Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Точно, – ответил Квентин.
Нам понадобилось минут десять, чтобы то шагом, то прыжками добраться до кратерной стены, которая теперь уходила ввысь над нашими головами, крутая и неровная. Посколько мы были в тени, Квентин включил фонарь, встроенный в скафандр в центр груди, а потом протянул руку и переключил что-то на моём скафандре, включая такой же фонарь.
– Ух ты, – сказал я, глядя на чернильную стену. – Она выглядит… трудной.
– Ещё бы, – дружелюбно отозвался Квентин. – Когда легко – никакого интереса. – Он не стал ждать ответа, что было хорошо, потому что я не знал, что ответить. Вместо этого он
Я кивнул.
Он прицелился, потом выстрелил. Звука не было никакого, но пистолет явно разрядился с немалой отдачей, судя по тому, как рука Квентина дёрнулась назад. Металлический штырь беззвучно воткнулся в скалу. Квентин проверил его, чтобы убедиться, что он сидит прочно, и продел сквозь него верёвку.
– Всё очень просто, – сказал он.
– Сколько крюков у него в обойме?
– Восемь. Но в карманах уйма запасных, так что не беспокойтесь.
– Э-э… похоже, у него приличная отдача, – сказал я, указывая на пистолет.
– Зависит от установки мощности, – объяснил Квентин. – Но на максимуме, когда мы работаем с гранитом… – Он подрегулировал что-то на пистолете и выстрелил в сторону от кратерной стены. Штырь метнулся через лунный вакуум и взметнул пыль там, где упал.
Я кивнул.
– Порядок? – спросил Квентин. – Ну, тронулись!
Мы начали взбираться по каменной стене, поднимаясь всё выше и выше, к солнечному свету.
Это возбуждало. Я был под открытым небом, и в отсутствие окружающих меня стен я, похоже, по крайней мере на время перестал чувствовать себя пленником. Мы выбрались на гребень кратерной стены, и…
…и яростный свет солнца ударил мне в глаза, вызвав новый приступ головной боли, прежде чем шлем потемнел. Боже, как бы мне хотелось, чтобы мой мозг перестал болеть…
Мы немного прошлись по серой поверхности, загибавшейся к слишком близкому горизонту. «Величественное запустение» – так сказал об этом Чандрагупта, цитируя кого-то ещё. Так оно и было. Я упивался этой суровой красотой, пытаясь игнорировать боль между ушами.
Вскоре в динамиках шлема послышалось пикание, контрапунктом к пульсирующей боли: нас предупреждали об ограниченности запаса воздуха.
– Ну что же, – сказал Квентин. – Пора домой.
«Домой», подумал я. Чёртов ремонтник лунобусов прав. Пора вернуться домой, раз и навсегда.
Дешон и Малкольм весь перерыв провели, разыскивая информацию и совещаясь, и когда мы вернулись в зал суда, я услышал, как Дешон говорит Карен, что он «готов, и готовее уже не станет». Как только вошёл судья Херрингтон и все мы снова сели, Дешон начал свой перекрёстный опрос Алисы Неруды, биоэтика из Йеля.
– Доктор Неруда, – сказал он, – я уверен, что присяжных очень заинтересовал ваш рассказ о джерримендеринге границ между личностью и её отсутствием.
– Я бы не стала обвинять высший суд страны в джерримендеринге, – холодно ответила она.
– Вероятно. Но в вашем комментарии о людях, которые становятся более чем одной индивидуальностью, имеется зияющий пробел, не так ли?
Неруда посмотрела на него.
– Да?
– Похоже на то, – сказал Дешон. – Ведь клонирование человека технически возможно с какого года? С двадцать второго или вроде того?
– По-моему,
первый клонированный человек родился в 2013-м, – ответила Неруда.– Значит, я ошибся, спасибо, – сказал Дешон. – Но разве клонирование не состоит в том, что мы берём некую личность и делаем из неё две? Ведь оригинал и клон генетически идентичны, и тем не менее они оба обладают всеми правами и являются людьми.
– Вам нужно прослушать мой курс, мистер Дрэйпер. Это действительно интереснейшая теоретическая проблема, но она не имеет отношения к американским законам. Во-первых, разумеется, никто в здравом уме не скажет, что это один и тот же человек. И, во-вторых, клонирование человека всегда было запрещено в США – оно запрещено даже в Канаде – так что американскому законодателю не было нужды инкорпорировать концепцию человеческих клонов в определение личности. – Она скрестила руки на груди, словно говоря «Вот так-то!» – Индивидуализация остаётся частью действующего права.
Если Дешон был обескуражен, он удачно это скрыл.
– Благодарю вас, доктор Неруда, – сказал он. – Вопросов больше не имею.
– И на этом мы сегодня закончим, – сказал судья Херрингтон. – Присяжные, должен вас предупредить о…
Прошло уже немало времени с тех пор, как я общался с другим экземпляром меня, но сегодня вечером это случилось снова, когда я смотрел по телевизору матч «Блю Джейз». Они играли так погано, что, похоже, я позволил своим мыслям отвлечься. Возможно, мой зомби и не возражал против зрелища их разгрома, но моё сознание не могло больше этого выносить, и…
И внезапно у меня в голове появиась другая версия меня. Я приказал телевизору отключиться и напряг слух.
Это странно…
– Привет! – сказал я. – Привет, ты там?
Что? Кто?
Я вздохнул, снова прошёл всю канитель объяснений, кто я такой, закончив словами:
– И я знаю, что ты думаешь, будто сейчас 2034 год, но это не так. На самом деле сейчас 2045.
О чём ты говоришь?
– Сейчас 2045 год, – повторил я.
Само собой. Я и так это знаю.
– Правда?
Конечно.
То есть, это не тот самый экземпляр с проблемами с памятью, с которым я разговаривал в прошлый раз. Чёрт, интересно, сколько их всего.
– Ты вроде говорил про что-то странное.
Что? А, да. Да, очень.
– Что именно?
Я уронил ручку, которой писал.
– И что?
И успел её поймать прежде, чем она долетела до пола.
– Ну, сейчас в твоих реакциях отсутствует медленный химический компонент, – сказал я. – Сейчас всё электрическое и происходит со скоростью света.
Нет, не в этом дело. Я видел, как ручка падает, видел её отчётливо, когда она летела к полу.
– Я не замечал подобного обострения восприятия.
Не думаю, что это обострение восприятия… Вот. Я подобрал её и уронил снова. Она падает как в замедленной съёмке.
– Падает в замедленной… как это может быть?