Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Мистер Дрэйпер попросил вас сформулировать причины, по которым истец на данном процессе не является вашей матерью, – сказала Лопес. – На перерыве у вас было время подумать об этом.
Мне хотелось закатить глаза к потолку, но я ещё не знал, как это делается. На самом деле она, конечно, имела в виду, что у них было время посовещаться, и она подсказала ему ответ получше.
Лопес продолжала:
– Не могли бы вы попробовать ещё раз объяснить, почему существо, называющее себя Карен Бесарян, не является вашей матерью?
Тайлер кивнул.
– Потому что она в лучшем случае копия некоторых аспектов
Тайлер помолчал, затем продолжил:
– Честно говоря, мне всё равно – правда всё равно – является скопированное сознание личностью или нет. Вы выясняем не это. Мы выясняем, является ли она той же самой личностью , что и оригинал. И в самой глубине моего сердца, моего интеллекта, в каждой клеточке моего существа я знаю, что нет. Моя мать умерла. Мне бы хотелось – о, как бы мне хотелось – чтобы это было не так. Но это правда. – Он закрыл глаза. – Правда.
– Спасибо, – сказала Лопес.
– Мистер Дрэйпер, – сказал судья Херрингтон, – вы можете вызвать следующего свидетеля.
Дешон встал. Он посмотрел на Тайлера, на Херрингтона, потом вниз на сидящую рядом Карен. И потом, несмого разведя руками, сказал:
– Ваша честь, сторона истца завершила опрос свидетелей.
27
Теперь, когда меня вылечили, я стал более энергично упражняться – теперь я мог это выдержать, и я не хотел, чтобы мои ноги стали непригодны для ходьбы по Земле, ведь я собирался туда вернуться. Каждый день в полдень мы с Малкольмом встречались на баскетбольной плошадке Верхнего Эдема.
Когда я пришёл туда сегодня, он уже был там – бросал мяч из неподвижного положения. Корзина висела невероятно высоко – на добрых десяти метрах – так что требовалось отличная координация, чтобы уложить в неё мяч, но у Малкольма неплохо получалось.
– Привет, Малкольм, – сказал я, выходя на площадку. Голос, как всегда в таких местах, отозвался гулким эхом.
– Джейкоб, – сказал он, оглядываясь на меня. Он был какой-то встревоженный.
– Что? – спросил я.
– Просто надеюсь, что вы не станете отрывать мне голову, – сказал Малкольм.
– Что? А, вы про вчерашнее. Простите меня – вообще не знаю, что на меня нашло. Но, послушайте, вы не смотрите телепередачи с Земли?
Малкольм послал мяч свечой вверх. Он прошёл сквозь кольцо и начал долгое-долгое падение на пол, словно в замедленной съёмке.
– Иногда.
– Видели новости?
– Нет. И весьма рад этому.
– В
общем, – сказал я, – ваш сын попал на первые полосы.Малкольм поймал мяч и повернулся ко мне.
– Правда?
– Ага. Он представляет в суде Карен Бесарян – мнемосканированную Карен Бесарян – на процессе, на котором её сын оспаривает её право на её личность.
Малкольм постучал мячом об пол.
– Это мой мальчик!
– Мне неприятно это говорить, – сказал я, – но я надеюсь, что он проиграет. Я надеюсь, что Карен проиграет. – Я поднял руки, и Малкольм бросил мне мяч.
– Почему?
– Ну, – сказал я, – теперь, когда меня вылечили, я хочу вернуться домой. Брайан Гадес говорит, что я не могу, потому что правами на мою личность владеет другой. Но если это окажется не так… – Я побежал через площадку, стуча мячом об пол, потом подпрыгнул, взлетев высоко-высоко, выше Малкольмовой головы, и уложил мяч в корзину.
Я ещё спускался вниз, когда Малкольм спросил:
– Как далеко продвинулся процесс?
– Говорили, что решение вынесут всего через пару дней. – Я немного согнул ноги, чтобы смягчить удар, но по правде смягчать было особо нечего.
– И вы думаете, что это решение изменит ваши обстоятельства? – спросил Малкольм, наклоняясь, чтобы подобрать мяч.
– Ну, да, – сказал я. – Конечно. А почему нет?
Он развернулся и медленно стукнул несколько раз мячом об пол.
– Потому что в юриспруденции ничто не случается быстро. Предположим, Дешон выиграет – а он чертовски хороший адвокат, и, вероятно, и вправду победит. – Он прицелился и бросил мяч. Тот высоко взлетел и на пути вниз провалился в корзину. – Но победа в первом раунде ничего не значит. – Он побежал огромными длинными скачками и поймал мяч прежде, чем он стукнулся об пол. – Другая сторона подаст апелляцию, и им придётся пройти через всё это снова.
Он опять бросил мяч, но в этот раз, я думаю, намеренно промазал, будто иллюстрируя свои слова.
– Или, предположим, Дешон проиграет, – сказал он. – Ну, тогда его сторона подаст апелляцию.
Я пошёл подобрать мяч.
– Да, но…
– И тогда на апелляцию будет подана апелляция, и в громких процессах, подобных этому, так будет продолжаться, пока дело не дойдёт до Верховного Суда.
Я подобрал мяч, но просто держал его в руках.
– О, наверняка он не такой уж громкий.
– Вы шутите? – воскликнул Малкольм. – Это бомба! – Он дал эху двух последних слов затихнуть и продолжил: – Речь идёт о конце налога на наследство. Ведь бессмертные существа никогда не откажутся от своих состояний. Налоговая служба США обязательно присоединится к процессу, если ещё этого не сделала. Это будет тянуться годами… и, в любом случае, это всего лишь Штаты. Вы канадец; американские законы на вас не распространяются.
– Да, но подобные процессы пройдут и в Канаде.
– Послушате, если вы не собираетесь бросать этот мяч… – Я кинул ему мяч. – Спасибо.
Он начал стучать им об пол.
– «Иммортекс», может, находится и в Канаде, благодаря её либеральным законам. Но сколько канадцев до сих пор прошли через них? Большинство клиентов «Иммортекс» – богатые американцы и европейцы. – Он подпрыгнул, поднялся над корзиной и с силой зашвырнул в неё мяч. Опяскаясь вниз, он сказал: – А у вас ведь нет детей, не так ли?
Я покачал головой.
Опустившись на пол, он сказал:
– Тогда вряд ли будет борьба за ваше наследство.
У меня упало сердце.