не торопите, погодьте. Пусть мне принесут красного святого вина и четыре просфоры. Должен подкрепиться.

Юркие монахи притащили булочки и кубок. Умирающий привстал на локте, выпил, пожевал беззубыми дёснами и опять откинулся на подушку. Постепенно щёки у него стали розоветь, губы потеряли оттенок синюшности. Он открыл глаза и взглянул на сына Владимирки совершенно незамутнённым взором. И спросил не без удивления:

–  Значит, ты и есть прапраправнук Ярослава?

–  Верно, я. Род веду от его родимого сына Володимера, что сидел в Галицкой земле.

–  Разумею, да. От кого ж бежишь?

–  От другого отпрыска Ярославовой чади - сына Мономаха, Георгия Суздальского.

–  Охо-хо, вот ведь скорбь земная, - повздыхал Климентий, - чем окончит Русь, коли брат преследует брата? Ну, да я сего уже не узрю - слава Богу! А тебе помогу, коли обещал. Дайте посох. Надобно идти - до скончания сил моих.

Немощного инока с двух сторон поддерживали старец Харлампий и Гаврилко Василич; первые несколько шагов делал он с трудом, жалобно кряхтя и шатаясь, но потом пошёл более уверенно, даже стукал палкой по каменистому полу с некоторой лихостью. Вчетвером покружили по галереям и переходам, забираясь под землю всё глубже и глубже, наконец попали в небольшую церковку, называемую Введенской, и остановились возле потаённой дверцы за аналоем. Тут Харлампий начал прощаться, говоря, что дальше сопровождать их не будет. Беглецы поблагодарили его от души, а чернец их перекрестил на дорогу.

–  Некогда, пошли, - торопился Климентий.
– Путь ишо неблизкий.

Запалили факелы и с тревогой двинулись под своды пещер. Вырытый тоннель был довольно широк, так что Ярослав и Гаврилко семенили за иноком не гуськом, а вровень друг с другом; да и высота позволяла не нагибаться. Под ногами хрустели камешки. Стены были тоже из мелких известковых частиц палевого цвета, воздух свеж - тут не пахло прелью, как обычно в подвалах, а прохлада не сковывала мышц. У одной из ниш провожатый остановился и, сурово взглянув на юношей, поднял палец кверху:

–  Здесь покоятся мощи брата Нестора, переписчика древних летописных страниц; он довёл труды сии до событий нашего времени, а его ученики подхватили дело. Пусть покоится с миром. Царствие Небесное!
– И перекрестился.

Дальше помянули нескольких других выдающихся деятелей, захороненных в прочих пещерах, - врачевателей Агапита и Дамиана, богомазов Алимпия и Григория; рядом с их могилами различались фрески с ликами святых, многочисленные надписи - изречения из церковных книг. Осмомысл разглядывал их с благоговением, то и дело крестился и жалел, что торопится и не может поклониться святыням как следует.

У одной из очередных развилок их сопровождающий опустился на камень. Был он снова бледен, посох в руке дрожал, а лицо покрывали капли пота.

–  Что такое, Клименте?
– бросился к нему Ярослав. Привалившись спиной к стене, тот проговорил еле слышно:

–  Немочь одолела… Ноги меня не держат…

–  Хочешь, мы тебя понесём?

–  Нет, не выйдет, друзи… Ни к чему… Половина пещер уже пройдена… Коль пойдёте направо, скоро выйдете на поверхность в двух вёрстах от Киева… Коль пойдёте налево, проберётесь под Днепром на тот берег… Но идти под рекой опасно - плывуны да осыпи… Можно оказаться заживо погребённым… Выбирайте сами…

–  Как, а ты?

–  Я останусь. Перейти в мир иной посреди печерских угодников - это ли не счастье?
– На его губах возникла улыбка, он вздохнул и осел, словно потеряв последние силы.

–  Кончился, - безрадостно заключил Гаврилко и перекрестился.
– Здесь его бросать не по-христиански.

–  Закопать не сможем, больно твёрдый грунт, - возразил ему княжич.

–  Просто занесём в одну из пещер. Мы уже под землёю; даже не закопанный, будет всё равно что в могиле.

Так и сделали. А затем, побоявшись углубляться под Днепр, повернули направо. Вскоре факелы догорели, и пришлось идти в полной темноте. Изредка натыкались на стены, временами спотыкались на бугристом полу.

–  Что-то нет конца нашему пути, - сетовал наследник Владимирки.
– Мы не две версты вроде миновали, а, наверное, пять. Вдруг Климентий ошибся?

–  Отрицать не берусь, - отзывался из темноты Василич.
– Дедка не в себе пребывал, мог и перепутать.

–  Может, мы блукаем под речкой? И над нами воды?

–  Это полбеды - значит, рано или поздно выйдем на другом берегу. Много хуже, если завернули в тупик и упрёмся в стену.

–  И вернуться нельзя, потому что развилки впотьмах больше не найдём.

–  Нет, одна дорога - только вперёд. Господи, помилуй! Шли какое-то время молча, а затем Осмомысл спросил:

–  То ли от ходьбы шибко взмок, то ли стало теплее?

–  Как, и ты вспотел, княжич? Значит, не померещилось… Тут одно из двух: либо мы к поверхности ближе - солнце греет почву, а пещеры кончаются, либо углубились настолько, что уже на пороге преисподней и на нас веет адским пеклом.

–  Тьфу, охальник!
– сплюнул в темноте Ярослав.
– Не язык у тебя, Гаврилко, а помело. Взгрею вот сейчас!

–  Ладно, ладно, молчу. Пошутил нелепо.

Неожиданно оба наткнулись на твёрдую преграду. Стали щупать её вверх и вбок: перед ними были не камни, не лёсс, а обструганные доски.

–  Чуешь, нет?
– обратился к господину дружинник.
– Дверь какая-то.

–  Точно - дверь?

–  Да, железом окована. Должен быть засов.

–  Ну, ищи, ищи!

–  Вроде есть. Не могу открыть - проржавел наскрозь.

–  Дай-ка я попробую.

Пальцы стёрли в кровь, обломали ногти, но запор не давался.

–  Ой, гляди-кось! Щёлка, - выдохнул Василич.

–  Где? Пусти!
– отпихнув приятеля, он прильнул глазом к узенькой полосочке света.
– Ничего не вижу.

–  Не беда. Главное, что снаружи - воля!
– Мечник отстранил господина, взял его за плечо: - Осторожно, княжич. Я попробую высадить ногой.

Было слышно, как гридь отступает и с разбега бьёт в дубовые доски сапогом. Дверь слегка покосилась, пропустив из-под притолоки новый лучик - толще, ярче.

–  Солнце! Солнце!
– крикнул Осмомысл.
– Ну, ещё разок двинь ея! Что есть мочи, друже!